«Хочу рассказать об учительской династии в нашей семье. Семейные традиции необходимо передавать из поколения в поколение, и вот почему

Преемственность поколений уже не в моде. Современные родители хранят старые фотографии не в альбоме, а на электронных носителях, а новогодние открытки бабушкам и дедушкам теперь отправляют чаще всего с помощью мессенджеров, а не почтой. Эксперт «О!» Анна Скавитина рассуждает, в чем главная ценность семейных традиций и почему их просто необходимо постараться сохранить.

Семейные ценности — это то, чем одна семья отличается от другой. Это семейная память, традиции, которые передаются из поколения в поколение, в общем, то, о чем в семьях обычно даже не задумываются, принимая их наличие как данность. Мы просто разделяем их вместе с остальными членами семьи или бунтуем против них. Но прежде чем разделять или бунтовать, можно попытаться осознать, что есть такого именно в вашей семье, чем она связана, какими нитями и событиями вы переплетены между собой. Полистайте семейный альбом вместе с детьми, а если его у вас вдруг нет — сделайте, расскажите детям о близких и далеких родственниках, задумайтесь, есть ли что-то похожее в их судьбах, отражается ли это в вашей судьбе.

Например, в нашей стране, прошедшей через многочисленные войны, есть много семей, из которых поколение за поколением «вымывало» мужчин: они уходили в партизаны, на одну, другую войну, мало участвовали в семейной жизни и . Такие семьи как бы неосознанно утратили ценность мужчин или же, наоборот, мужчины в них приобрели сверхценность, потому что в силу исторических событий в доме приходилось справляться без них.

Есть у нас и такая ценность, как интеллект и работоспособность. В таких семьях принято очень много работать и вкладывать все оставшееся время в обучение. Того же требуют от детей, отдых же рассматривается как абсолютно недостойное занятие, за которое может быть стыдно.

Наши семейные ценности передают из поколения в поколение общие смыслы существования, как эстафетные палочки, которые могут быть для нас как позитивными, так и негативными. Если в вашей семье есть замечательные традиции, которые вы мечтали бы передать своим детям, то это можно сделать через общение, действия, ваше поведение.

Семейные традиции — это повторяющиеся ритуалы, которые отражают наши внутренние ценности. Общие традиции соединяют семью, поддерживают, успокаивают, делают жизнь предсказуемой. Появляется желание возвращаться домой, принимать участие в жизни семьи, возникает ощущение большего смысла от происходящего. Люди, в чьей жизни есть место для семейных традиций, в целом . Поддержка, стабильность, понятность происходящего в мире особенно важна детям. Чем более стабильна семья, тем спокойнее и успешнее ребёнок.

Подумайте, какие традиции есть в вашей семье? Что передается из поколения в поколение, а что родилось, может быть почти случайно? Да-да, многие ритуалы возникают из практически пустяка и становятся традициями, потому что отвечают ценностям именно вашей семьи. Вспомните, какие ценности отражают ваши семейные ритуалы. Например, традиция всем отправлять открытки на Новый год, звонить близким и далеким родственникам отражает ценность совместной поддержки: когда нас много — мы сильны, мы не одиноки. Традиция общих застолий передает ценность соединенности, семейной силы. Именно благодаря им ребенок получает ролевые модели, способы, которые научат его правильно обходиться со своими чувствами, понимание того, может ли он рассчитывать на поддержку близких или надо .

Если вам кажется, что в вашей семье не так много семейных традиций, не беда. Соберитесь все вместе с детьми или без них на семейный совет и поговорите о том, что важно для каждого их вас. Возможно, из этого разговора и родятся идеи новых традиций, которые будут поддерживаться вашей семьей долгие годы.

5 идей для семейных традиций

Совместный досуг

Поход на пикник в теплую погоду, прогулки в лесу или в парке, дома, поход в кино или театр и обсуждение просмотренного, вечерние разговоры за чаем.

Совместные застолья

Раньше была традиция гостеприимства: гость пришел — накорми. Считалось, что человек, разделивший с тобой трапезу, не может быть твоим врагом, держать на тебя зло. Посиделки на кухне с едой, чаем, обсуждение всего на свете с друзьями или членами семьи — русский вариант психотерапии.

Празднования семейных и личных событий

Дни рождения, Новый год, 8 марта, школу — все это поводы для сплочения, разделения и умножение радости для семьи.

Семейный фотоальбом

Семейный фотоальбом, создание генеалогического древа, герба семьи — возможность гордиться своими родными, их достижениями, историей, связью с корнями. Это дает большую устойчивость каждому члену семьи.

Семейные реликвии

Рукописи, бабушкино кольцо или платье, патефон — эти семейные талисманы, «пустяки», которые защищают нас, передают нам послание предыдущих поколений, сообщают нам: «Каждый ценен для своей семьи, мира, и ты важен для своей семьи».

Как остановить передачу эстафетной палочки семейных устоев и ценностей, которые негативно влияют на вас и ваших детей? Главное, осознать, в чем состоит это влияние, и пробовать, насколько это в ваших силах, понемногу менять ситуацию.

Я знаю семью, в которой абсолютно не принято было отмечать детские дни рождения. Это было принято у родителей в семьях — и свой опыт они перенесли на своих детей. Дети в этой семье иногда ходили на чужие дни рождения, но на свои дни рождения они получали какого-нибудь маленького недорогого зайку и слова: «Да, кстати, у тебя день рождения». Они были вечно обижены, постоянно выясняли отношения друг с другом. В этой семье не ценились индивидуальные проявления, никто не поддерживал ценность друг друга. Родители решили изменить эту ситуацию. Как-то они договорились вместе наряжать елку за два дня до Нового года, а потом — отметить детские дни рождения. Они обсудили, как каждый ребенок мечтал провести этот день, подумали, что они могут сделать все вместе для исполнения мечты. Нет, волшебства не произошло, но они почувствовали, что в семье стало теплее — и теперь они знают, что есть место, где их любят. И, наверное, традиции именно для этого и нужны — помочь нам почувствовать, что есть на земле место, где тебя любят и ждут.

Фото: VGstockstudio/Evgeny Atamanenko/George Rudy/Olena Yakobchuk/Shutterstock.com

В старину большинство профессий передавалось по наследству. Старшее поколение с ранних лет обучало детей своему ремеслу, привлекало их в качестве помощников. Например, в Древнем Египте буквально все профессиональные навыки и знания передавались от отца к сыну. Да и где же ещё, кроме как в семье, ребёнок мог научиться какому-нибудь ремеслу? Школы в ту пору были редки, и обучались в них преимущественно писцы — уж слишком сложной была эта профессия. Для того чтобы добиться в ней успеха, нужно было запомнить не менее 700 иероглифов, изучить разные виды письма — упрощённое, беглое, каллиграфическое. Впрочем, даже ученики таких школ, как правило, были выходцами из семей писцов. Ведь без начальных знаний попасть в такую школу было невозможно! Лишь в V веке нашей эры в школы писцов начали принимать всех желающих, способных оплатить недешёвое обучение.

В Древнем Риме и Греции принцип наследования знаний тоже был весьма распространён. Более того, иногда профессия принадлежала не просто одной семье, но и всей деревне. Например, все до единого жителя греческого острова Кос в древности были врачами. Считалось, что они ведут свой род от самого Асклепия — бога медицины и врачеваний . Греки считали, что, для того чтобы стать врачом, человек должен родиться им, иначе обучение будет бесполезным. Кстати, самым известным уроженцем острова Кос был знаменитый целитель и учёный Гиппократ .

Со временем профессиональные династии никуда не исчезли. Унаследовать дело отца всегда считалось почётным. Неудивительно, что семейный бизнес передавался из поколения в поколение. Так, в царской России большинство крупных предприятий в течение долгого времени управлялись близкими родственниками. Среди таких династий — предприниматели Демидовы . Родоначальником огромной империи был тульский кузнец Никита Демидов , который благодаря своему умению отливать замечательные ружья очень приглянулся Петру I . Дело отца продолжил сын Акинфий , который пустил заработанный батюшкой капитал в дело и стал владельцем целого металлургического завода. А к XIX веку семья Демидовых стала одной из самых богатых в России.

По наследству передавали свой бизнес и купцы Елисеевы . Кстати, глава клана, Пётр Елисеев , предпринимателем стал далеко не сразу. Вначале он был садовником, а после того как ему удалось получить от хозяев крупную сумму в благодарность за выращенную в январе землянику, открыл небольшую лавочку на Невском проспекте. К началу XX века Торговый дом Елисеевых, которым управляли сыновья садовника, владел огромными складами, кораблями и имел представительства не только в России, но и за границей.

Семейное дело

Впрочем, представителями профессиональных династий были не только предприниматели, но и врачи, артисты, учёные. Сыновья знаменитого врача Сергея Боткина , который в своё время был доктором самого государя императора, тоже стали медиками и добились больших успехов в профессии. Так же, как и дети знаменитого хирурга Александра Васильевича Вишневского , известного большинству из нас благодаря изобретённой им мази. Его сын, Александр Александрович Вишневский , долгое время возглавлял институт имени своего отца, первым в мире провёл операцию на сердце под местной анестезией и первую в СССР успешную операцию на открытом сердце с применением отечественного аппарата искусственного кровообращения. Внук знаменитого хирурга, Александр Александрович Вишневский-младший, тоже стал известным врачом, изучал возможности применения лазеров в медицине, проводил уникальные операции на лёгких, молочной железе, лечил больных с хроническим остеомиелитом.

Но, пожалуй, самыми многочисленными профессиональными династиями, многие из которых продолжаются и по сей день, всегда были цирковые и актёрские. Наверное, это не случайно. Дети артистов буквально живут в цирке или за кулисами театра. Им частенько приходится ездить на гастроли вместе с родителями, их с самого раннего возраста привлекают к участию в представлениях и съёмках в кино.

Дело прошлое?

Создание трудовых династий весьма поощрялось во времена СССР. О представителях таких семей снимали фильмы, писали книги. Но как обстоит дело сейчас? Социологи подсчитали, что современные молодые люди всё реже идут по стопам своих родителей. Всего лишь 11% выпускников российских школ хотели бы выбрать ту же профессию, что их отец или мать. Впрочем, сами родители тоже не особенно желают, чтобы дети повторили их путь. Только 38% представителей старшего поколения хотели бы, чтобы их дети занимались тем же, что и они. Впрочем, количество желающих передать свой опыт следующему поколению в разных сферах деятельности неодинаково. Видеть своих детей наследниками профессии хотели бы 50% архитекторов, 38% программистов, 37% дизайнеров, 34% журналистов и 32% бухгалтеров. В то время как 89% охранников, 82% продавцов, 82% водителей и 79% секретарей не хотели бы, чтобы дети разделили их профессиональную участь. Больше всего повезло журналистам — их дети чаще других готовы освоить профессию родителей (в 10% случаев) и врачам (8% медиков продолжают семейную династию).

Психологи уверены, что чаще всего по стопам родителей идут старшие дети. С самого детства их привлекают к заботе о младших, у них больше семейных обязанностей. Поэтому они идентифицируют себя с родителями в большей степени, чем младшие дети, и чаще повторяют профессиональный путь отца или матери.

Почему же число профессиональных династий сокращается? Специалисты находят несколько объяснений. Новые профессии появляются постоянно, поэтому выбор специальностей постоянно расширяется, следовательно, число тех, кто повторяет путь родителей, уменьшается. Ещё одна теория говорит о том, что сейчас молодые люди живут более обособленно от своих родителей, поэтому у них больше возможностей заниматься чем-то своим, вместо того чтобы участвовать в семейном бизнесе. Третья версия в гибели династий обвиняет прогресс. Новые технологии появляются столь быстро, что родителям просто нечего передавать детям в профессиональном плане: любые знания слишком быстро устаревают.

Впрочем, психологи и специалисты по подбору персонала ничего плохого в профессиональных династиях не видят. Если родители успешны, если им нравится то, чем они занимаются, они способны по-настоящему заинтересовать ребёнка своей специальностью, помочь ему в учёбе, трудоустройстве, дать профессиональный совет. Однако специалисты предупреждают: никакого насилия! Окончательное решение по выбору профессии ребёнок должен принимать сам.

Сегодня в виде исключения я хотел бы попытаться разъяснить педа­гогические цели, которые я преследовал в данном семинаре. В следующий раз я попрошу каждого из участников кратко пред­ставиться и сказать несколько слов о своих исследованиях - при­чем я настаиваю на том, чтобы это было сказано как бы невзначай - без какой-либо специальной подготовки. И я жду не формальной презентации - т. е. оборонительного дискурса, замыкающегося на себе самом, главная цель которого (хорошо понятная) - изгнать свой страх критики. Я жду скорее простого, не претенциозного, искреннего представления проделанной работы, трудностей, с которыми пришлось столкнуться, и нерешенных проблем. Нет ничего более универсального и объединяющего, чем трудности. Каждому из нас будет довольно приятно обнаружить, что многие трудности, которые мы приписываем нашим индивидуальным особенностям или некомпетентности, универсальны; и всем будет небесполезен весьма конкретный совет, который я могу дать.

Мимоходом хотелось бы отметить, что среди всех диспозиций, с которыми я надеюсь вас познакомить, есть способность восприни­мать исследование, скорее, как рациональное усилие, нежели своего рода мистические поиски, о которых напыщенно говорят и ради са­моутверждения, и с целью преувеличения своего страха или беспо­койства. Цель такой реалистической (не циничной) установки - максимальная результативность вашего предприятия и оптимальное распределение ваших ресурсов, начиная со времени, которым вы располагаете. Я знаю, что подобное понимание научной работы в какой-то степени лишено очарования, и что я рискую подпортить имидж, который многим исследователям нравится поддерживать. Однако, возможно, это лучший и единственный способ оградить себя от гораздо более серьезных разочарований, ожидающих исследова­теля, который спускается с небес на землю после многих лет само­обмана, когда он больше энергии тратил на то, чтобы соответство­вать прославленному имиджу исследования и своему представлению об исследователе, чем на то, чтобы просто делать свое дело.

Исследовательская презентация во всех отношениях противопо­ложна демонстрации, шоу, когда вы стремитесь представить себя в выгодном свете и произвести впечатление на других. Это - дискурс, в процессе которого вы раскрываете себя, вы рискуете. (Для того что­бы наверняка ослабить ваши защитные механизмы и нейтрализовать вашу стратегию презентации, которые вам, естественно, хотелось бы использовать, я, разумеется, дам вам слово неожиданно и попрошу вас высказаться без предупреждения и подготовки.) Чем больше вы буде­те раскрываться, тем больше у вас шансов получить от обсуждения пользу и тем более конструктивными и доброжелательными, я уверен, будут критика и советы, которые вы получите. Наиболее эффектив­ный способ избавиться как от ошибок, так и от страхов, лежащих в их основе, - способность посмеяться над ними вместе с другими, что, как вы скоро обнаружите, происходит довольно часто...

У меня будет возможность - я могу сделать это в следующий раз - представить исследование, которое я сейчас провожу. И тогда вы увидите в состоянии, которое можно назвать «становлени­ем», т. е. в сыром и неясном виде, то, что обычно видят лишь в законченном виде. Homo academicus смакует результат. Подобно академическим живописцам (pompier)*, он или она любят наносить мазки кистью, чтобы скрыть следы исправлений. Временами я ис­пытываю большое беспокойство, открыв для себя, что такие худож­ники, как, например Кутюр, учитель Мане, оставили великолепные эскизы, близкие к импрессионистской живописи (которая противо­поставляла себя академической живописи), - но зачастую «порти­ли все дело» именно потому, что на эти полотна были нанесены последние мазки. Это диктовалось этикой работы, хорошо сделан­ной и хорошо отшлифованной, ее проявление можно было обнару­жить в академической эстетике 1 . Я постараюсь представить это исследование в процессе развития и взаимопроникновения состав­ляющих его элементов, в определенных рамках, конечно, так как я хорошо понимаю, что, по понятным социальным причинам, у меня меньше прав на неясности, чем у вас, и что вы будете в меньшей степени склонны признать за мной это право, чем я за вами, и в каком-то смысле это правильно (но это, повторю еще раз, лишь подразумевая тот педагогический идеал, который, безусловно, сам по себе сомнителен, идеал, который, например, приводит к тому, чтобы определять ценность, педагогическую плодотворность кур­са соответственно качеству и ясности конспектов).

* Pompier - пожарник (франц.) Art pompier - искусство пожарников - официальное искусство второй половины XIX в. Это название происходит от иронической аналогии между шлемом античного воина, изображаемого на по­лотнах художников школы классицизма, и каской пожарного. Этот термин как ироничное обозначение стал применяться не только к академическим художни­кам-классицистам, но и к преподавателям Школы изящных искусств, членам Об­щества французских художников и членам Национального общества изящных искусств. Позже, утратив иронический смысл, он стал просто определением ху­дожественного периода 1948-1914 гг. - Прим. ред.

Одна из функций такого семинара, как наш, - дать вам возмож­ность увидеть, каким образом в действительности осуществляется исследовательская работа. У вас не будет полной записи всех не­удач и промахов, всех повторений, говорящих о необходимости сде­лать последний вариант, который покончит со всеми этими ошибка­ми. Но эта ускоренная съемка, которую вы увидите, позволит вам понять, что происходит в недрах «лаборатории» или, говоря скром­нее, мастерской - в смысле мастерской артиста или художника Кват­роченто, - т. е. покажет все ошибочные первые шаги, колебания, тупики, отказ от замыслов и тому подобное. Исследователи, работа которых находится на разных этапах, представят объекты, которые они пытались сконструировать, и они должны будут подвергнуться расспросам со стороны всех, кто, подобно старым компаньонам, чле­нам цеха, как они называют себя на традиционном языке собратьев по ремеслу 2 , внес свой вклад в коллективный опыт, который они на­капливали в процессе всех прошлых испытаний и ошибок.

На мой взгляд, вершина мастерства в социальных науках за­ключается в умении быть вовлеченным в очень высокие «теорети­ческие» материи благодаря весьма определенным, а зачастую, не­сомненно, очень земным, если не ничтожным, эмпирическим объектам. Социальные ученые имеют обыкновение с легкостью допускать, что социально-политическая значимость объекта сама по себе служит достаточным основанием необходимости дискурса в отношении к нему. Возможно, этим объясняется, почему те социо­логи, которые в наибольшей степени склонны приравнивать свое положение к положению своего объекта (как поступают сегодня некоторые из них, связавшие себя с государством или властью), часто уделяют методу самое небольшое внимание. Что на самом деле имеет значение, так это строгость конструирования объекта. Сила (научного) способа мышления никогда не проявляется отчет­ливее, чем в способности превращать даже незначительные, с со­циальной точки зрения, объекты в научные объекты (что делал Гоф­ман по отношению к деталям взаимодействия лицом-к-лицу) 3 или, что то же самое, в подходе к важным, социально значимым объек­там под неожиданным углом зрения - нечто подобное я пытаюсь сейчас делать, изучая влияние государственной монополии на сред­ства легитимного символического насилия с помощью весьма по­пулярного анализа различного рода свидетельств (по болезни, по инвалидности, об образовании и т. д.). В этом смысле сегодняшний социолог оказывается, mutatis mutandis* в положении, весьма сход­ном с тем, в котором находились Мане или Флобер: чтобы в полной мере реализовать изобретенный ими способ конструирования реальности, они должны были применить его к объектам, традиционно исключаемым из сферы академического искусства (которое было свя­зано исключительно с социально значимыми людьми и вещами), - что объясняет, почему их обвиняли в «реализме». Социолог вполне мог бы сделать своим девиз Флобера: «писать хорошо о заурядном».

* Mutatis mutandis - с соответствующими изменениями (лат.). - Прим. ред.

Мы должны научиться тому, как переводить самые абстракт­ные проблемы в совершенно практические научные операции, что предполагает, как мы увидим, весьма своеобразное отношение к тому, что обычно называется «теорией» или «исследованием» (эмпи­рией). В таком деле абстрактные правила, подобные сформулирован­ным в работе «Ремесло социолога» («Le Metier de sociologue», Bourdieu, Chamboredon, and Passeron, 1973; англ. пер. 1991), пусть даже им удается заострить наше внимание, принесут нам немного пользы. Поскольку, несомненно, не существует иного способа овла­деть фундаментальными принципами практики, - и практика науч­ного исследования здесь не исключение, - кроме как практиковать эти принципы вместе с руководителем или наставником, который снимает сомнения и придает уверенность, приводит примеры и по­правляет вас, помещая правила, применяемые непосредственно к данному конкретному случаю, в определенную ситуацию.

Конечно, вполне может так случиться, что, прослушав двухчасо­вое обсуждение преподавания музыки, логики, спортивной борьбы, возникновения дотированных рынков жилья или греческой теологии, вы подумаете, а не потеряли ли вы даром время и научились ли вооб­ще хоть чему-нибудь? В конце нашего семинара у вас не будет акку­ратных конспектов по теории коммуникативного действия, теории систем или хотя бы о понятиях пространства и габитуса. Вместо того чтобы давать формальное представление о категории структуры в со­временной математике или физике или об условиях применения струк­турного способа мышления в социологии, как я это обычно делал 20 лет назад 4 (что, несомненно, было более «впечатляющим»), я буду говорить почти те же самые вещи, но в практической форме, т. е. с помощью весьма тривиальных замечаний и элементарных вопро­сов - по сути дела, настолько элементарных, что мы очень часто вообще забываем их задавать - и всякий раз погружаясь в детали каждого отдельного случая. И можно будет реально наблюдать ис­следование, так как именно это и предполагалось здесь, но только при условии его проведения по-настоящему, вместе с исследователем, который отвечает за него: это значит, что вы работаете над составле­нием опросника, чтением статистических таблиц или интерпретацией документов, что, если нужно, вы выдвигаете гипотезы и т. д. Ясно, что при таких условиях можно рассмотреть лишь очень немного исследо­вательских проектов, а тот, кто рассчитывает увидеть их в большом количестве, по сути дела, не будет делать все, что требуется.

Если то, что должно быть сообщено, составляет, в сущности, modus operandi* - способ научного производства, предполагающий определенный способ восприятия, систему принципов видения и различения, - то им нельзя овладеть иначе, как заставить увидеть его в действии или проследить, как этот научный габитус (мы мо­жем называть его и своим именем) «ведет себя» в ситуации практи­ческого выбора - типа выборки, опросника, кодирования и т. д. - не объясняя этот выбор в виде формальных правил.

Обучение профессии, ремеслу, делу или, по выражению Дюркгейма (1956. Р. 101), социальному «искусству», понимаемому как «чистая практика без теории», требует педагогики, совершенно от­личной от той, которая нужна для преподавания знания (savoirs). Как можно видеть на примере обществ, где нет всеобщей грамот­ности и школ, - но это относится и к обществам с формальным школьным обучением и даже к самим школам - некоторые спосо­бы мышления и действия, а зачастую и самые жизнеспособные из них, передаются на практике (упражнение за упражнением) по­средством всеобщего и практического способов передачи. Эти спо­собы основаны на непосредственном и продолжительном контакте между тем, кто обучает, и тем, кто учится («делай, как я») 5 . Исто­рики, философы науки, а особенно сами ученые, часто отмечали, что в значительной мере профессией ученого овладевают, исполь­зуя способы передачи знаний, которые являются вполне практиче­скими 6 . И роль, которую играет молчаливая педагогика, не тер­пящая объяснений как передаваемых схем и объяснений, так и рабочих схем в процессе самой передачи, безусловно, гораздо больше в тех науках, где содержание знания, типы мышления и действия сами по себе менее точны и менее систематизированы.

* Modus operandi - способ действий (лат.}. - Прим. ред.

Социология - гораздо более развитая наука, чем обычно пола­гают даже сами социологи. Возможно, хорошим критерием положения социального ученого в его или ее дисциплине может быть сила его представления о том, чем он должен овладеть, чтобы быть на уровне достижений его науки. Склонность развивать скромную оцен­ку ваших научных способностей будет только увеличиваться по мере того, как ваше знание последних современных достижений в облас­ти метода, техники, понятий или теорий, будет расти. Однако социо­логия еще мало систематизирована и формализована. Поэтому здесь нельзя так, как в других областях, опираться на автоматизм мышле­ния или на автоматизм, замещающий мышление (на понятийную очевидность - evidentia ex terminis, на «ослепляющую очевидность» символов, которую Лейбниц противопоставлял картезианской ясно­сти - evidence) или даже на все эти уставы должного научного по­ведения: методы, протоколы наблюдений и т. д., являющиеся законом для большинства кодифицированных научных полей. Таким образом, для того чтобы получить соответствующий опыт, следует рассчиты­вать, прежде всего, на те схемы, которые воплощает в себе габитус. Научный габитус - это правило «человека с положением» (до­бившегося успеха), реализованное правило или, лучше, - научный modus operandi, функционирующий в практической сфере в соответ­ствии с нормами науки, которые не являются при этом его экспли­цитным принципом 7: именно такого рода научное «чувство игры» (sens dujeu) заставляет нас делать то, что мы делаем в нужный мо­мент без необходимости тематизировать то, что должно быть сдела­но и, еще меньше, - знание четкого правила, позволяющего полу­чать этот соответствующий опыт. Так что у социолога, который стремится передать научный габитус, гораздо больше общего с вы­сококвалифицированным спортивным тренером, чем с профессором Сорбонны. Он или она очень мало говорят о первичных принципах и общих правилах. Конечно, он/она может излагать их, как я делал в работе «Ремесло социолога» («Le metier de sociologue»), но только если понимает, что не может остановиться на этом: в некотором смысле, нет ничего хуже эпистемологии, когда она становится пред­метом пустого разговора, очерков 8 и заменителем исследования. Та­кой социолог учит путем практических советов и в этом смысле силь­но напоминает тренера, имитирующего движение («на твоем месте, я сделал бы так...») или «исправляющего» действия по мере их со­вершения, в духе самой практики («я бы не задавала этого вопроса, по крайней мере, в такой форме»).

Прежде всего знания носили чисто практический характер. Человек в эпоху своего появления во всём зависел от природы. И знания о природе им добывались практическим путем. Без этих знаний не было бы возможно выживание человечества тогда как вида. Поэтому передача знаний от старшего поколения к младшему велась на практике: во время охоты, собирательства, рыбалки, изготовления примитивных инструментов и т.д.

Переломный момент наступил тогда, когда человек смог изготавливать посуду и плавить металлы. Попутно появилось и земледелие. Именно тогда появились первые профессии, прообразы современных специальностей. Знание получило узкую направленность. И гончар обучал своих детей не охоте или рыбалке, а тому, как правильно замешать глину и тому, как правильно пользоваться гончарным кругом. И эти знания о своей профессии передавались из поколения в поколение, попутно впитывая в себя всё новые и новые элементы.

С развитием человечества появлялись и накапливались все новые знания. Знания сохранялись и записывались сначала на папирусах, бересте, позже печатались в книгах, записывались на бумаге. Знаний становилось все больше, и потребовалось формирование особой системы образования, которая бы передавала знания о тех или иных предметах желающими ими овладеть. Так образование сформировалось как система передачи знаний.

Научное знание и система образования

Современное знание огромно, и оно требует постепенного освоения, от банальных школьных основ и до узкоспециальных знаний, представляющих интерес лишь в определенных кругах научного знания. Знание с точки зрения науки имеет очень широкое дробление в самых разнообразных сферах. Чтобы создавать новые знания, необходимо искусно владеть уже имеющейся информацией и свободно распоряжаться имеющимися знаниями. Именно так выделяется наука как обособленная сфера жизни общества.

Современные высшие образовательные учреждения так же имеют узкую направленность, ориентируясь на передачу знаний в различных областях: экономика, юриспруденция, медицина, технологии и т.д. Именно там научные знания различных областей усваиваются будущими специалистами, а те, кто способен быть не просто специалистом, но и творцом нового, сделают свой вклад в копилку знаний человечества, которые впоследствии будут переданы будущим поколениям и даже будут использованы в повседневной жизни.

Здесь, на улице Некрасова, в тихом уголке Минска расположилась уникальная мастерская. В ней творят сразу несколько художников, связанных и мыслью, и семейными узами.

Возвышаясь над всем, на втором этаже, среди множества книг и картин работает глава семейства – Владимир Шаппо. Со своей будущей профессией он определился в первом классе. Потому что уже тогда начал делать первые шаги в творчестве.

В юности себя считал гениальным, потом начал как-то сомневаться. Теперь к этому отношусь очень скептически. Что есть – то есть. Искусство – это дар Божий. Если тебе дано, ты будешь художником, музыкантом. Там, наверху, где сеют звезды из золотого лукошка, звездочки падают в хлев к любому крестьянину, в царский двор, втыкаются в голову всем, без исключения. Богу все равно, что бомж, что нищий, что король.

Владимиру Шаппо посчастливилось получить в дар такую звезду. Уже сейчас, оглядываясь назад, он прекрасно понимает, чего это стоило. Ведь популярности и многочисленным выставкам предшествовал тяжелый путь становления.

Владимир Шаппо, художник, член Белорусского союза художников:
Мне для того, чтобы быть более-менее умным, более-менее уверенным в себе, пришлось прожить 50 лет. Плюс у меня библиотека, что можно не выходя из дома получить министерское образование. Вся мировая литература, поэзия, искусство, философия у меня дома присутствует.

Любовь к знаниям и страстное желание совершенствования – главное, что Владимир Шаппо сумел привить своим детям. Они хотели соответствовать ему, а он, в свою очередь, никогда не пытался навязать им свой выбор.

Владимир Шаппо, художник, член Белорусского союза художников:
Мои дети пошли, стали художниками. Но когда они учились, я сказал: «Или вы должны быть очень хорошими художниками, или лучше не суйтесь». Они были звездами уже в детской художественной школе.

Впрочем, как не стать звездой, когда ты с самого детства засиживаешься в мастерской у отца? Детская игра с красками и пластилином постепенно перерастает в осознанное желание стать художником или скульптором. Так и произошло в случае со старшим сыном Владимира Шаппо Александром. Он занялся скульптурой и сегодня успешно воплощает свои идеи в объемных фигурах. Некоторые из них стали украшением нашей столицы.

Александр Шаппо, скульптор, член Союза художников Беларуси:
Моя большая работа установлена на проспекте Дзержинского. В брестском направлении находится мемориал памяти, скорбящая мать там сидит. Большая бронзовая работа. Братские могилы воинов, которые защищали Минск и освобождали его. Я горжусь этой работой. Это большой труд, он, я думаю, нагляден.

Замечательный пример старшего брата и невероятный творческий мир отца помогли оформиться еще двум художественным талантам в семействе Шаппо: средний сын Павел и младший Антон нашли себя в изобразительном искусстве.

Я рос. Впереди были еще два брата, которые тоже работали в искусстве. Оно не могло меня не коснуться. Естественно, я в этом находился, все вместе мы лепили, рисовали. Но какого-то насилия над собой никто не делал. Я был сказал, что это была случайность, хотя я не верю в случайность. Я думаю, что это такое проведение, что три брата стали художниками.

Помимо воплощения собственных идей на бумаге Антон украшает своими рисунками тела людей. Уже несколько лет он занимается татуировкой. Некоторые работы сына Владимир выбрал для себя.

Владимир Шаппо, художник, член Белорусского союза художников:
Мой любимый художник – китаец Сибайши. Это XIX – начало XX веков. А на спине – XVIII – начало XIX века – Хокусай. Это два величайших мастера. Я себе напечатал для того, чтобы были, мне так приятно.

Дочь Владимира Шаппо хоть художницей и не стала, все же недалеко ушла от искусства. С детства она обожает литературу и языки. Потому, закончив лингвистический университет, стала переводчицей, сообщили в программе «Минск и минчане» на СТВ.

Мария Шаппо, поэт, переводчик:
Опять же, все от родителей. Они у меня люди очень образованные, начитанные, огромное количество поэзии дома. Поэтому много читаешь. Невольно начинаешь мыслить стихотворно, поскольку поэзии дома всегда было много, отец легко процитирует в любой момент своего любимого поэта. Мама тоже имеет своих любимых авторов. Цветаева, Ахматова. И, конечно, когда ты растешь в среде, где об этом говорят, это обсуждают, невольно этим интересуешься. И это становится частью твоей жизни.

О своем поэтическом таланте говорит скромно. Хотя, признается, строки рождаются сами собой, без усилий.

Не обошлось без талантов и в третьем поколении Шаппо. Сын Александра с успехом осваивает профессию режиссера. И уже делает первые, но уверенные шаги. В некоторых во многом помогают советом старшее поколение.

Иван Шаппо, студент Белорусской государственной академии искусств:
У меня все очень любят кино. Отец, дядя Антон – безумные киноманы. Второй дядя, Павел, в кино работает. Получается, что мы вместе все время держимся.

Антон Шаппо, художник, мастер татуировки:
Мне повезло с семьей. У меня никогда не было никаких споров на почве искусства, только помощь. Мы даем друг другу советы, спрашиваем друг друга. Нет ни зависти, ничего. На самом деле это нас держит в этом мире.

Владимир Шаппо, художник, член Белорусского союза художников:
Я горжусь тем, что они порядочные люди, творческие, грамотные, что они являются в какой-то степени умовыражением нации. Абсолютно конкурентоспособны с мозгами и творчеством всего мира.

Помогать друг другу, поддерживать и радоваться успехам в этой семье принято само собой. Такая сплоченность, невероятная сила талантов, мастерства и образованности делает эту минскую семью уникальной. Безусловно, ценный опыт переймут их будущие дети и внуки, о которых мы наверняка еще услышим.