Кто является главным героем эпоса шахнаме. Описание и анализ поэмы "шахнаме" фирдоуси

14.02.2024

Фирдоуси (полное имя - Хаким Абулькасим Мансур Хасан Фирдоуси Туси) традиционно считают основателем персидской эпической поэзии. Сегодня он считается национальным поэтом в Иране, Таджикистане, Узбекистане и Афганистане. Фирдоуси – автор крупнейшей эпической поэмы

В переводе с персидского شاهنامه‎ - «Книга царей», «Книга о царях», «Царь-книга». В Книге царей описывается история Ирана от древних времен до проникновения ислама в VII веке. Шах-Наме описывает историю более чем 50 царств. 60 000 бейтов «Шах-Наме» составили единый эпос – поэму, самую длинную из написанных человеческой рукою. Она охватывает всю историю персидских царств за четыре тысячелетия, содержит мудрейшие высказывания о любви и разлуке, жизни и смерти.

В начале Xв. сложились благоприятные условия для развития литературы в независимом от Арабского халифата, относительно централизованном восточноиранском государстве Саманидов (887-999), при которых экономический уклад страны приобретает окончательно феодальные формы. Особое развитие получают ремесла, местная и караванная торговля; культура переживает подъем. Бухара становится не только столицей этого государства, но и центром культурной жизни всего Восточного Ирана и Средней Азии. Именно в Бухаре оформилась и процветала первая крупная школа поэзии и прозы на фарси. Наследие этой школы стало классической традицией для последующего развития литературы.

Во владениях Саманидов появляются ценители изящного слова, двор поощряет высокую поэзию на фарси. Поэт откликается на все, что могло интересовать вновь возрожденную иранскую аристократию. Потеря связи с древнеиранской литературной традицией и многовековое подражание арабской поэзии в период господства арабского языка как государственного, научного и литературного в Иране привели, очевидно, к тому, что к моменту возникновения поэзии на языке фарси арабский квантитативный принцип метрики упрочивается во всевозрастающей степени как в теории, так и на практике

В период господства Саманидов возродился интерес к иранской старине, в частности составлялись на фарси сборники легенд и преданий о мифических и исторических богатырях и царях, живших до арабского нашествия. Эти мифологические своды обычно называют «Шах-наме» («Книга о царях»).

При Сасанидах существовала книга о царях на среднеперсидском (пехлевийском) языке - «Хватай-намак», текст которой до нас не дошел. Есть свидетельства о составлении на языке фарси-дари по крайней мере четырех не дошедших до нас произведений: это прозаическая «Шах-наме» Абу-ль-Муайяда Балхи (963 г.); «Шах-наме» Абу Али Мухаммада ибн Ахмада Балхи; «Шах-наме» Масуд-и Марвази (составлена ранее 966 г.) и, наконец, «Мансурова Шах-наме» (посвященная Мансуру), законченная в 957 г. Именно это произведение использовал Фирдоуси в своем сочинении. Дошло предисловие к «Мансуровой Шах-наме» с ярко выраженными особенностями ранней персоязычной прозы. Авторы этого эпического свода использовали, видимо, устную традицию, предания, бытовавшие в народной и дехканской (мелкофеодальной) среде. Одним из авторов был Дакики (ум. 977), вероятно знавший все эти произведения.

Придворный поэт Дакики собрал воедино те мифы, которые впоследствии послужили основой для Шах-Наме. После предварительной работы Дакики приступил к составлению своей поэтической книги. По некоторым сведениям, он успел написать около 5000 бейтов. Неожиданная гибель поэта от руки раба во время пира оборвала его работу, и лишь около тысячи его бейтов Фирдоуси включил в свою «Шах-Наме». Они дошли и до нас, выявив, как и другие поэтические фрагменты Дакики, симпатии автора к старинным традициям и зороастрийской вере.

Фирдоуси писал Шахнаме в течение 35 лет. За это время политическая ситуация в стране резко изменилась. На смену правящей династии Саманидов пришел султан Махмуд, турок по происхождению. Это создало ряд сложностей для Фирдоуси. Шах-Наме – чисто иранская поэма, прославляющая иранскую культуру и иранский народ, ставящая Иран в центре мироздания. Основная мысль поэмы заключается в том, что лишь наследственные носители царской власти имеют на неё право. Естественно, что подобная поэма не могла понравиться новой власти. Султана Махмуда более устраивала мысль о правомерности силы, а не наследственности. По известной легенде, не имеющей точных подтверждений, султан отказался заплатить Фирдоуси за поэму. Это сильно рассердило поэта, и он написал сатиру, в которой упрекал султана происхождением от раба. В результате султанского гнева Фирдоуси был вынужден бежать из страны и скитаться в бедности до конца жизни. Другая легенда была поэтически обработана великим немецким романтиком Генрихом Гейне.Согласно этой легенде, султан обещал поэту заплатить за каждое двустишие по золотой монете. Но Махмуд жестоко обманул его. Когда прибыл караван от султана и развязали тюки, оказалось, что золото заменено серебром. Оскорбленный поэт, который, по преданию, будто бы находился в бане, разделил эти деньги на три части: одну вручил банщику, другую - людям каравана, а на третью купил прохладительные напитки. Это был явный и прямой вызов деспотичному правителю. Султан приказал наказать поэта - бросить его под ноги слону. Фирдоуси бежал из родных мест и много лет провел в скитаниях. Лишь в старости он решил вернуться ыа родину. Однажды главный министр в присутствии Махмуда произнес двустишие из великой поэмы. Султан, сменив гнев на милость, решил вознаградить поэта. Когда караван с дарами входил в ворота города, из противоположных ворот вынесли носилки с телом умершего Фирдоуси.

Обе эти легенды выглядят крайне сомнительно. Более того, не сохранилось ни одного достоверного письменного источника, подтверждающего эти легенды.

Фаруд покинул крепость и на гору
Взошел, и воинство предстало взору.

Сошел, ворота запер на замок,
Чтобы проникнуть в крепость враг не мог,

С Тухаром поскакал, исполнен рвенья,–
Несчастье он обрел с того мгновенья...

Затмится наверху твоя звезда,–
Что для тебя любовь и что вражда?

Фаруд с Тухаром глянули с вершины,
Как движутся иранские дружины.

«Ты должен, – юный витязь произнес,–
Ответить мне на каждый мой вопрос

О всех владельцах булавы и стяга,
Чья обувь – золото, чья цель – отвага.

В лицо ты знаешь витязей-вельмож,
И мне их имена ты назовешь».

А воинство, отдельными полками,
Вздымалось в гору вровень с облаками.

Там тридцать тысяч было смельчаков,
Копейщиков, воинственных стрелков.

У каждого – будь пеший он иль конный –
Копье, и меч, и пояс золоченый.

Шлем, знамя, обувь, щит и булава –
Сплошь золото: уместны тут слова,

Что злата в рудниках теперь не стало,
Жемчужин в облаках теперь не стало!

Сказал Фаруд: «Все назови знамена,
Всех славных перечисли поименно.

Чей это стяг, где слон изображен?
Здесь каждый хорошо вооружен.

Кто скачет впереди, грозя очами,
Ведя отважных с синими мечами?»

Ответствовал Тухар: «О господин,
Ты видишь предводителя дружин,

Стремительного Туса-полководца,
Который насмерть в грозных битвах бьется.

Под знаменем, светло и гордо глядя,
Несется славный Фарибурз, твой дядя,

За ним Густахм, и витязи видны,
И стяг с изображением луны.

Могуч Густахм, опора шаханшаха,
Его увидев, лев дрожит от страха.

Воинственный он возглавляет полк,
На длинном стяге нарисован волк.

Здесь всадники, чьи подвиги известны,
А среди них – Занга, отважный, честный.

Рабыня, как жемчужина светла,
Чьи шелковые косы – как смола,

На стяге нарисована красиво,
То – ратный стяг Бижана, сына Гива,

Смотри, на стяге – барса голова,
Что заставляет трепетать и льва.

То стяг Шидуша, воина-вельможи,
Что шествует, на горный кряж похожий.

Вот Гураза, в руке его – аркан,
На знамени изображен кабан.

Вот скачут люди, полные отваги,
С изображеньем буйвола на стяге.

Из копьеносцев состоит отряд,
Их предводитель – доблестный Фархад.

А вот – военачальник Гив, который
Вздымает стяг, на стяге – волк матерый.

А вот – Гударз, Кишвада сын седой.
На стяге – лев сверкает золотой.

А вот на стяге – тигр, что смотрит дико,
Ривниз-воитель – знамени владыка.

Настух, Гударза сын, вступает в брань
Со знаменем, где вычерчена лань.

Бахрам, Гударза сын, воюет яро,
Изображает стяг его архара.

О каждом говорить – не хватит дня,
Не хватит слов достойных у меня!»

Богатырей, исполненных величья,
Назвал он все приметы и различья.

И мир Фаруду засиял светло,
Лицо его как роза расцвело.

Иранцы, подойдя к горе, оттуда
Увидели Тухара и Фаруда.

Стал полководец гневен и суров,
Остановил и войско и слонов.

Воскликнул Тус: «Друзья, повремените.
Один боец из войска должен выйти.

Бесстрашно, время дорого ценя,
Пусть на вершину он помчит коня,

Узнает, кто они, те смелых двое,
Зачем глядят на войско боевое.

Узнает в них кого-нибудь из нас,
Пусть плетью их огреет двести раз,

А если в них узнает он туранцев,–
Пусть свяжет, нам доставит чужестранцев.

А если он убьет их, – не беда,
Пусть их тела притащит он сюда.

А если соглядатаи пред нами,
Лазутчики проклятые пред нами,–

Пусть рассечет их сразу пополам,
Достойно им воздаст по их делам!»

Бахрам, Гударза сын, сказал: «Загадку
Я разгадаю, мигом кончу схватку.

Я поскачу, исполню твой приказ,
Я растопчу все то, что против нас».

На кряж горы скалистою дорогой
Помчался он, охваченный тревогой.

Сказал Фаруд: «Тухар, ответствуй мне,
Кто так отважно скачет на коне,

С лицом открытым и могучим станом,
С привязанным к луке седла арканом?»

Сказал Тухар: «Он, видно, смел в бою,
Но сразу я его не узнаю,

Хоть всадника знакомы мне приметы.
Иль то Гударза сын, в броню одетый?

Я помню шлем, в котором Кей-Хосров
Бежал в Иран, спасаясь от врагов.

Не тем ли шлемом, думаю, украшен
Сей богатырь, что с виду так бесстрашен?

Да, родич он Гударза по всему.
Вопрос ему задай ты самому!»

Бахрам над горной показался кручей,
И загремел он громоносной тучей:

«Эй, кто ты, муж, там, на горе крутой?
Иль рати здесь не видишь ты густой?

Иль ты не слышишь, как земля трясется?
Иль не боишься Туса-полководца?»

Сказал Фаруд: «Мы слышим звуки труб,
Мы не грубим, – не будь и с нами груб.

Будь вежливым, о муж, познавший сечи,
Ты рта не открывай для дерзкой речи.

Знай: ты не лев, я – не онагр степной,
Нельзя так разговаривать со мной!

Не превосходишь ты меня бесстрашьем,
Поверь, что сила есть и в теле нашем.

У нас есть разум, есть отважный дух,
Есть красноречье, зоркость, острый слух.

Поскольку я всем этим обладаю,
То я твои угрозы презираю!

Ответишь, так вопрос тебе задам,
Но только добрым буду рад речам».

Сказал Бахрам: «Отвечу. Говори же,
Хотя повыше ты, а я пониже».

Спросил Фаруд: «Кто возглавляет рать?
Кто из великих жаждет воевать?»

«Под знаменем Кавы, – Бахрам ответил,–
Ведет нас храбрый Тус, что ликом светел.

Здесь – грозный Гив, Густахм, Руххам, Гударз,
Гургин, Шидуш, Фархад – в сраженье барс,

Занга – он отпрыск Шаварана львиный,
Отважный Гураза, глава дружины».

Сказал Фаруд: «Достойного похвал,
Ты почему Бахрама не назвал?

Для нас Бахрам – не на последнем месте
Так почему о нем не скажешь вести?»

Сказал Бахрам: «О ты, с обличьем льва.
Где о Бахраме услыхал слова?»

А тот: "Я испытал судьбы суровость,
От матери услышал эту повесть.

Она сказала мне: «Скачи вперед,
Найди Бахрама, если рать придет.

Найди ты и воителя другого –
Зангу, что для тебя родней родного.

Как брат, любил обоих твой отец.
Ты должен их увидеть наконец!»

Спросил Бахрам: «О, где тебя взрастили?
Ветвь царственного дерева – не ты ли?

Не ты ли – юный государь Фаруд?
Пусть бесконечно дни твои цветут!»

«О да, Фаруд я, – был ответ суровый,–
Ствола, что срублен был, побег я новый».

Бахрам воскликнул: «Руку обнажи,
Знак Сиявуша ты мне покажи!»

И что же? На руке пятно чернело,
Ты скажешь – на цветке оно чернело!

Китайским циркулем – и то никак
Не мог быть выведен подобный знак!

И стало ясно: отпрыск он Кубада,
Он Сиявуша истинное чадо.

Бахрам хвалу царевичу вознес,
К нему взобрался быстро на утес,

Фаруд сошел с коня, присел на камень,
Пылал в душе открытой чистый пламень.

Сказал: "О богатырь, о храбрый лев,
Ты славен, супостатов одолев!

Я счастлив, что тебя таким увидел!
Как будто я отца живым увидел!

Передо мною – доблестный мудрец,
Воинственный, удачливый храбрец.

Наверно, ты желаешь знать причину!
Зачем взошел я ныне на вершину?

Пришел я, чтоб взглянуть на вашу рать,
О витязях иранских разузнать.

Устрою пир, – веселье пусть начнется,
Хочу взглянуть на Туса-полководца,

Затем хочу как всадник битвы сесть
И на Туран свою обрушить месть.

В бою огнем возмездья пламенею,
Святым огнем, – и отомщу злодею!

Ты полководцу, чья светла звезда,
Скажи, чтоб он пришел ко мне сюда.

Неделю вместе у меня побудем,
Мы все пред нашей битвою обсудим.

А день восьмой для нас взойдет светло,–
И сядет полководец Тус в седло.

Для мести опояшусь, бой начну я,
Побоище такое учиню я,

Что львы взглянуть на битву захотят,
Что коршуны на небе подтвердят:

«Еще земля и древние созвездья
Не видели подобного возмездья!»

"О государь, – сказал ему Бахрам,–
Ты подаешь пример богатырям.

Я с просьбой руки Тусу поцелую,
Ему поведав речь твою прямую.

Но разума у полководца нет,
Не входит в голову его совет.

Он царской кровью, доблестью гордится,
Но не спешит для шаха потрудиться.

Гударз и шах с ним спорят с давних пор:
Из-за венца и Фарибурза спор.

Он утверждает: «Я – Ноузара семя,
Чтоб царствовать, мое настало время!»

Быть может, богатырь придет во гнев,
Не станет мне внимать, рассвирепев,

Пошлет сюда кого-нибудь другого,–
Так берегись ты всадника дурного.

Он самодур, мужлан, чья мысль темна,
В его рассудке – бестолочь одна.

У нас доверья не завоевал он:
Ведь Фарибурзу царство добывал он.

«Взойди на гору, – был его приказ,–
Ты не беседуй с тем бойцом сейчас,

А пригрози кинжалом, чтоб на гору
Не смел взбираться он в такую пору».

Свое согласье даст воитель Тус,–
К тебе я с вестью доброю вернусь.

А если всадника пришлет другого,–
Не очень полагайся на такого.

Тебе пришлет не больше одного:
Известны мне порядки у него.

Подумай, – у тебя одна забота:
Не дать проходу, запереть ворота".

Тут золотую палицу Фаруд
(А рукоять – бесценный изумруд)

Вручил Бахраму: «Воин именитый,
Мой дар возьми на память, сохрани ты.

А если Тус, как должно, примет нас,
Обрадует сердца, обнимет нас,–

От нас еще получит, благосклонный,
Коней военных, седла и попоны».

Заране радуясь таким дарам,
Вернулся к Тусу доблестный Бахрам.

Сказал он Тусу с гордой чистотою:
«Душе да будет разум твой четою!

Фаруд, сын шаха, этот юный муж,
Его отец – страдалец Сиявуш.

Я видел знак, не отрывал я взгляда!
То знак их рода, рода Кей-Кубада!»

Воскликнул Тус, ответ сорвался с губ:
«Не я ль глава полков, держатель труб.

Я приказал его ко мне доставить,
А не пустые с ним беседы править,

Он сын царя... А я не сын царя?
Иль воинство сюда привел я зря?

И что ж? Туранец, словно ворон черный,
Воссел пред нами на вершине горной!

Как своеволен весь Гударза род,
От вас войскам один лишь вред идет!

Тот всадник одинок, – ты струсил ныне,
Как будто льва увидел на вершине!

Заметив нас, он стал хитрить с тобой...
Напрасно горной ты скакал тропой!»

Он к знатным обратил свои призывы:
«Мне нужен лишь один честолюбивый.

Пускай туранца обезглавит он,
Мне голову его доставит он!»

Сказал ему Бахрам: «О муж могучий,
Себя напрасной злобою не мучай.

Побойся бога солнца и луны,
Пред шахом ты не совершай вины.

Тот богатырь – Фаруд, он брат владыки.
Воитель знатный, всадник светлоликий,

И если из иранцев кто-нибудь
Захочет юношу к земле пригнуть,

Один пойдет, – он в битве не спасется,
Лишь опечалит сердце полководца».

Но с гневом Тус внимал его речам,
Отверг совет, что дал ему Бахрам.

Велел он ратоборцам именитым
На гору поскакать путем открытым.

Для битвы с отпрыском царя царей
Помчалось несколько богатырей.

Бахрам сказал им: «Не считайте ложно,
Что с братом государя биться можно.

Ресница витязя того стократ
Дороже ста мужей, он – шаха брат.

Кто Сиявуша не видал, – воспрянет
От радости, лишь на Фаруда взглянет!

Вы будете в почете у него:
Венцы вы обретете у него!»

Услышав речь Бахрама про Фаруда,
Воители не тронулись оттуда.

Заранее оплаканный судьбой,
Зять полководца Туса мчался в бой,

Исполненный воинственного духа,
Направился к твердыне Сафид-куха.

Увидев на горе богатыря,
Достал Фаруд старинный лук царя,

Сказал Тухару: «Видно, в деле этом
Тус пренебрег Бахрамовым советом.

Бахрама нет, другой теперь пришел,
Но знаешь ты, что сердцем я не зол.

Взгляни-ка, вспомни: кто же он, стальною
Одетый с ног до головы бронею?»

Сказал Тухар: «То полководца зять,
Бесстрашный муж, его Ривнизом звать.

Он – сын единственный, умен и зорок,
Есть у него сестер прекрасных сорок.

Он применяет хитрость, лесть и ложь,
Но витязя отважней на найдешь».

Фаруд ему сказал: «Во время сечи
Ужели надобны такие речи?

Пусть он слезами сорока сестер
Оплакан будет: мой кинжал остер!

Его сразит полет стрелы с вершины,–
Иль званья недостоин я мужчины.

Теперь, о мудрый муж, наставь меня:
Убить богатыря или коня?»

А тот: «Срази наездника стрелою,
Чтоб сердце Туса сделалось золою.

Пусть знает он, что мира ты хотел,
Что вышел к войску не для бранных дел,

А он по дурости с тобою спорит,
Тем самым брата твоего позорит».

Ривниз все ближе, путь гористый крут.
Стал тетиву натягивать Фаруд.

Стрела с горы к Ривнизу поспешила
И к голове шлем витязя пришила.

Конь, сбросив тело, взвился, и, мертва,
Ударилась о камень голова.

При виде в прах повергнутого тела
В глазах у Туса разом потемнело.

Сказал мудрец, дела людей познав!
«Наказан будет муж за злобный нрав».

Военачальник приказал Зараспу:
«Гори, подобен будь Азаргушаспу!

Надеть доспехи боя поспеши,
Собрав все силы тела и души.

За витязя ты отомсти сурово!
Я здесь не вижу мстителя другого».

Сел на коня Зарасп, броню надев.
Стенанья на устах, а в сердце – гнев.

К вершине устремился конь крылатый,–
Казалось, двигался огонь крылатый.

Фаруд сказал Тухару: «Погляди,
Еще один воитель впереди.

Скажи мне: он моей стрелы достоин?
Он государь или обычный воин?»

Тухар сказал: «Времен круговорот,
Увы, безостановочно идет.

Тот муж – Зарасп, сын Туса-полководца.
Нагрянет слон, – Зарасп не отвернется.

Сестры Ривниза старшей он супруг,
Как мститель, он теперь натянет лук.

Едва лишь на тебя воитель взглянет,
Пускай твоя стрела из лука прянет,

Чтоб он скатился головой к земле,
Чтоб туловища не было в седле;

Безумный Тус уразумеет ясно,
Что мы сюда явились не напрасно!»

Прицелился царевич молодой,
В кушак Зараспа угодил стрелой.

Он плоть его пришил к луке седельной,
И душу он извлек стрелой смертельной.

Примчался ветроногий конь назад,
Испугом и безумием объят.

Воители Ирана застонали,
В отчаянье, в печали шлемы сняли.

У Туса очи и душа – в огне.
Предстал он перед воинством в броне.

Двух витязей оплакал, полный гнева,
Как листья расшумевшегося древа.

Сел на коня, помчался на коне,–
Скажи: гора помчалась на слоне!

К царевичу он поскакал нагорьем,
Охвачен злобой, ненавистью, горем.

Сказал Тухар: «Теперь не жди добра,
Идет к горе свирепая гора.

Летит на битву Тус по горным склонам,
Тебе не справиться с таким драконом.

Замкнем покрепче крепость за собой.
Узнаем, что нам суждено судьбой.

Тобою сын и зять его убиты,–
Дороги к миру для тебя закрыты».

Разгневался Фаруд, разгорячась:
«Когда настал великой битвы час,

Что для меня – твой Тус, твой лев рычащий,
Иль слон, иль барс, что выскочил из чащи?

В бойце поддерживают бранный дух,
Не гасят прахом, чтоб огонь потух!»

Сказал Тухар: «Внимательны к советам
Цари, не видя униженья в этом.

Пусть горы от подножья до вершин
Срываешь ты, и все же ты – один.

Иранцев – тридцать тысяч в грозной рати,
Они придут, мечтая о расплате,

Разрушат крепость на лице земном,
Все, что кругом, перевернут вверх дном.

А если Тус погибнет в бранном споре,
То шаха вдвое горше станет горе.

Неотомщенным будет твой отец,
Наступит нашим замыслам конец.

Из лука не стреляй, вернись ты в крепость,
Запрись, и схватки ты пойми нелепость».

То слово, что умом озарено,
Тухар обязан был сказать давно,

Но глупо он советовал вначале,
Его слова Фаруда распаляли.

Владел царевич лучшей из твердынь.
В ней пребывало семьдесят рабынь,–

Сверкали, как рисунки из Китая,
За ходом битвы с кровли наблюдая.

Царевич отступить не мог: тогда
Сгорел бы он пред ними от стыда.

Сказал Тухар, наставник без удачи:
«Уж если хочешь в бой вступить горячий,

То полководца Туса пощади:
Стрелой в его коня ты угоди.

Притом, когда внезапно горе грянет.
То не одна стрела из лука прянет,

За Тусом вслед придут его войска,
А это означает: смерть близка.

Ты видел их отвагу, мощь, сложенье,
Не устоишь ты против них в сраженье».

Тогда Фаруд в воинственном пылу
Лук натянул и выпустил стрелу.

Стрела не зря смерть нанести грозилась!
В коня военачальника вонзилась.

Расстался с жизнью конь богатыря.
Тус разъярился, злобою горя.

Щит – на плечах, а сам – в пыли, расстроен,
Пешком вернулся к войску знатный воин.

Фаруд смеялся весело и зло:
«Что с этим витязем произошло?

Как этот старец с целым войском бьется,
Коль я один осилил полководца?»

Паденье Туса удивило всех.
На кровле разбирал служанок смех:

«С горы скатился воин именитый,
От юноши бежал, ища защиты!»

Когда вернулся Тус пешком, в пыли,
К нему в унынье витязи пришли.

«Ты жив, и это хорошо, – сказали,–
Не нужно слезы источать в печали».

Но Гив сказал: «Обида жжет меня,–
Вождь всадников вернулся без коня!

Всему должна быть мера и граница,
Не может войско с этим примириться.

Он сын царя, но разве нашу рать
Он вправе так жестоко унижать?

Иль мы должны принять подобострастно
Все то, что он сказать захочет властно?

Был в гневе храбрый Тус один лишь раз,
Фаруд же столько раз унизил нас!

За Сиявуша мы хотим отмщенья,
Но сыну Сиявуша нет прощенья!

Сражен его стрелой, обрел конец
Зарасп, из рода царского храбрец.

В крови утоплено Ривниза тело,–
Ужели униженыо нет предела?

Хотя он Кей-Кубада кровь и плоть,–
Он глуп, а глупость надо побороть!»

В одежды брани облачил он тело,
И яростью его душа кипела.

– Хаошьянха), поразил дивов, отомстил за смерть отца и взошел на престол Гайомарта. В «Шахнаме» повествуется, что иранский царь Хушанг открыл искусство извлекать огонь из камня, возжег священное пламя и построил первый алтарь огню. Он научил людей ковать железо, орошать землю, делать себе одежду из звериных шкур.

Гайомарт, первый шах Ирана. Миниатюра к «Шахнаме» Фирдоуси. XVI век

После смерти Хушанга на иранский престол, согласно Фирдоуси, взошел Тахмурас (авест. Тахма-Урупи), усмиритель дивов. При нем люди узнали искусство прясть и ткать, научились петь, научились укрощать животных. Получив от Серуша, вестника богов, аркан, выехал он на коне, с булавою и арканом в руке, против дивов и низвергал их на землю.

После Тахмураса правил с царственным блеском Джемшид (авест. Ийима Хшайта). В «Шахнаме» говорится, что этот царь разделил людей на четыре звания: на жрецов, воинов, земледельцев и ремесленников. С помощью дивов, которые стояли у его престола препоясанные как рабы, он воздвиг великолепные здания. Он извлек из земли металлы и построил первый корабль. Все повиновалось могущественному Джемшиду; ему приносили драгоценные уборы, и праздновали ежегодно в честь него торжество, «новый день». Такое величие сделало царя надменным. Джемшид послал свое изображение народам и потребовал, чтоб они оказывали ему божеские почести. Тогда отступило от него сияние Божие, цари и вельможи восстали против него, и злой дух снова стал могуществен на земле.

Злодей Зохак и Феридун

В то время, продолжает поэма Фирдоуси, жил в земле фасийцев (Thasi), в пустыне, князь, имя которому было Зохак (авест. Ажи-Дахака), исполненный властолюбия и нечестивых желаний. К нему пришел Иблис, злой дух, и сказал: «над солнцем возвышу я главу твою, если ты вступишь со мною в союз». Зохак заключил с ним союз, убил при помощи дива своего отца и овладел его престолом. Тогда Иблис превратился в прекрасного юношу, поступил поваром на службу Зохака, питал его кровью, как льва, чтобы сделать его мужественным, и давал ему превосходные кушанья, чтобы приобрести его расположение. И попросил он себе позволения поцеловать Зохака в плечо. Зохак позволил ему – и мгновенно выросли на том месте, которое поцеловал юноша, две черные змеи. Зохак изумился, велел отрезать их у самого корня, но напрасно. Как ветви дерева, они выросли опять. Тогда Иблис пришел к нему в образе врача и дал ему совет кормить их человеческим мозгом. Таким путём надеялся Иблис истребить людей на земле.

«Шахнаме» Фирдоуси. Индийское издание конца XVIII века

«Шахнаме» рассказывает, что к этому Зохаку и обратились иранцы, недовольные Джемшидом, и провозгласили его своим царем. При известии о приближении Зохака Джемшид бежал, отдавая престол завоевателю-иноземцу. Через сто лет, он снова является к людям на самом далеком востоке, на берегу моря, в стране Чин (Китай). Зохак берет его в плен и перепиливает пополам пилой. Зохак, по словам Фирдоуси, царствует над Ираном тысячу лет, совершая злодейства за злодействами. Каждый день отдают в пищу его змеям двух людей. В его дворец насильно приводят чистых девушек и приучают их к дурному. Он кровожадно тиранствует. Он велит убить всех потомков Джемшида, которых может отыскать, потому что сновидение предвестило ему: юноша царского рода, стройностью стана подобный кипарису, убьет его железной булавой, сделанной в виде коровьей головы.

Но, по рассказанной в «Шахнаме» легенде, Феридун (древний иранский национальный герой Траэтаона ), правнук Джемшида, спасен от поисков Зохака осторожностью матери, отдавшей его пустыннику в лесу горы Эльбрус. Достигнув шестнадцати лет, он сходит с горы, узнает от матери свое происхождение и судьбу своей династии и идет мстить тирану. Фирдоуси описывает, как кузнец Кава, шестнадцать сыновей которого пожраны змеями Зохака, привязывает к копью свой кожаный фартук и под этим знаменем ведет ненавидящих Зохака к Феридуну. Феридун велит выковать булаву, имеющую форму коровьей головы, в воспоминание о корове Пурмайе, которая кормила его в лесу. Он побеждает Зохака, не убивает его, потому что это воспрещено святым Серошем (Сраошей), а приковывает к скале в глубокой, ужасной пещере горы Демавенда.

Тиран Зохак, пригвождённый Феридуном к скале Демавенд. Миниатюра к «Шахнаме» Фирдоуси. XVII век

В таком виде «Шахнаме» Фирдоуси передаёт видоизменённый в течение веков древний миф о трехголовом змее Дахаке (Dahaka), которого убил Траэтаона, сын Атвии. Чудовище, которое создал демон зла Ахриман для опустошения мира чистоты, превращено у иранцев времён Фирдоуси в тирана с одной человеческой и двумя змеиными головами. Мифический герой, победивший изобретением медицины болезнь и смерть, стал просто человеком.

Пятьсот лет правит Феридун Ираном мудро и справедливо. Но сила злого духа продолжает действовать в его роде. Удрученный старостью, он делит царство между тремя сыновьями Сельмом , Туром и Иреджем . Сельм и Тур говорят, что Феридун слишком много дал младшему сыну. Напрасно Иредж, благородный душой и храбрый, заявил, что отказывается ото всего в их пользу. Старшие братья, раздраженные тем, что народ называет Иреджа достойнейшим царской власти, убивают любимого богом юношу. Из уст их отца Феридуна вырывается проклятие, которое «подобно палящему дыханию пустыни пожрёт злодеев»; он призывает на них мщение. Его желание исполняется. Внук Иреджа, Миноджер , убивает обоих убийц и посылает головы их Феридуну. Старик умирает от печали о судьбе своего рода.

Сказание о Рустаме

«Шахнаме» рассказывает далее о начале страшной войны между враждебными отраслями династии. Новые злодеяния увеличивают силу злого духа. Потомок Тура, свирепый, волнуемый необузданными страстями Афрасиаб (авест. – Франграсьян), царь Турана , побеждает в кровопролитной племенной войне, овладевает страною солнца, Ираном, ставит свое знамя над престолом Джемшида. Но величайший из героев «Шахнаме», Рустам (авест. Равдас-Тахма), разбивает врагов. По словам Фирдоуси, Рустам родился в области Систан (древней Дрангиане) и был сыном героя Заля и Рудабы, дочери кабульского царя. Содержащийся в «Шахнаме» рассказ о любви Заля и Рудабы – грациозно-лирический эпизод величественной эпопеи, исполненной воинственного духа.

Победив Афрасиаба, Рустам возводит на иранский престол Кей-Кубада (Кава-Кавада), потомка Феридуна. Афрасиаб спасается за Окс (Амударью). Рустам защищает против туранцев страну солнца, Иран, при Кава-Каваде и его преемниках – Кава-Усе (Кей-Кавусе), Кава-Сьяварене (Сиявакуше) и Кава-Хусраве (Кей-Хосрове). На своем быстром как молния коне Рахше, который один из всех коней выдержал испытание давлением его тяжелой руки, Рустам, с накинутой на плечи тигровой шкурой, бьется арканом и булавой, имеющею форму головы быка, и никто не может устоять перед ним. Как медь его тело, подобен горе его вид, широка и высока его грудь, преизобильна его сила, и едва увидев его, ужасаются враги. Даже дивы бессильны бороться с ним.

Раздраженный благоденствием Ирана, Ахриман придумывает новые средства погубить служащих богу света. Он возбуждает в душе Кей-Кавуса надменность и алчность; Кей-Кавус доходит до такой дерзости, что считает себя равным с богами, и перестает чтить их. Воображая себя всесильным, он совершает ряд безумных дел и навлекает на себя бедствия. В «Шахнаме» рассказывается, как три раза наводит Ахриман врагов на Иран, три раза угрожает Ирану погибель. Но каждый раз сильная рука. Рустама отражает врагов, и наконец Кей-Кавус, вразумленный бедствиями, становится разумным.

Рустам и Сухраб

В ярости от неудачи своих замыслов, от возобновившегося благоденствия Ирана, над которым снова сияет солнце, Ахриман обращает свой гнев на героя, разрушившего все его козни, и успевает запутать дела так, что Сухраб , сын Рустама, родившийся в Туране, ведет туранцев на Иран. Отец, не узнав сына, убивает его на поединке. Невыразимая скорбь овладевает душою Рустама, когда он узнаёт, что мужественный юноша, убитый его кинжалом, – сын его, пошедший на войну, чтобы найти отца. Но даже после этого страшного потрясения тяжким ударом судьбы, воспетый Фирдоуси Рустам остается защитником святой иранской страны.

Рустам оплакивает Сухраба. Миниатюра к «Шахнаме» Фирдоуси

Злоба Ахримана вскоре изобретает новую кознь. Сиявуш («Темноглазый», авест. – Сьяваршан), ещё один великий герой «Шахнаме», сын Кей-Кавуса, чистый душой и прекрасный видом, которого Рустам научил всем воинским доблестям, становится жертвою вражды Ахримана. Мачеха Сиявуша, Рудаба, раздраженная тем, что он отверг её любовь, хочет погубить его интригами и клеветой. Но невинность Сиявуша разрывает сеть лжи. Тогда постигает его другая опасность. Боясь Рустама и Сиявуша, Афрасиаб заключил мир с Ираном. Кей-Кавус, обольщенный злым советом, хочет возобновить войну, требует от сына нарушения данного слова. Сиявуш с негодованием отвергает вероломство. Отец настаивает на своём требовании, и Сиявуш убегает к Афрасиабу. Туранский царь принимает его с радостью, женит на своей дочери, дает область во владение ему.

Сиявуш. Миниатюра к «Шахнаме» Фирдоуси. XVII век

Но недолго улыбается счастье Сиявушу во дворце, который он построил среди розовых садов и тенистых рощ. В сказании «Шахнамэ» о нём рассказывается, как Герсивез, брат Афрасиаба, завидуя доблестям и дарованиям иранского героя, наполняет душу царя подозрением, что Сиявуш находится в сношениях с его врагами, а Сиявушу говорит, что ему угрожает опасность, и убеждает его бежать. На дороге поставлен отряд туранцев подстерегать его; он взят в плен, и Герсивес отсекает ему голову.

Это новое преступление возбуждает ожесточенную войну. Разгневанный Рустам препоясывается мечтом, чтобы отомстить за Сиявуша. Фирдоуси описывает, как разбитому Афрасиабу приходится бежать к морю страны Чин. Его сын погибает той же смертью, что и Сиявуш, Туран страшно опустошён.

Еще сильнее свирепствует война, когда на иранский престол восходит Кей-Хосров , сын Сиявуша, рожденный после смерти отца, скрытый от преследований и воспитанный у пастухов. Борьба народов принимает колоссальный размер: множество царей ведёт свои войска на помощь туранцам, вся Центральная Азия соединяется против Ирана. Войско Кей-Хосрова будет, по-видимому, подавлено многочисленностью врагов. Но Рустам снова спасает царство. Сорок дней длится его бой с врагами. Они рассеиваются перед ним, как облака, гонимые бурей. Афрасиаб не может устоять пред его силою, и после долгой борьбы меч мщения падает на его голову. Постигает смерть и коварного Герсивеза. Победоносные герои «Шахнаме» возвращаются на родину.

Пророк Зердушт в «Шахнаме» Фирдоуси

Вскоре после этого Кей-Хосров, справедливый царь, был в лесном уединении взят от земли и вознесен на небо к солнцу. На престол Джемшида вступил Лограсп (Аурваташпа), которого он назначил своим преемником. Лограсп построил в Балхе великолепные храмы для служения огню и дворцы. По «Шахнаме», он царствовал недолго; престол наследовал его сын Густасп (Висташпа, «обладатель коней»), при котором победа почитателей богов над силами мрака завершается откровением новой очищенной религии света Зердушту (Заратустре, Зороастру). Фирдоуси повествует, как повсюду принимается новое зороастрийское вероучение , повсюду воздвигаются алтари служения огню, и в память об установлении истинной веры Зердушт сажает священный Кишмерский кипарис.

Пророк Зердушт (Заратустра, Зороастр) - основатель зороастризма

Рустам и Исфандияр

Силы мрака пытаются искоренить новую веру, угрожающую навеки уничтожить их владычество. По их наущению туранский царь Арджасп, внук Афрасиаба, требует, чтобы Густасп изгнал Зердушта и вернулся к прежней вере. Густасп не соглашается, и Арджасп идет на него войною. Но туранское войско побеждено сыном Густаспа, вторым любимым героем «Шахнамэ», Исфандияром (Спентодатой), все тело которого, кроме глаз, было неуязвимо, по благодати дарованной ему чудотворной силой мудрого пророка. Ярость Ахримана обращает теперь свою злобу на Исфандияра, возбуждает в сердце Густаспа подозрение против сына, и отец посылает Исфандияра на чрезвычайно опасные подвиги, чтоб он погиб в этих предприятиях. Но юноша преодолевает все опасности, совершает, как некогда Рустам в походе на Мазандеран, семь подвигов, и снова побеждает туранского царя, вторгшегося в Иран и разрушавшего алтари служения огню.

Густасп примиряется с сыном, и обещает отдать ему царство, если он приведет в цепях Рустама, который держал себя в Систане как независимый государь и не исполнял обязанностей вассала. Исфандияр повинуется повелению отца, хоть душа его возмущается против этого и исполнена мрачным предчувствием. Рустам не хочет покориться позорному требованию, и начинается поединок между ним и Исфандияром в отдаленном от войск лесу. Описание этого боя – один из самых известных эпизодов «Шахнаме». Рустам и Исфандияр бьются день за днём. Победа колеблется. Раненый Рустам уходит на холм. Волшебная птица Симург высасывает кровь из его раны и уносит его к морю страны Чин, где стоит вяз, имеющий роковую силу над жизнью Исфандияра. Рустам срывает с него ветвь, делает из неё стрелу и на следующий день возобновляет поединок с Исфандияром. Юноша не хочет прекратить бой, Рустам пускает стрелу ему в глаз и убивает его. Но этим Рустам обрёк на смерть и себя: пророк Зердушт произнёс заклинание, что тот, кто убьёт Исфандияра, скоро умрет и сам.

Битва Рустама с Исфандияром. Миниатюра к «Шахнаме» Фирдоуси

Чернокрылые духи смерти летают около головы Рустама; он должен следовать за Исфандияром в холодное царство ночи. Подобно Иреджу, он погибает от коварства брата. На охоте в Кабулистане он падает в яму, на дне которой воткнуты остриями вверх мечи и копья. Эту яму предательски приготовил для его падения в нее кабульский царь, по совету его завистливого брата, Шегада. Отец Рустама, старик Заль, идет войною на убийц и, отомстив за героя-сына, умирает в скорби о гибели своего рода.

С глубоко-трагическим чувством ставит «Шахнаме» траурное знамя над могилами своих любимцев и поет похоронную песнь славной жизни, павшей в жертву неумолимой судьбе. Предания и имена, которые передает нам поэма Фирдоуси, непрерывно во все века хранились в памяти иранского народа. Все огромные древние сооружения иранцы приписывают Джемшиду, Рустаму или Зохаку.

Мавзолей Фирдоуси в городе Тус (близ Мешхеда)

Фирдоуси. Шах-наме

Миниатюра из рукописи «Шах-наме» XVI века.

Фирдоуси-слава и гордость мировой

культуры

Всемирная история знает яркие, насыщенные грозными событиями периоды, которые Стефан Цвейг образно назвал «звездными часами человечества». В эти эпохи самые передовые представители своего времени, те, кого справедливо именуют совестью народной, остро и сильно переживая драматические ситуации своей эпохи, создают великие творения человеческого духа.

К числу подобных произведений, отразивших в высокохудожественной форме духовный и общественный подъем народов, относятся: «Махабхарата» и «Рамаяна», «Илиада» и «Одиссея», «Божественная комедия» Данте и трагедии Шекспира. В этом ряду стоит и «Шах-наме» гениального Фирдоуси.

Поэт, взявший себе псевдоним «Фирдоуси», что означает «райский», жил и творил в восточном Иране, который входил в те далекие времена в состав государства Саманидов, объединившего земли, на которых жили предки современных таджиков и персов. Это территориальное единство двух народов продолжалось многие столетия, и вплоть до XVI века культурное достояние персов и таджиков было общим.

В государстве Саманидов, политическими и культурными центрами которого были города Бухара и Самарканд, в X веке на базе развития производительных сил, городской жизни и роста национального самосознания народа расцвели наука и художественная литература. На территории Хорасана и Средней Азии в то время жили и творили выдающиеся математики Хорезми (IX в.), Худжанди (Хв.), великие философы и ученые Аль-Фараби (IX в.), Ибн-Сина (X–XI вв.) и Бируни (X–XI вв.).

В X веке в столице Бухаре и других городах державы Саманидов бурно развивалась литература на языке дари, иначе именуемом также фарси. Она послужила основой для дальнейшего развития классической персидско-таджикской поэзии: в X веке был выработан и отшлифован литературный язык фарси, сформировались основные жанры персидско-таджикской поэзии, сложилась система образов с развитой поэтической лексикой и богатством речевых средств, были канонизированы все стихотворные метры и их модификации.

В этот период в государстве Саманидов творила плеяда замечательных поэтов, в произведениях которых наряду с характерными для эпохи панегириками воплотились идеи и мысли, волновавшие передовых людей того времени и отразившие коренные интересы народа. В поэзии достигла высокого развития лирика как философско-этического, так и любовного характера; лирические стихи поэтов были проникнуты глубокими раздумиями о судьбе человека, о мироздании, социальной несправедливости.

О философской лирике дают яркое представление стихи выдающегося поэта-философа Шахида Балхи (X в.), в которых он выразил свое понимание взаимоотношения богатства и знаний:

Видно, званье и богатство - то же, что нарцисс и роза,

И одно с другим в соседстве никогда не расцветало.

Кто богатствами владеет, у того на грош познаний,

Кто познаньями владеет, у того богатства мало.

Персидско-таджикскую поэзию X века характеризует живое восприятие бытия, призыв к полнокровной жизни со всеми ее радостями, вызов неумолимой судьбе. Такими мотивами навеяно известное стихотворение Рудаки:

Будь весел с черноокою вдвоем,

Затем что сходен мир с летучим сном.

Ты будущее радостно встречай,

Печалиться не стоит о былом.

Я и подруга нежная моя,

Я и она - для счастья мы живем.

Как счастлив тот, кто брал и кто давал,

Несчастен равнодушный скопидом.

Сей мир, увы, лишь вымысел и дым,

Так будь что будет, насладись вином!

В VII веке Иран и Средняя Азия были завоеваны Арабским халифатом и включены в сферу экономической, политической и культурно-духовной жизни этого огромного государства. Однако уже через столетие в среде иранских образованных кругов началось движение, известное под названием шуубийа, в котором отразился протест порабощенных пародов против их духовного закабаления. Так, например, иранские шуубиты собирали древние сказания, переводили древнеиранские книги на арабский язык, использовали в своих стихах идеи, образы и мотивы Авесты и других зороастрийских религиозных сочинений.

Особое распространение в X веке получило сведение древних иранских мифов и героических сказаний в специальные сборники, носившие название «Шах-наме» («Книга о шахах»). При составлении этих произведений широко использовались написанные на среднеперсидском языке своды «Худай-наме» («Книга о царях»), в которых наряду с официальной придворной хроникой династии Сасанидов (III–VI вв. н. э.) содержались также мифы и сказания иранских народов.

В течение X века на языке дари было составлено три (по свидетельству некоторых источников - четыре) прозаических свода «Шах-наме», которые носили полуисторический-полухудожественный характер и не могли оказывать должного эстетического воздействия. Следовательно, в то время уже созрела настоятельная потребность создания истинно поэтических произведений о героическом прошлом. Все это было обусловлено, с одной стороны, все возрастающим процессом пробуждения народного самосознания у предков таджиков и персов, необходимостью духовного самовыражения, то есть создания художественной эпической литературы на родном языке; с другой стороны, было продиктовано необходимостью консолидации внутренних сил страны перед угрозой иноземного вторжения кочевых племен, с которыми Саманидам приходилось вести беспрерывные войны. Этот социальный заказ остро чувствовали все передовые писатели и общественные деятели Саманидского государства, и первым, кто попытался удовлетворить эту настоятельную потребность общества, был поэт Дакики, погибший совсем молодым (977 г.) и успевший написать всего несколько тысяч бейтов (двустиший).

Завершить неоконченную работу Дакики взялся Абулькасим Фирдоуси, создавший гениальную эпопею «Шах-наме» - венец всей персидской и таджикской поэзии.

Исторические и историко-литературные источники сообщают о жизни Фирдоуси лишь скудные сведения. Известно, что он родился где-то около 934 года, в семье обедневшего дихкана - представителя полупатриархальной-полуфеодальной знати, теснимой новым классом феодальных землевладельцев.

В 994 году, как об этом говорится в заключительной части «Шах-наме», Фирдоуси закончил первую, неполную редакцию своего произведения. За долгие годы, в течение которых он писал «Шах-наме», ему пришлось испытать и голод, и холод, и жестокую нужду. О незавидном материальном положении великого поэта говорится во многих лирических отступлениях, разбросанных по всей огромной книге. Так, в одном из них он сетует:

Луна померкла, мрачен небосвод,

Из черной тучи снег идет, идет.

Ни гор, ни речки, ни полей не видно,

И ворона, что мглы черней, не видно.

Ни дров, ни солонины у меня,

И нет - до новой жатвы - ячменя.

Хоть вижу снег - слоновьей кости гору,-

Поборов я боюсь в такую пору.

Весь мир вверх дном перевернулся вдруг…

Хотя бы чем-нибудь помог мне друг!

Над первой редакцией поэт, судя по сведениям первоисточников и текста самого «Шах-наме», трудился около двадцати лет и лишь в старости получил вознаграждение за свой поистине титанический труд. В то время правители платили поэтам за посвящение им произведений. Однако Фирдоуси оказался в незавидном положении: в 992 году (то есть за два года до завершения первой редакции «Шах-наме») Бухара - столица Саманидов, политике которых отвечал идейный смысл эпопеи и на покровительство которых поэт имел все основания рассчитывать, была взята Караханидами - предводителями кочевых племен из Семиречья. И надеждам Фирдоуси не суждено было осуществиться, но он не прекратил работы и приступил ко второй редакции, по объему почти вдвое предвосходившей первоначальную, которая была закончена в 1010 году. К этому времени Саманидов в качестве правителя Хорасана и части Средней Азии сменил могущественный властитель Газны султан Махмуд (997-1030), прославившийся как жестокий завоеватель Северной Индии. Он отверг творение Фирдоуси.

Существует много легенд о причинах конфликта между гениальным поэтом и грозным тираном. Одна из них была поэтически обработана великим немецким романтиком Генрихом Гейне.

Согласно этой легенде, султан обещал поэту заплатить за каждое двустишие по золотой монете. Но Махмуд жестоко обманул его. Когда прибыл караван от султана и развязали тюки, оказалось, что золото заменено серебром. Оскорбленный поэт, который, по преданию, будто бы находился в бане, разделил эти деньги на три части: одну вручил банщику, другую - людям каравана, а на третью купил прохладительные напитки. Это был явный и прямой вызов деспотичному правителю. Султан приказал наказать поэта - бросить его под ноги слону. Фирдоуси бежал из родных мест и много лет провел в скитаннях. Лишь в старости он решил вернуться ыа родину.

Однажды главный министр в присутствии Махмуда произнес двустишие из великой поэмы. Султан, сменив гнев на милость, решил вознаградить поэта. Когда караван с дарами входил в ворота города, из противоположных ворот вынесли носилки с телом умершего Фирдоуси.

А в тот же час из восточных ворот

Шел с погребальным плачем народ.

К тихим могилам, белевшим вдали,

Прах Фирдуси по дороге несли,

Так заканчивает свою балладу, посвященную великому персо-таджикскому поэту, Генрих Гейне.

Советские ученые указали на подлинные причины отрицательного отношения султана к «Шах-наме». С одной стороны выступал Махмуд жесткий деспот, беспощадно подавлявший народные восстания и проводивший свои грабительские походы под знаменем священного ислама, с другой - великий поэт, воспевший борьбу за отчизну, но осудивший жестокость и беспричинное кровопролитие, прославивший справедливых правителей и простых людей, призывавший ценить «тех, кто зарабатывает трудом хлеб насущный». Султан не признавал никаких иных законов, кроме собственной воли, Фирдоуси же провозглашал гимн законности и правопорядку. Махмуд не ставил человеческую жизнь ни в грош, Фирдоуси же призывал ценить жизнь как величайшее благо. Одним словом, вся идейная основа, весь строи мыслей «Шах-наме» решительно противостояли политике Махмуда, и никакой речи, конечно, не могло быть о признании султаном великого творения.

«Шах-наме» - огромная стихотворная эпопея. В течение тысячелетия поэма многократно переписывалась, и средневековые писцы, не отличаясь особой щепетильностью в вопросах авторского права, поступали с текстом, как им заблагорассудится, так что количество бейтов в различных вариантах «Шах-наме» колеблется от сорока до ста двадцати тысяч. В критическом же тексте, впервые подготовленном на основе древнейших рукописей сотрудниками Института востоковедения АН СССР, содержится пятьдесят пять тысяч бейтов, и эту цифру следует полагать близкой к истине.

Композиция «Шах-наме» такова: поэма состоит из описаний пятидесяти царствований, начиная от царей легендарных и кончая личностями историческими. Некоторые эпизоды, как, например, разделы о сасанидских шахах, содержат всего лишь несколько десятков двустиший, иные же разделы насчитывают более пяти тысяч. Есть и такие разделы, в которые автор включил самостоятельные поэмы героического или романтического плана, нередко весьма крупные по объему. Именно они вследствие своей художественной силы приобрели наибольшую популярность. Таковы, например, «Рустам и Сухраб», «Сиявуш», включенные в повествование о царствовании Кей-Кавуса.

Исследователи делят «Шах-наме» на три части: 1) мифологическую (до появления систансккх богатырей); 2) героическую (до Искандара); 3) историческую. Хотя у самого автора такого деления нет, но оно вполне оправданно и имеет под собой реальную почву.

Каждый раздел предваряется тронной речью, как, например, речь Бахрама Гура. В этом обращении к великим мира сего и простым людям вступающий на престол властелин сообщает о своей будущей политической программе.

В заключительной части каждого раздела поэт устами умирающего шаха излагает предсмертмое завещание - наставление наследнику. В этом назидании наряду с пессимистическими нотками о бренности мира содержатся призывы быть справедливым и не обижать подданных, заботиться о процветании страны. Taк звучит, например, завещание Ардашира Бабакана:

Так будь разумным, щедрым, справедливым.

Страна счастлива - будет царь счастливым.

Лжи приближаться к трону запрети,

Ходи всегда по правому пути.

Для добрых дел сокровищ не жалей,

Они стране - как влага для полей.

А если шах жесток, и скуп, и жаден,-

Труд подданных тяжел и безотраден.

Дихкан скопил казну, украсил дом,-

Он это создал потом и трудом,-

И царь не отнимать казну дихкана,

А должен охранять казну дихкана.

Книги о царствованиях и включенные в них поэмы имеют обязательные зачины и концовки, которые не повторяются буквально, а варьируются в зависимости от ситуации.

Характерно, что, в отличие от книг всех средневековых персидских поэтов, Фирдоуси непосредственно за славословием богу помещает похвалу разуму. И в дальнейшем в повествовании автор неоднократно восхваляет человеческие знания, о которых он пишет так, словно сам является нашим современником:

Познанье выше имени и званья,

И выше свойств врожденных - воспитанье.

Коль в воспитанье сил не обретут,

Врожденные достоинства замрут.

…О личном благородстве всяк болтает;

Лишь светоч знанья душу украшает.

И тот, в ком светоч разума горит,

Дурных деяний в мире не свершит.

Вся эпопея Фирдоуси пронизана одной, главной философской идеей- это борьба добра против зла. Силам добра, возглавляемым верховным божеством Ахурамаздой, противостоят полчища злых сил, главой которых является Ахриман. Иранцы в «Шах-наме» олицетворяют доброе начало, их враги - злое; небезынтересно, что те из иранцев, которые выбрали для себя неправый путь, изображаются как ступившие на стезю Ахримана. Фирдоуси так и пишет: «Его совратил Ахриман».

Злой дух в «Шах-наме» выступает в разном обличье, он не всегда действует сам, а большей частью исполнение своих нечестивых замыслов поручает дивам, то есть нечистой силе, выступающей в образе получеловека-получудовища.

Царевич Заххак, пишет Фирдоуси, был благородный и богобоязненный юноша, но его совратил Иблис (сатана), и он убил отца, захватил престол и стал систематически истреблять иранцев. Он процарствовал тысячу лет, пока силы добра во главе с потомком царей Фаридупом и кузнецом Кавой не свергли его.

В «Шах-наме» окончательное торжество всегда на стороне добра. В этом плане интересен конец эпопеи: иранское государство рухнуло под сокрушительным ударом арабских войск, величие Ирана повергнуто в прах. Но идейный смысл «Шах-наме», все призывы автора, помыслы изображенных им героев направлены на прославление своей страны. И поскольку падение Ирана изображено ретроспективно, как факт, происшедший несколько веков назад, само произведение Фирдоуси служит предостережением против повторения прежних ошибок, приведших к поражению.

Таким образом, основная мысль «Шах-наме» - это прославление родной страны, восторженный гимн Ирану, призыв к единению разрозненных сил, к централизации власти во имя отражения иноземных нашествий, на благо страны. Иранские правители - герои «Шах-наме» ни разу не начинают несправедливой войны, они всегда правая сторона, будь их врагами туранцы, византийцы или иные народности.

Богатыри и витязи в «Шах-наме» беззаветно преданы родной стране и шаху, олицетворяющему для них отчизну. Будучи незаслуженно обижены правителем, богатыри прощают обиды и оскорбления во имя общих интересов. Рустам но неведению убил юного туранского витязя Сухраба, и лишь после нанесения смертельной раны он узнает, что сразил собственного сына. А у шаха Кей-Кавуса был чудодейственный бальзам, способный вылечить смертельно раненного Сухраба, и Рустам отправляет к властелину гонца с просьбой дать зелье. Однако Кей-Кавус отказывает и без обиняков говорит прибывшему богатырю Гударзу, что он вовсе не желает, чтобы Сухраб остался в живых, из опасения, как бы отец и сын, объединившись, не свергли его с престола. В этой сцене поэт противопоставил низменности шаха величие Рустама, который и после этого остался верным вассалом Кей-Кавуса, так как для богатыря последний олицетворял собой Иран.

Вряд ли будет преувеличением утверждать, что именно Рустам - главный персонаж «шах-наме», а не властители, в войске которых он служит. В его образе автор воплотил свои представления об идеальном герое, Рустам наделен такой богатырской силой, что способен свергнуть любого шаха, а пережил их он много, поскольку сам прожил шестьсот долгих лет. Но он не поступает так, поскольку, согласно воззрениям Фирдоуси, царствовать может лишь отпрыск древних царей, наделенный фарром, божественной благодатью, осеняющей в виде нимба носителей верховной власти.

Вместе с тем Рустам в «Шах-наме» не безмолвный раб, а самостоятельная личность, наделенная огромным чувством собственного достоинства, сознающая свою силу и мощь, но тем не менее соблюдающая древние обычаи. Таким изображает его Фирдоуси в сцене, в которой шах Кей-Кавус осыпал его бранью и угрозами за опоздание на несколько дней, когда был вызван для похода против Сухраба. Сначала Кей-Кавус шлет богатырю письмо с просьбой, чуть ли не умоляет:

Пусть вечно бодрым разум твой пребудет!

Пусть в мире все тебе на радость будет!

Ты с древних лет опорой нашей был,

Ты - столп страны, источник вечных сил…

Пусть вечно над вселенною цветет,

От миродержца твой идущий род!

И счастье шахское не потускнеет,

Пока Рустам своим мечом владеет.

И вот Рустам прибывает во дворец вместе с посланным за ним витязем Гивом. Кей-Кавус приходит в ярость, и речи его звучат полным контрастом тому, что было сказано в письме:

Рассвирепел Кавус, насупил брови,

Привстал, как лютый лев, что жаждет крови.

От ярости, казалось, был он пьян,

В растерянность поверг он весь диван.

Вскричал: «Измена! Знаю я давно их!

Схвати их, Тус! Веди, повесь обоих!»

Хотя Рустам и верный вассал и подданный, он не дозволяет никому оскорблять свою честь и достоинство, и вот как он отвечает вспыльчивому властелину:

Шагнул и шаху в ярости сказал:

«Зря на меня ты гневом воспылал!

Безумен ты, твои поступки дики,

Ты недостоин звания владыки!..

Когда меня избрать хотели шахом

Богатыри, охваченные страхом,

Я даже не взглянул на шахский трон.

Был мной обычай древний соблюден.

А ведь - когда бы взял венец и власть я,

Ты б не имел величия и счастья».

Рустам покидает шаха, но вельможи и витязи посылают к нему мудрого Гударза, который уговаривает разгневанного богатыря простить шаха во имя спасения Ирана. Он возвращается, и вновь Кей-Кавус произносит совершенно иные, лицемерные слова:

Ему навстречу встал с престола шах

И молвил со слезами на глазах:

«Я нравом одарен непостоянным,-

Прости! Так, видно, суждено Йезданом…

Ты нам, Рустам, один теперь защита,

Опора наша, воин знаменитый!..

Мне в мире нужен только ты один,-

Помощник, друг мой, мощный исполин!»

В этих сценах поэт утверждает абсолютное гражданское превосходство народного героя и любимца над шахом. Величие Рустама и ничтожество властелина со всей мощью своего таланта Фирдоуси изобразил и в конфликте его с Исфандиаром. Художественное разрешение и мотивировка конфликта в данном случае намного сложнее, поскольку Исфандиар выступает как положительный герой, которому симпатизирует сам автор. Исфандиар - фигура трагическая, раздираемая противоречивыми чувствами. Он - молодой и неуязвимый воин, несправедливо оклеветанный, но тем не менее вставший грудью на защиту отчизны, когда ей угрожают неприятели. Он совершает множество блестящих подвигов и сокрушает врагов родины.

С другой стороны, Исфандиар жаждет и шахского трона. И после завершения победоносного похода он требует от отца, шаха Гуштаспа, уступить ему обещанный трон. Однако Гуштасп ставит еще одно условие - привести в столицу Рустама, скованного по рукам и ногам. Гуштасп заведомо посылает сына на смерть, так как со слов мудрого Джамаспа ему известно, что Исфандиар погибнет только от руки Рустама. Исфандиар осознает всю несправедливость требования Гуштаспа, видит, что отец платит Рустаму черной неблагодарностью, чувствует, что идет на неправое дело, и тем не менее соглашается выполнить желание отца, так как страстно жаждет царской власти. В данном случае к Исфандиару с полным основанием можно отнести слова Гегеля, сказанные им об Ахиллесе как о характере, сотканном из противоречий.

Фирдоуси облагораживает образ Рустама, который готов подчиниться шахскому требованию и явиться с повинной в столицу, но категорически отказывается разрешить сковать себя по рукам и ногам, так как рыцарская честь не позволяет ему этого. И Рустам старается склонить Исфандиара к мирному исходу, умоляет решить спор полюбовно, но тот неумолим и надменен, так как он получит трон лишь при выполнении отцовского приказа.

В этой коллизии проявляется мастерство Фирдоуси в создании трагического конфликта, решение которого может быть найдено лишь в смерти Исфандиара.

Величие гения Фирдоуси сказалось и в оценке им народных антифеодальных движений. Как великий художник он стремился преодолеть историческую и классовую ограниченность своего мировоззрения и поднялся выше средневековых представлений о характере и сущности восстаний, направленных против сильных мира сего.

Авторы исторических хроник и придворные поэты стремились заклеймить и очернить восставших крестьян и их вождей. Для сравнения можно привести слова историка X века Саалиби: «Чернь и бедняки беспорядочными толпами стекались к Маздаку, они сильно полюбили его и поверили в его пророческую миссию. Он же беспрестанно говорил лживые слова». Другой историк, Табари, называет восставших «разбойниками, насильниками, прелюбодеями», а Маздака - корыстолюбцем и подстрекателем.

И совершенно иную, правда, в некотором отношении противоречивую характеристику Маздаку и повстанцам дает Фирдоуси:

Был некий муж по имени Маздак,

Разумен, просвещен, исполнен благ.

Настойчивый, красноречивый, властный,

Сей муж Кубада поучал всечасно.

«Разбойники» и «грабители» средневековых хроник для автора «Шах-наме» были голодными отчаявшимися людьми, вынужденными изъять хлеб из царских амбаров; Фирдоуси так описывает этот эпизод:

Сказал Маздак: «О царь, живи вовек!

Поэма Фирдоуси "Шах-наме" ("Книга царей") - это чудесный поэтический эпос, состоящий из 55 тысяч бейтов (двустиший), в которых причудливо переплелись в извечной борьбе темы славы и позора, любви и ненависти, света и тьмы, дружбы и вражды, смерти и жизни, победы и поражения. Это повествование мудреца из Туса о легендарной династии Пишдадидов и перипетиях истории Киянидов, уходящие в глубь истории Ирана через мифы и легенды.

В качестве источников для создания поэмы автор использовал легенды о первых шахах Ирана, сказания о богатырях-героях, на которые опирался иранский трон эпоху династии Ахеменидов (VI - IV века до н. э.), реальные события и легенды, связанные с пребыванием в Иране Александра Македонского. Абулькасим Фирдоуси работал над своей поэмой 35 лет и закончил ее в 401 году хиджры, то есть в 1011 году.

Условно принято делить "Шахнаме" на три части: мифологическая, героическая и историческая.

Фирдоуси. Шах-наме

Миниатюра из рукописи "Шах-наме" XVI века.

Фирдоуси-слава и гордость мировой
культуры

Всемирная история знает яркие, насыщенные грозными событиями периоды, которые Стефан Цвейг образно назвал "звездными часами человечества". В эти эпохи самые передовые представители своего времени, те, кого справедливо именуют совестью народной, остро и сильно переживая драматические ситуации своей эпохи, создают великие творения человеческого духа.

К числу подобных произведений, отразивших в высокохудожественной форме духовный и общественный подъем народов, относятся: "Махабхарата" и "Рамаяна", "Илиада" и "Одиссея", "Божественная комедия" Данте и трагедии Шекспира. В этом ряду стоит и "Шах-наме" гениального Фирдоуси.

Поэт, взявший себе псевдоним "Фирдоуси", что означает "райский", жил и творил в восточном Иране, который входил в те далекие времена в состав государства Саманидов, объединившего земли, на которых жили предки современных таджиков и персов. Это территориальное единство двух народов продолжалось многие столетия, и вплоть до XVI века культурное достояние персов и таджиков было общим.

Видно, званье и богатство - то же, что нарцисс и роза,
И одно с другим в соседстве никогда не расцветало.
Кто богатствами владеет, у того на грош познаний,
Кто познаньями владеет, у того богатства мало.

Будь весел с черноокою вдвоем,
Затем что сходен мир с летучим сном.
Ты будущее радостно встречай,
Печалиться не стоит о былом.
Я и подруга нежная моя,
Я и она - для счастья мы живем.
Как счастлив тот, кто брал и кто давал,
Несчастен равнодушный скопидом.
Сей мир, увы, лишь вымысел и дым,
Так будь что будет, насладись вином!

Особое распространение в X веке получило сведение древних иранских мифов и героических сказаний в специальные сборники, носившие название "Шах-наме" ("Книга о шахах"). При составлении этих произведений широко использовались написанные на среднеперсидском языке своды "Худай-наме" ("Книга о царях"), в которых наряду с официальной придворной хроникой династии Сасанидов (III-VI вв. н. э.) содержались также мифы и сказания иранских народов.

В течение X века на языке дари было составлено три (по свидетельству некоторых источников - четыре) прозаических свода "Шах-наме", которые носили полуисторический-полухудожественный характер и не могли оказывать должного эстетического воздействия. Следовательно, в то время уже созрела настоятельная потребность создания истинно поэтических произведений о героическом прошлом. Все это было обусловлено, с одной стороны, все возрастающим процессом пробуждения народного самосознания у предков таджиков и персов, необходимостью духовного самовыражения, то есть создания художественной эпической литературы на родном языке; с другой стороны, было продиктовано необходимостью консолидации внутренних сил страны перед угрозой иноземного вторжения кочевых племен, с которыми Саманидам приходилось вести беспрерывные войны. Этот социальный заказ остро чувствовали все передовые писатели и общественные деятели Саманидского государства, и первым, кто попытался удовлетворить эту настоятельную потребность общества, был поэт Дакики, погибший совсем молодым (977 г.) и успевший написать всего несколько тысяч бейтов (двустиший).

Завершить неоконченную работу Дакики взялся Абулькасим Фирдоуси, создавший гениальную эпопею "Шах-наме" - венец всей персидской и таджикской поэзии.

В 994 году, как об этом говорится в заключительной части "Шах-наме", Фирдоуси закончил первую, неполную редакцию своего произведения. За долгие годы, в течение которых он писал "Шах-наме", ему пришлось испытать и голод, и холод, и жестокую нужду. О незавидном материальном положении великого поэта говорится во многих лирических отступлениях, разбросанных по всей огромной книге. Так, в одном из них он сетует:

Луна померкла, мрачен небосвод,
Из черной тучи снег идет, идет.
Ни гор, ни речки, ни полей не видно,
И ворона, что мглы черней, не видно.
Ни дров, ни солонины у меня,
И нет - до новой жатвы - ячменя.
Хоть вижу снег - слоновьей кости гору,-
Поборов я боюсь в такую пору.
Весь мир вверх дном перевернулся вдруг...
Хотя бы чем-нибудь помог мне друг!