Лариса стрельникова. в

Интересный вопрос, но его стоит слегка переформулировать. Именно подражания (как раболепного плагиата стилистических приемов, копирования сюжетов, похищения образов) западным писателям среди творчества русских классических авторов было крайне мало. А вот влияния было гораздо больше. Поэтому вопрос лучше сформулировать: "Можно ли считать, что развитие российской литературы происходило за счёт влияния западной литературы?"

Ограничим вопрос рамками классической русской литературы, не залезая в двадцатый век, потому что за этой чертой начинается модернизм, а там влияние совсем другого рода. Лично я полагаю, что так считать нельзя. Влияние западной литературы на русских классических писателей было внушительного масштаба, это однозначно. Однако, полностью связывать развитие русской литературы с западным влиянием было бы неправильно. Постановка вопроса предполагает, что если этого влияния не произошло бы, то само развитие русской литературы остановилось, и мы бы сейчас не имели той классической литературы, которую мы так любим. Все же, если бы этого влияния не было, то развитие бы продолжилось своим чередом, но многие знакомые нам произведения были бы написаны в другом стиле или бы не были написаны вовсе. Возможно, взамен им появились бы совершенно другие вещи, написанные в другом стиле. Писателей, никогда не испытывавших влияния других авторов, не существует. Чтобы заинтересоваться литературным творчеством и начать писать, необходимо сначала начать читать и увлечься чтением. Поэтому не было бы влияния западной литературы, то было бы влияние, например, восточной литературы. К тому же, многие из русских классических писателей приступили к своему творчеству, черпая вдохновение из произведений их предшественников, других русских писателей. А главным мотивом русской классической литературы всегда было отражение русской действительности, преимущественно в стиле реализма. То есть, книги русских классиков всегда имели, как это сейчас модно говорить, "сеттинг" русской жизни. На эту тему хорошо высказался русский филолог и философ Эрнест Радлов: "влияние западных писателей на русских классиков сказалось на манере трактовать известные сюжеты, на выборе тем и на определенном к ним отношении, а не на самом содержании, которое всецело заимствовано из русского быта и условий русской жизни".

Итак, какие западные писатели больше всего повлияли на развитие русской литературы?

1. Чарльз Диккенс. Этот английский джентльмен чрезвычайно повлиял на литературные манеры Толстого, Достоевского, Гончарова, Тургенева. По словам Толстого: "Просейте мировую прозу, и останется Диккенс". В позднем творчестве Толстого, особенно в романе «Воскресение», часто мелькают приправленные высокой христианской моралью сентиментальные образы, отражающие классовое неравенство и социальную несправедливость, это прямое влияние Диккенса. Второй титан русской классики, Достоевский, размышляя о Диккенсе, говорил: «Мы на русском языке понимаем Диккенса, я уверен, почти так же, как и англичане, даже, может быть, со всеми оттенками; даже, может быть, любим его не меньше его соотечественников». В отличие от Толстого, больше восхищавшегося такими романами Диккенса, как «Большие надежды» и «Записки Пиквикского клуба», на Достоевского больше всего повлиял (как, между делом сказать, и на Франца Кафку с его «Процессом») роман, выполненный в лучших традициях английского романтизма, под названием «Холодный дом». Именно в этом романе присутствуют те самые описания изломов человеческой психики, которые потом будут насыщать романы Достоевского. Чего только стоит сцена Холодного дома, где одна из главных героинь наносит визит в дом английской бедноты, чтобы просветить их христианским учением. Открыв двери, она обнаруживает избитую мужем-алкоголиком женщину, которая, сидя перед камином, качает и баюкает грудного ребенка. Разговор с мужем происходит в юмористическом ключе, в духе «Христа мы сюда не звали», пока главная героиня не подходит ближе к женщина и замечает, что ребенок-то мертвый, а сама женщина тронулась умом. Ну чем не Достоевский?

2. Другой английский джентльмен, но уже не чопорный Диккенс, а поэт, бунтарь, пессимист, мизантроп, мистик и оккультист, лорд Джордж Байрон. Его поэзия сильнейшим образом повлияла на творчество Пушкина и Лермонтова. Возможно даже утверждать, что не будь Байрона, мир бы не увидел «Евгения Онегина» и «Героя нашего времени». Пушкин, по собственному признанию, «с ума сходил от Байрона» и приближал образ Онегина к байроническим героям Беппо и Дону Жуану. «У нас одна душа, одни и те же муки» - так Лермонтов говорил о Байроне, и не скрывал того, что в Печорине пытался создать один из отечественных вариантов байроновского отшельника, а в Грушницком - пародию на типичного байронического героя. Также на Пушкина сильно повлиял английский романист Вальтер Скотт, побудивший его по-своему интерпретировать жанр «исторического романа» и обращаться к различным событиям в русской истории.

3. Немцы Гете, Шиллер и Гофман. Их произведения заполняли полки практически всех русских писателей. Прежде чем испытать влияние английского романтизма, многие русские писатели испытали влияние романтизма немецкого. Фауст является одним из главных образов мировой литературы в принципе, и не будь его, кто знает, чего бы мы не досчитались в истории литературы. Тема договора с дьяволом частично мелькает в произведениях многих русских классиков.

4. Французы Бальзак, Гюго, Флобер и Стендаль. Ими зачитывались Тургенев, Чернышевский, Толстой, Достоевский. Тургенев писал в письме своему другу К. С. Сербиновичу: «В Бальзаке много ума и воображения, но и странностей: он заглядывает в самые сокровенные, едва приметные для других, щелки человеческого сердца». Друг Достоевского, писатель Григорович, в своих воспоминаниях рассказывал: «Когда я стал жить с Достоевским, он только что кончил перевод романа Бальзака «Евгения Гранде». Бальзак был любимым нашим писателем, оба мы одинаково им зачитывались, считая его неизмеримо выше всех французских писателей». Как видно, Достоевский вручную переводил книги Бальзака, а перевод приводит еще к более сильному влиянию, чем чтение. Именно Бальзак ввел в моду стилистический реализм, ставший очень популярным среди русских классиков. Бальзак исходил из необходимости изображать «мужчин, женщин и вещи», понимая под «вещами» материальное воплощение мышления людей. Из таких же принципов позже исходили в своем творчестве Гончаров и Тургенев. А вот Толстой больше предпочтения отдавал именно Стендалю. П. А. Сергеенко, секретарь Льва Николаевича, рассказывал о том, что первое сочинение Толстого было им написано в шестнадцатилетнем возрасте. «Это был философский трактат в подражание Стендалю», - сказал Толстой. Получается, первый литературный импульс великого русского классика был совершен лишь благодаря влиянию француза Стендаля. Да и достаточно вспомнить, как сильно были насыщены произведения русских классиков французскими выражениями, подчерпнутыми ими из книг французских романистов, чтобы оценить масштаб их влияния. Кроме Стендаля, Толстой очень хорошо отзывался о Викторе Гюго, считал роман «Отверженные» лучшим произведением той эпохи, и позаимствовал из него многие мотивы для своего «Воскресения». Изучая образ Анны Карениной, невольно замечаешь сходство ее образа с госпожой Бовари из романа Гюстава Флобера.

При желании список виновников западного влияния можно продолжить. Резюмируя ответ на вопрос, можно сказать, что влияние западной литературы на развитие русской было колоссальным, но это не значит, что оно происходило только за счет этого влияния. Большая часть русского творчества все же была самобытной. Каждый из наших великих классиков имел свой неутолимый драйв, свою мотивацию, свой запал, благодаря которым они стали писать свои романы. Они стали писать не потому что решили подражать любимым западным авторам (это было лишь зарядом вдохновения), а потому что они не могли иначе. Они не могли не писать, творчество было их главной потребностью, неизбежно искавшей удовлетворение. Если убрать влияние западной литературы, то многие вещи, составившие русскую литературу, либо изменились, либо исчезли вовсе. Но взамен им пришли бы другие стили, мотивы, образы и сюжеты. Русская литература не остановилась бы в своем развитии.

Диссертация

Громова, Ольга Геннадьевна

Ученая cтепень:

Кандидат культурологии

Место защиты диссертации:

Кемерово

Код cпециальности ВАК:

Специальность:

Теория и история культуры

Количество cтраниц:

ГЛАВА I ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ И ИСТОРИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ПРОБЛЕМЫ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ЯЗЫКА И

КУЛЬТУРЫ.

§ 1 ЯЗЫК КАК СРЕДСТВО ТРАНСЛЯЦИИ И АККУМУЛЯЦИИ КУЛЬТУРЫ НАРОДА И ЕГО НАЦИОНАЛЬНОГО

ХАРАКТЕРА.

§ 2 КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ФОРМИРОВАНИЯ

РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА.

ГЛАВА II ЛИНГВИСТИЧЕСКОЕ ЗАИМСТВОВАНИЕ КАК СРЕДСТВО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ КУЛЬТУР : ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЙ

АСПЕКТ ПРОБЛЕМЫ.

§ 1 ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ КУЛЬТУР КАК ОСНОВА

ЛИНГВИСТИЧЕСКОГО ЗАИМСТВОВАНИЯ.

§ 2 ИСКОННЫЕ И ЗАИМСТВОВАННЫЕ ЛЕКСИЧЕСКИЕ ЕДИНИЦЫ В

СВЕТЕ ТЕОРИИ ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКОГО ПОЛЯ.

Введение диссертации (часть автореферата) На тему "Взаимодействие российской и западноевропейской культур в период формирования русского литературного языка:Конец XVII - первая треть XVIII вв."

Актуальность темы. На современном этапе развития общества, когда весь мир охвачен процессами глобализации и единения различных наций и культур, и стремится к универсальному диалогу, вопрос о взаимовлиянии и взаимопроникновении языка и культуры стоит очень остро. Вызвано это тем, что язык, будучи средством трансляции культуры, является ее «зеркалом », а обилие языковых заимствований, характерных для современного этапа, вызывает серьезные опасения о сохранении целостности и самобытности национальной культуры. Насколько возможно сберечь стабильность национальных языков и культур при таких условиях, и реальна ли идея создания некого всеобщего диалога, суммирующего все достижения цивилизации - это вопрос, волнующий сегодня не только культурологов и лингвистов, но и политиков.

В истории России подобная проблема уже возникала в период попытки Петра Великого европеизировать страну. Имеется некоторое сходство процессов, происходивших два столетия назад, и современных. Такая повторяемость, должно быть, обусловлена сходностью ситуаций, породивших изменения в обществе, среди которых можно выделить: во-первых, изменение политического статуса России в XVIII и XX веке; во-вторых, усиление экономических связей с иностранными государствами; в-третьих, расширение образовательных и культурных контактов с зарубежными странами.

Естественно, эти процессы не являются идентичными, так как за два века произошли качественные изменения. Тем не менее, на базе предшествующего опыта могут быть решены некоторые современные задачи в культурологии и лингвистике: изучение и осмысление их позволяет прогнозировать развитие культурных контактов в современных условиях, оценивать влияние культурных заимствований на язык народа - реципиента, отслеживать механизмы проникновения иностранной культуры и ее влияние на россиян на ментальном уровне. На практике с помощью подобных исследований может быть решен вопрос, следует ли административно регламентировать процессы заимствований, чтобы сохранить чистоту национальной культуры, или культура, отраженная в языке, способна саморегулироваться, на основании накопленного опыта и культурных традиций.

В условиях глобализации остро встают вопросы о самоидентификации культур, о том, как сохранить национальное своеобразие и не свести достижения отдельных культур к единой универсально-нивелирующей монокультуре. Ключом к их решению является изучение ментальных механизмов, отраженных в языке нации, а также исследование природы формирования национального характера, степени его устойчивости, что можно проследить на языковых трансформациях, поскольку наши представления об окружающем мире в большой мере выражаются лингвистическими средствами.

Исходя из того, что история имеет тенденцию к повторяемости, описание культурной и языковой картины, сложившейся в петровский период, поможет осознать дальнейшее развитие ситуации в современных условиях.

Степень разработанности. Тема исследования потребовала обращения к фундаментальным трудам зарубежных и отечественных ученых, которые наиболее полно отражают современные подходы к изучению языкового заимствования. Проблема иноязычного заимствования, ставшая объектом исследования в конце XIX века, основательно изучена в лингвистике. Иностранные заимствования рассматривались с точки зрения их происхождения, степени освоения, сферы употребления и стилистической окрашенности, причин заимствования. У. Вайнрайх, Б. Гавранек исследовали иноязычную лексику с позиций внешних и внутренних причин заимствования. В свою очередь, В. В. Веселитский , Я. К. Грот, И. И. Огиенко , посвятили свои работы изучению этого пласта лексики по признакам источника и давности заимствования. В этом же ключе, акцентируя внимание на «ведущем влиянии », работали Е. Э. Биржакова , Л. А. Воинова, Л. Л. Кутина . Сферам заимствования и их функционированию в языке-реципиенте были посвящены исследования В. В. Виноградова и Ф. П. Филина. Вопросами адаптации заимствований по фономорфологическому признаку и вопросами устойчивости занимались В. В. Виноградов , Д. С. Лотте, Л. П. Якубинский . Проблемы социальной обусловленности заимствования исследовали Р. А. Будагов , Ю. Д. Дешериев, А. Д. Швейцер . Работы Ю. С. Сорокина посвящены проблеме условий заимствования, а работы В. М. Аристовой - этапам эволюции заимствования.

Проблема языкового заимствования как факта культуры недостаточно изучена б философии и культурологии. Однако эти науки определили такие понятия как «национальный характер », «модальная личность », «менталитет », что связано с выявлением надындивидуальных национальных особенностей. Именно с позиций этих понятий рассматриваются заимствования конца XVII - первой трети XVIII вв. в настоящей работе. Впервые о национальном характере, который формирует мировоззрение нации, отражаясь в его языке, и, тем самым, создает ее неповторимое своеобразие, заговорил немецкий ученый В. фон Гумбольдт, опираясь на более ранние исследования «духа народа » И. Гердера и Г. Гегеля.

Последователи В. фон Гумбольдта, американцы Э. Сепир и Б. Уорф, продолжая исследования о взаимосвязи языка и мышления, создали теорию лингвистической относительности, согласно которой язык определяет характер познавательной деятельности, формирует мировоззрение.

Долгое время ученые спорили о том, существует ли вообще некий «национальный характер », объединяющий этнические группы и служащий средством их идентификации. На данный момент, благодаря работам этнологов, психологов, социологов, культурологов, лингвистов, общепризнанно существование национальных особенностей, которые представляют свойственное только данному народу сочетание черт характера. Это проявляется в определенных нормах и формах реакции на окружающий мир, а также в нормах поведения и деятельности.

В психологической антропологии большой вклад в разработку этого вопроса внесли идеи американской лингвистки, этнолога и антрополога Р. Бенедикт. Теория национального характера как совокупности модальных (статистически доминирующих) черт взрослой личности разработана в трудах Э. Дюркгейма, А. Инкельса, Д. Левинсона.

В исследованиях ментальности большое внимание уделяется проблеме менталитета социума. Этим вопросом занимались В. Вундт, Г. Лебон, Б. С. Гершунский , Т. Г. Грушевицкая. Менталитет социума или, по определению Г. Лебона, душа расы - это «агрегат общих психологических особенностей ». По его мнению, моральные и интеллектуальные особенности, совокупность которых выражает душу народа, представляют собой синтез всего его прошлого, наследство всех его предков и побудительные причины его поведения. Эта совокупность образует средний тип, дающий возможность определить народ. В приложении к отдельному индивидууму черты, характеризующие «душу», могут быть недостаточными, а иногда неверными; но в приложении к большинству индивидуумов известного народа они дают достаточно верное изображение.

Важный пласт литературы - исследования, посвященные теме «русской национальной личности », в основу которых легли работы Н. А. Бердяева , С. Н. Булгакова, Б. П. Вышеславцева , И. А. Ильина, Д. С. Лихачева , П. А. Сорокина, Г. П. Федотова , С. Л. Франка, «евразийцев ». Последние разработки в этом направлении с позиции лингвокультурологии осуществлены Н. Д. Арутюновой , В. В. Воробьевым, В. А. Масловой , Ю. С. Степановым, В. Н. Телия .

Несмотря на то, что проблемы заимствования, проблемы культуры, связанные с заимствованием, и проблема национального характера хорошо освещены в литературе, взаимовлияние языкового заимствования и культуры с точки зрения национального характера русского народа, являясь малоизученным направлением культурологии, потребовало дальнейшей научной разработки, основанной на методах лингвокультурологии.

Проблема данного исследования заключается в определении того, насколько черты национального характера, отраженные в базовых языковых константах, устойчивы к влиянию иностранных заимствований в переломные исторические моменты.

Объектом исследования являются взаимосвязь и взаимодействие культуры и языка в процессе их исторического развития.

Предмет исследования - лингвистические заимствования из западноевропейских языков в русский язык в различных областях общественной жизни России конца XVII - первой трети XVIII века с точки зрения русского национального характера.

Хронологические рамки работы охватывают период с конца XVII по первую треть XVIII века.

Связано это с тем, что зарубежные контакты принесли не только культурные, но и языковые заимствования, которые в дальнейшем оказали влияние на формирование русского литературного языка.

В конце XVII - первой трети XVIII века печатными источниками были в основном официальные документы. Но в это время зарождались первые художественные произведения, авторами которых были Ф. Прокопович, В. К. Тредиаковский , кн. П. А. Толстой, а также первые публицистические издания («Куранты »). Делались попытки систематизировать и описать грамматические нормы языка (В. Бурцев, М. Грек, М. Смотрицкий). Поэтому можно говорить о начале формирования русского литературного языка в конце XVII -первой трети XVIII вв.

Целью исследования является рассмотрение заимствования лексических единиц в русский язык из западноевропейских языков в эпоху начала становления русского литературного языка (конец XVII - первая треть XVIII вв.) с точки зрения русского национального характера, выраженного в базовых лингвокультуремах языка-реципиента, определение их роли в системе языковых констант и участия в паремиологическом фонде и фразеологическом корпусе русского языка.

Реализация данной цели требует последовательного решения следующих основных задач:

1. выявление базовых лингвокультурем национальной культуры, являющихся основой сохранения национального характера;

2. установление зависимости между характером народа и ассимиляцией языковых заимствований в языке-реципиенте;

3. установление места языкового заимствования в лингвокультурном поле языка.

Методологические основы исследования. Методологическую базу исследования составляет системный подход к рассмотрению гуманитарных объектов, основные положения которого разработаны в фундаментальных трудах таких авторов как В. фон Гумбольдт, Э. Сепир, Д. С. Лихачев , П. А. Сорокин, Н. Д. Арутюнова , В. В. Воробьев, Ю. С. Степанов , В. Н. Телия.

Изучение лингвистических заимствований с точки зрения национального характера потребовало междисциплинарного подхода к проблеме, что, в свою очередь, обусловило применение аналитических методов, сложившихся в культурологии, лингвистике, истории.

Для воссоздания культурно-исторической ситуации конца XVII - начала XVIII используется исторический метод, базирующийся на работах В. О. Ключевского , Е. В. Анисимова, П. Н. Беркова , В. И. Буганова, А. М. Панчен-ко, Л. А. Черной .

В работе применяется метод лингвокультурологического поля, позволяющий получить целостное представление о лексических единицах в совокупности их языкового и внеязыкового содержания. При описании взаимосвязи языка и культуры необходимым явилось выделение лингвокультуремы - ме-журовневой единицы, являющейся симбиозом экстралингвистического и лингвистического содержания заимствуемой реалии.

В работе использован метод сплошной выборки из этимологического словаря М. Фасмера, с помощью которого выделен корпус слов, отвечающий заданной периодизации. Благодаря указанному методу, были выделены лексические единицы, соответствующие задачам настоящего исследования.

С помощью метода анализа словарных дефиниций определяется место заимствованных иноязычных лексических единиц в лингвокультурных полях.

Научная новизна исследования заключается в следующем:

1. Осуществлены анализ и культурная интерпретация понятийного ряда: «культура », «язык», «национальный характер », «менталитет ».

2. Впервые методы лингвокультурологии применяются к рассмотрению исторического лингвистического материала Петровской эпохи (заимствования конца XVII - первой трети XVIII вв.).

3. Выделены лингвокультуремы, сущностно значимые для русского национального характера: вера, судьба, община, власть.

4. Анализ лингвистического заимствования осуществлен с позиций качественных особенностей русского национального характера, таких как соборность, стремление к свободе и независимости в органичном сочетании со стремлением к сильному самодержавному государству, духовность как поиск Абсолюта, двоеверие.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Лингвокультурема как ядро лингвокультурологического поля имеет большое значение при комплексном изучении культуры во взаимосвязи с языком, так как отражает не только языковые, но и внеязыковые процессы, явления, культурно-исторические особенности, что позволяет исследовать национальный характер в частности и культуру народа в целом методом выделения культурспецифичных лингвокультурологических полей.

2. Особенности православного мышления человека XVII - XVIII вв. отражаются в специфичном отношении к социально-культурным аспектам, таким как власть, закон, общество, что ограничило влияние западных заимствований на русский язык и культуру в целом.

3. Культурные системы обладают относительной устойчивостью: лингвистические заимствования занимают периферийное место в лингвокультур-ных полях, отражающих менталитет народа, что не ведет к значительному изменению архетипов национального характера.

4. Заимствования проявляются в языке-реципиенте в качестве идиом, однако заимствованные слова не входят в паремиологический фонд языка, что свидетельствует об их ограниченном влиянии на стереотипы народного сознания.

Теоретическая значимость исследования заключается в том, что в нем систематизируется и обобщается понятийный аппарат лингвокультурологии и, тем самым, культурологии в целом; демонстрируется эффективность метода лингвокультурологического поля для исследования национальной культуры и языка, ее обслуживающего; вносится существенный вклад в развитие комплексного исследования культуры русского народа за счет привлечения понятийного аппарата истории, этнографии, культурологии, философии, языкознания.

Практическая значимость исследования.

Данная работа может служить источником информации страноведческого характера для расширения знаний в процессе изучения культуры России, а также пособием по межкультурной коммуникации, объясняющим культурные особенности русского народа. Возможно ее применение в практике и теории перевода для более адекватного выбора лексических единиц при передаче культуроспецифичных слов. Также результаты исследования могут быть использованы в вузовском учебном курсе «Культурология ». Исследование может представлять интерес для широкого круга специалистов гуманитарного направления.

Апробация работы. Основные результаты исследования были представлены в форме докладов и сообщений на научных конференциях: международных («Язык и культура », Томск, 2003), всероссийских («Наука и образование », Белово, 2003), региональных («I Научная конференция аспирантов и соискателей КемГАКИ », Кемерово, 2002), «Методология и методы гуманитарного и социального исследования », Кемерово, 2003).

Диссертация в полном объеме обсуждена на кафедре культурологии и искусствознания КемГАКИ.

Структура исследования: Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка литературы и приложения.

Заключение диссертации по теме "Теория и история культуры", Громова, Ольга Геннадьевна

Исследования вопроса о том, почему при всем обилии заимствований, ко торые характерны для переломных исторических периодов, в том числе, пришедшихся на эпоху реформ, проводимых Петром Великим, в языке асси милируется только незначительная их часть, показали тесную взаимосвязь национального характера и языка нации.Согласно определениям, данным отечественными и западными лингвиста ми и культурологами, язык является выразителем национальной ментально сти, а, следовательно, и национальной культуры как определенного видения К настояш;ему моменту ученые пришли к выводу о существовании «на ционального характера » (или менталитета), который представляет собой свойственное только одному народу своеобразное сочетание национальных и общенациональных особенностей, проявляющихся как определенные нормы и формы реакции на окружающий мир, а также как нормы поведения и дея тельности. Быт, конкретно-исторические ситуации, традиции формируют оп ределенный культурный ореол, благодаря которому мы различаем принад лежность людей к разным нациям.Язык манифестирует этническое самосознание, то есть представление на рода о самом себе. Несмотря на то, что национальный характер этноса скла дывается из менталитетоБ отдельных лиц, представителей данного этноса, существует некий «образ мы » не сводящийся к сумме индивидуальных соз наний. Он представлен в литературе, мифах, легендах, произведениях худо жественного творчества, в СМИ и является средством самоопределения эт носа.При изучении взаимосвязи и взаимодействия языка и культуры предлага ется выделение межуровневой единицы - лингвокультуремы (В. В. Воробь ев), которая представляет собой единицу лингвистического и экстралингвис тического плана содержания. Лингвокультурема как ядро лингокультзфоло- 1 4 8 -

гического поля имеет большое значение при комплексном изз^ении языка во взаимосвязи с культурой, так как отражает не только языковые, но и внеязы ковые процессы, явления, культурно-исторические особенности, что позво ляет исследовать национальный характер в частности и культуру народа в целом методом выделения культуроспецифичных лингвокультзфологических полей.Лингвокультуремы, обладающие общим инвариантным смыслом в опреде ленной культурной сфере, образуют лингвокультурологическое поле. Заим ствованная лексическая единица, попав в такое поле, модифицируется со гласно его требованиям (семантики, отношений синонимии /антонимии, сти листической окрашенности), в то ж& время она привносит элементы «чужой » картины мира. Исследования показали, что лексические заимствования, во шедшие в базовое лингвокультурологическое поле, занимают в нем перифе рийное место (например, судьба - фортуна; свобода - революция) и не нахо дят отражения в паремиологическом фонде языка, являющегося отражением жизненного уклада, нравственно-этического кодекса, исторически накоплен ного опыта данного народа независимо от давности заимствования.Однако заимствования имеют свойство отражаться в языке - реципиенте в качестве идиом, что свидетельствует об их укоренённости как в языке, так и Б сознании народа, в силу того, что они становятся выразителями неких сте реотипов и культурных установок, ставших частью жизни народа. Можно го ворить о том, что заимствование не разрушает архетипов культуры и только в результате систематического однонаправленного воздействия способно от разиться на характере народа. Это подтверждается тем фактом, что заимство вание, независимо от давности, не находит отражения в пословицах и пого ворках данного народа, являющихся своеобразным зеркалом коренного ук лада жизни нации.В языке зосореняются заимствованные слова, выражающие понятия, соот ветствующие национальному характеру народа, основой которого является

русское Православие как особая синкретическая форма языческих верований и христианства. В качестве важнейших доминант русского национального характера выделяют: религиозность, соборность, всемирную отзывчивость, стремление к высшим формам опыта, поляризованность души, что подтвер ждается проведенным анализом данных частотных словарей как наиболее частотных слов, употребляемых в русском языке.Культура - явление динамическое, но связанное с системой стереотипов (национальным характером) народа. Отсюда, заимствование не является ме ханическим копированием чужого вокабуляра. В языке - реципиенте заимст вованное слово претерпевает преобразование смысла, смеш;ение иерархии значений, изменение оттенков значения слова.Наиболее значимые ценностные ориентации нации формируют обширные семантические поля по «закону синонимической аттракции », привлекая, в том числе, иностранные заимствования для дифференциации смыслов, от тенков значения. Для русской национальной культуры значимыми констан тами, вокруг которых образуются лингвокультурологические поля, вклю чающие в себя также и заимствованные лексические единицы, являются лин гвокультуремы «душа, вера, свобода, власть, судьба».Принципиальное различие в «корнях » западноевропейской и русской культур - а одним из основных является религиозное различие - ограничило влияние западных заимствований на русский язык и культуру в целом. В лю бом языке, в том числе в русском, существуют языковые константы, базовые понятия, определяющие самобытность и уникальность национальной культу ры (например. Православие, духовность). Особенности православного мыш ления отражены не только в том, что все основные понятия (вера, правосла вие. Бог) имеют славянскую этимологию, но и в специфичности отношения к социально-культурным аспектам, таким как власть, закон, общество.А. Я. Гуревич считает язык и религию основными, цементирующими мен тальность, силами. Поэтому залог сохранения национальной ментальности -

незыблемость религиозных традиций и тех базовых лингвокультурем, кото рые выражают их.Дуальность, антиномичность русской культуры проявляется в совокупно сти двух культур, из которых она, по сзпги, состоит: одна - народная, природ но-языческая остается практически неизменной в своих нравственно этических ценностях, другая - внешняя - отражает научно-технический про гресс, изменение социально-политической обстановки путем пополнения словарного запаса языка иностранными заимствованиями.Результаты работы показали, что национальный характер народа, или, дру гими словами, его культурные ментальные установки, является хранителем как культуры в целом, так и в определенной степени языка народа. В том смысле, что не позволяет заимствованиям разрушать лингвокультурологиче ские константы нации, отводя им периферийные позиции в сознании и языке.

Список литературы диссертационного исследования кандидат культурологии Громова, Ольга Геннадьевна, 2004 год

1. Алексеев А. А. К вопросу о социальной дифференциации русского языка XVIII века. С. 22-44 //Язык и общество. Отражение социальных процессов в лексике. Межвуз. науч. сборник: Изд-во Сарат. ун-та, 1986.

2. Алпатов М. А. Русская историческая мысль и Западная Европа (XVIII -первая половина XIX в.). М.: Наука, 1985. - 270 с.

3. Анисимов Е. В. Время петровских реформ. JI.: Лениздат, 1989. - 496 е., ил.

4. Аристова В. М. Англо-русские языковые контакты (англицизмы в русском языке): Монография. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1978 - 150 с.

5. Арутюнов С. А. Народы и культуры: развитие и взаимодействие. М.: Наука, 1989.-247 с.

6. Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. 2-е изд., испр. - М.: Языки русской культуры, 1999. -1 - XV, 896 с.

7. Арутюнян Ю. В. и др. Этносоциология: Учебное пособие для вузов/ Ю. В. Арутюнян, Л. М. Дробижева , А. А. Сусоколов. М.: Аспект Пресс, 1998. -271 с. - (Программа «Высшее образование »)

8. Аскольдов А. С. Концепт и слово.//Русская словесность. От теории словесности к структуре текста. Антология. Под ред. проф. В. П. Нерознака. -М.: Academia, 1997. С. 267 - 279.

9. Белинский В. Г. Взгляд на русскую литературу. М.: Современник, 1988. - 653 с.- 1521 З.Бердяев Н. А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века начала XX века. - М.: ЗАО "Сварог и К", 1997. - 541 с.

10. Бердяев Н. Судьба России. - М.: Советский писатель, 1990. - 346 с.

11. Берков П. М. Проблемы исторического развития литератур. Л.: Худож. литра, 1981 -495 с.

12. Библер В. С. От наукоучения к логике культуры: Два фолософских введения в двадцать первый век. - М.: Политиздат, 1990. - 413 с.

13. Биржакова Е. Э., Войнова Л. А., Кутина Л. Л. Очерки по исторической лексикологии русского языка XVIII века. (Языковые контакты и заимствования). Л.: Наука, Ленинград, отд., 1972. - 431 с.

14. Бицилли П. М. Нация и язык. //Изв. АН СССР . Сер. лит. и яз. 1992. - т. 51. - № 5. - С. 72-84.

15. Бок Ф. К. Структура общества и структура языка.//3арубежная лингвистика. I: Пер с англ. /Общ. ред. В. А. Звегинцев , Н. С. Чемоданова. М.: Изд. группа «Прогресс », 1999. - С. 115 - 129.

16. Бондаренко С. В. Место иноязычной лексики в российском культурном пространстве.// Культурология в теоретическом и прикладном измерениях: Материалы науч.-практич. семинара/ Отв ред. Г. Н. Миненко. Кемерово; М., 2001. - С. 72-76.

17. Бромштейн Г. И. Антиклерикальная поэзия Ломоносова.// XVIII век. Сборник. Вып. 3. М.-Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1958. - С. 65 - 91.

18. Брутян Г. А. Гипотеза Сепира Уорфа. - Ереван: Луйс, 1968 - 66 с.

19. Буганов В. И. Мир истории: Россия в XVII столетии. М.: Молодая гвардия, 1989-318 е., ил.

20. Будагов Р. А. Философия культуры. -М.: Мысль, 1980 304 с.

21. Булгаков С. Н. Труды по социологии и теологии: В 2 т. Т. 2. М.: Наука, 1997. - 825 с. (Серия «Социологическое наследие).

22. Буслаев Ф. О. О литературе: Исследования; Статьи/ Сост., вступ. ст., примеч. Э. Афанасьева. М.: Худож. лит., 1990. - 512 с.

23. Вайнрайх У. Одноязычие и многоязычие.//Зарубежная лингвистика. III: Пер с англ., нем., фр. /Общ. ред. В. Ю. Розенцвейга , В. А. Звегинцева,В. Ю. Городецкого . М.: Изд. группа «Прогресс », 1999. - С. 7 - 43.

24. Вайнрайх У. Языковые контакты. Киев: Вища школа, 1979. - 263 с.

25. Васильев С. А. Философский анализ гипотезы лингвистической относительности. -Киев: Наукова думка, 1974 134 с.

26. Вежбицкая А. Понимание культур через посредство ключевых слов/ Пер. с англ. И. Д. Шмелева. М.: Языки славянской культуры, 2001. - 288 с. -(Язык. Семиотика. Культура. Малая серия).

27. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание: Пер. с англ. Отв. ред. М. А. Кронгауз , вступ. ст. Е. В. Падучевой. -М.: Русские словари, 1997. 416 с.

28. Верещагин Е. М., Костомаров В. Г. Язык и культура: Лингвострановедче-ская теория слова. М.: Русский язык, 1980. -320 е., ил.

29. Веселитский В. В. Отвлеченная лексика в русском литературном языке XVIII начала XIX века. - М.: Наука, 1972. - 319 с.

30. Виноградов В. В. Лексикология и лексикография: Изб. труды. М.: Наука, 1977.-310 с.

31. Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVII XIX веков. - М.: Высшая школа, 1982 - 528 с.

32. Воробьев В. В. Лингвокультурология (теория и методы): Монография. -М.: Изд-во, РУДН , 1997 331 с.

33. Вундт В. Проблемы психологии народов. СПб: Питер, 2001. - 160 с.

34. Вышеславцев Б. П. Этика преображенного Эроса/ Вступ. ст., сост. и ком-мент. В. В. Салова. М.: Республика, 1994. - 368 . (Библиотека этической мысли)

35. Гавранек Б. К проблематике смешения языков.//Зарубежная лингвистика. III: Пер с англ., нем., фр. /Общ. ред. В. Ю. Розенцвейга , В. А. Звегинце-ва,В. Ю. Городецкого . -М.: Изд. группа «Прогресс », 1999. С. 56 - 74.

36. Гак В. Г. Сопоставительная лексикология. (На материале французского и русского языков). -М.: Международные отношения, 1977. 264 с.

37. Галушко Т. Г. Диалог культур как методологическая основа межкультурной коммуникации// Мир языка и межкультурная коммуникация, Барнаул, 2001.-С. 56-59.

38. Гегель Г. В. Ф. Система наук. 4.1. Феноменология духа/ Пер. Г. Шпета. -СПб: Наука, 1999.-441 с.

39. Гегель Г. В. Ф. Сочинения. Т. 3. Энциклопедия философских наук. Ч. 3 Философия духа/ Пер. Б. А. Фохта. М.: Академия наук СССР. Ин-т философии, 1956. - 371 с.

40. Георгиева Т. С. История русской культуры: история и современность. Учеб. пособие. М.: Юрайт, 1998 - 576 с.

41. Гердер И. Г. Избранные сочинения. М.-Л.: Гос. изд-во худож. лит-ры, 1959.-389 с.

42. Гершунский Б. С. Россия и США на пороге третьего тысячелетия: Опыт экспертного исследования российского и американского менталитетов. -М.: Флинта, 1999. 604 с.

43. Горшков А. И. История русского литературного языка. М.: Высшая школа, 1969 - 366 с.

44. Грушевицкая Т. Г., Попков В. Д., Садохин А. П. Основы межкультурной коммуникации: Учебник для вузов/ Под ред. А. П. Садохина. М.: ЮНИТИ - ДАНА, 2002. - 352 с.

45. Гумбольдт В. фон Избранные труды по языкознанию М.: Прогресс, 1984 -395 с.

46. Гумбольдт В. фон Язык и философия культуры. М.: Прогресс, 1985 -449 с.

47. Гуревич А. Я. От истории ментальности к историческому синтезу.// Споры о главном: Дискуссии о настоящем и будущем исторической науки вокруг французской школы «Анналов ». -М.: 1993. С. 16 - 29.

48. Гусляров Е. «Русский характер » в представлении иностранцев. //Татарский мир. 2002. - № 5. - С. 11.

49. Данилевский Н. Я. Россия и Европа. М.: Книга, 1991 - 574 с.

50. Демин А. С. Русская литература второй половины XVII начала XVIII в.: Новые художественные представления о мире, природе, человеке. - М.: Наука, 1977.-285 с.

51. Дюркгейм Э. Представление индивидуальное и представление коллективное.// Социология. Ее предмет, методы, предназначение/ Пер. с фр., составление, послесловие и примечания А. Б. Гофмана. М.: Канон, 1995. -С. 208-244.

52. Жабина Е. В. Интеграция заимствований в системе языка рецептора (к постановке проблемы), С. 216 - 230// Мир языка и межкультурная коммуникация, Барнаул, 2001.

53. Живов В. М. Язык и культура России XVIII века. М.: Школа «Языки русской культуры », 1996. - 591 с.58.3вегинцев В. А. История языкознания XIX XX вв. в очерках и извлечениях. 4.1, 2- М.: Прогресс, 1964 - 465 с.

54. Ильин И. А. О православии и католичестве.// Собрание сочинений: в 10 т. Т. 2. Кн. 1/ Сост. и коммент. Ю. Т. Лисицы. М.: Русская книга, 1993. - С. 383-395.

55. Ильин И. А. О России. М.: Студия «ТРИТЭ » «Российский Архив », 1991 -32 с.

56. Истоки русской беллетристики. (Возникновение жанров сюжетного повествования в древнерусской литературе) /Отв. ред. Я. С. Лурье. Л.: Наука, Ленинград, отд., 1970. - 594 с.

57. История лексики русского литературного языка конца XVII начала XIX века. /Отв. ред. Ф. П. Филин. - М.: Наука, 1981. - 372 с.

58. История русской переводной художественной литературы: Древняя Русь. XVIII век. / Под ред. Ю. Левина. Т. 1. Проза. СПб., 1995. - 314 с.

59. Карамзин H. M. О любви к отечеству и народной гордости.// Избранные сочинения: В 2 т. Т. 2. M-JL: Изд-во «Худож. лит-ра», 1964. С. 280 - 287.

60. Ключевский В. О. О русской истории: Сборник./ Сост., авт. предисл. и примеч. В. В. Артемов; Под ред. В. И. Бутанова- М.: Просвещение, 1993 -576 с.

61. Колесов В. В. Древнерусский литературный язык. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1989.-296 с.

62. Колесов В. В. Мир человека в слове Древней Руси. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1986. -312 с.

63. Колшанский Г. В. Объективная картина мира в познании и языке. М.: Наука, 1990 - 108 с.

64. Кондаков И. В. О менталитете русской культуры //Цивилизации и культуры. Вып. 1. Россия и Восток: цивилизационные отношения. М.: Ин-т востоковедения, 1994. - 410 с.

65. Копелев Л. 3. Чужие.//Одиссей. Человек в истории. 1993. Образ «другого » в культуре. М.: Наука, 1994. - 336 с. - С. 8 - 18.

66. Костомаров В. Г. Языковой вкус эпохи. Из наблюдений над речевой практикой масс-медиа. Издание третье, испр. и доп. СПб.: «Златоуст », 1999.- 320 с. (Язык и время. Вып. 1).

67. Кошман А. Л. Подходы к изучению национальной идеи в современной западной социологии.// Вестник Моск. Ун-та. Социология и политология. -2002, №3.-С. 147-157.

68. Крысин Л. П. Иноязычные слова в современном русском языке. М.: Наука, 1968-208 с.

69. Крысин Л. П. Русский литературный язык на рубеже веков.// Русская речь.- 2000. -№1- С. 28-40.

70. Лебон Г. Психология толп.// Психология толп- М.: Инт-т психологии РАН , Изд-во «КСП+», 1999. С. 15 - 254.

71. Лихачев Д. С. Заметки о русском. Изд. второе, доп. М.: Советская Россия, 1984. - 64 с.

72. Лихачев Д. С. Концептосфера русского языка.//Русская словесность. От теории словесности к структуре текста. Антология. Под ред. проф. В. П. Нерознака. М.: Academia, 1997. - С. 280 - 287.

73. Ломоносов М. В. Труды по филологии. Т. 7.// Полное собрание сочинений. М.-Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1952.

74. Лосский Н. О. Условия абсолютного добра: Основы этики; Характер русского народа. М.: Политиздат, 1991. - 368 с. - (Б-ка этич. мысли).

75. Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII начало XIX в.) - СПб: Искусство - СПБ , 1996. - 399 с. -5 л. ил.

76. Лотман Ю. М., Успенский Б. А. К семиотической типологии русской культуры XVIII века. Т. 4. // Из истории русской культуры: В 5 т. М.: Школа «Языки русской культуры », 1996. - 624 с.

77. Лотте Д. С. Вопросы заимствования и упорядочения иноязычных терминов и терминоэлементов. -М.: Наука, 1982. 148 с.

78. Маковский М. М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках: Образ мира и миры образов. М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 1996. - 416 е.: илл.

79. Мартынова А. Н. Мудрость и красота./ЛТредисл. к сб. «Пословицы. Поговорки. Загадки». -М.: Современник, 1986.-С. 6-17.

80. МасловаВ. А. Лингвокультурология: Учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. М.: Издательский центр «Академия », 2001 - 208 с.

81. Мечковская Н. Б. Социальная лингвистика. М.: Наука, 1996 - 206 с.

82. Милов Л. В. Природно-климатический фактор и менталитет русского кре-стьянства.//Менталитет и аграрное развитие России (XIX XX вв.) Материалы международной конференции. - М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН). - 1996. - С. 40 - 56.

83. Молчанов Н. Н. Дипломатия Петра Великого. 3-е изд. - М.: Международные отношения, 1990 - 448 с.

84. Мыльников А. С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы: Этногенетические легенды, догадки, протогипотезы XVI начала XVIII в. - СПб.: Петербургское Востоковедение, 2000: 2-е изд. - 320 с.

85. Никифоров Л. А. Россия в системе европейских держав в первой четвертиXVII века. // Россия в период реформ Петра I: Сб. ст./ Н. И. Павленко (отв. ред.), Л. А. Никифоров, М. Я. Волков . -М.: Наука, 1973 383 с.

86. Николаев С. И. Из литературной эстетики Петровской эпохи.// XVIII век. Сб. 18./ Отв. ред. Н. Д. Кочеткова. СПб.: Наука, 1993. - С. 218 - 230.

87. Новикова М. Маргиналы.// Новый мир. 1994. - №1. - С. 226 - 239.

88. Новый завет Господа нашего Иисуса Христа. Кемерово: Кемеровское, книжное издательство, 1990. - 382 с.

89. Павилёнис Р. И. Проблема смысла. М.: Мысль, 1983 - 286 с.

90. Панченко А. М. Русская история и культура: Работы разных лет. СПб: Юна, 1999 - 520 с.97 .Панченко А. М. Русская культура в канун петровских реформ/ Отв. ред. Д. С. Лихачев. Л.: Наука, Ленинград, отд., 1984. -204 с.

91. Панченко А. М. Церковная реформа и культура петровской эпохи. // XVIII век: Сб. статей №17 СПб: Наука, С-Петербургское отд., 1991. - 304 с.

92. Пауль Г. Принципы истории языка. Пер. с нем. под ред. А. А. Холодовича. Вступ. ст. С. Д. Кацнельсона. М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1960. - 500 с.

93. Портнов А. Н. Язык и сознание: основные парадигмы исследования проблемы в философии XIX XX вв. - Иваново, 1994. - 367 с.-159101. Потебня А. А. Слово и миф. М.: Изд-во «Правда », 1989. - 622 с.

94. Прядко С. Д. Язык и культура: культурный компонент значения в лин-твокультурной лексике австралийского варианта английского языка: Ав-тореф. дис. канд фил. наук. М.: Московский государственный ун-т им. М. В. Ломоносова , 1999. - 25 с.

95. Ромодоновская Е. К. Об изменениях жанровой системы при переходе от древнерусских традиций к литературе нового времени. // XVIII век. Сб. 21./ Отв. ред. Н. Д. Кочеткова. СПб.: Наука, 1999. - С. 14 - 22.

96. Савицкий П. Н. Евразийство.// Мир России Евразия: Антология/ Сост.: Л. И. Новикова , И. Н. Сиземская. -М.: Высшая школа,1995. - 339 с. - (Из истории отечественной духовности).

97. Сепир Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. М.: Издательская группа «Прогресс » «Универс », 1993 - 655 с.

98. Сергеев С. К. Трансмиссия социокультурного опыта (к постановке проблемы)// Культура и общество: возникновение новой парадигмы. Тезисы докладов и сообщений Всерос. науч. конф., ч.1 Кемерово, 1995. - С. 217-221.

99. Серебрякова Ю. А. Диалог культур в современном мире.// Культура и общество: возникновение новой парадигмы. Тезисы докладов и сообщений Всерос. науч. конф. Ч. 1. Кемерово, 1995. - С. 16 - 17

100. Сильницкий Г. Г. Россия в поисках смысла. 4.1. Россия между прошлым и будущим. Смоленск, 2001. - 294 с.

101. Ситникова Д. Л. Культура как динамическая система.// Дефиниции культуры: Сб. трудов участников Всероссийского семинара молодых ученых. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1998 - Вып. 3. - 210 с.

102. Стенник Ю. В. Полемика о национальном характере в журналах 1760 -1780-х годов.// XVIII век. Сб. 22./ Отв. ред. Н. Д. Кочеткова. СПб.: Наука, 2002.-С. 85-96.

103. Степанов А. В. История русского литературного языка. М.: Изд-во Моск. ун-та, изд. 4-е, испр. и доп., 1968. - 70 с.

104. Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры: Изд. 2-е, испр. и доп. М.: Академический Проект, 2001. - 990 с.

105. Тер-Минасова С. Г. Язык и межкультурная коммуникация: (Учеб. пособие) М.: Слово/ Slovo, 2000. - 624 с.

106. Туев В.В. Феномен английского клуба. М.: Московский государственный университет культуры, 1997 - 240с.

107. Успенский Б. А. Избранные труды, том I. Семиотика истории. Семиотика культуры, 2-е изд., испр. и доп. М.: Школа "Языки русской культуры", 1996 - 608 с.

108. Устюгов Н. В., Чаев Н. С. Русская церковь в XVII веке. //Русское государство в XVII веке. Новые явления в социально-экономической, политической и культурной жизни. Сб. ст. М.: Изд-во академии наук СССР, 1961.-С. 295-329.

109. Флоровский Г. В. О народах неисторических. (Страна отцов и детей) // Мир России Евразия. Антология./ Сост. JI. И. Новикова , И. Н. Сизем-ская. - М.: Высшая школа, 1995 - 339 с. - (Из истории отечественной духовности).

110. Франк С. JI. Русское мировоззрение.// Франк С. JI. духовные основы общества. М.: Республика, 1992. - С. 471 - 500.

111. Хорошкевич A. JI. Из истории русско-немецких торговых и культурных связей начала XVII в. (к изданию словаря Тонни Фенне) // Международные связи России в XVII XVIII вв. Экономика, политика, культура. Сб. ст. - М.: Наука, 1966. - С. 35 - 57.

112. Хотинец В. Ю. Этническое самосознание. СПб: Алетейя, 2000. - 240 с.

113. Черная JI. А. Русская культура переходного периода от Средневековья к Новому времени. М.: Языки русской культуры, 1999 - 288 е., ил.

114. Чинакова JI. И. К вопросу о менталитете русского народа. //Социс. -2000.-№7,-С. 138- 140.

115. Чучин-Русов А. Е. Конвергенция культур. М.: ИЧП «Изд-во Магистр», 1997 - 40 с.

116. Шапошников В. Н. Иностранные слова в современной российской жизни. //Русская жизнь. -1997. №3. - С. 38 - 42.

117. Шахматов А. А. Сборник статей и материалов/ Под ред. академика С. П. Обнорского. M.-JL: Изд-во Академии наук СССР, 1947. - 474 с.

118. Швейцер А. Д. Некоторые аспекты проблемы «язык и культура » в освещении зарубежных лингвистов и социологов. // Национальный язык и национальная культура/Ю. Д. Дешериев. -М.: Наука, 1978.

119. Шпет Г. Г. Введение в этническую психологию.// Шпет Г. Г. Сочинения. -М.: Изд-во «Правда », 1989. С. 143-161.

120. Шулындин Б. П. Российский менталитет в сценариях перемен. //Социс. 1999.-№12.-С. 50-53.

121. Якубинский JI. П. Несколько замечаний о словарном заимствовании.// Избранные работы: Язык и его функционирование. М.: Наука, 1986. -С. 59-71.

122. Bauer, Raymond; Inkels, Alex; Kluckhohn, Clyde/ How the Soviet System works. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1956. P. 178.

123. Benedict R. Culture & Personality// Preceding of an Interdisciplinary & Conference Held Under Auspice of the Wiking Fund. New York, 1943. - P. 139.

124. Ihanus J. Thejretical and Methdological Problems in Studing National Character. //Dialogue & Universalism, Vol. 9, Issue 11/12,1999. P. 67 - 73.

125. Inkels A., Levenson D. J. National Character: The Study of Modal personality & Sociocultural Systems// Lindzey C., Aronson E. (eds) The Handbook of Social Psychology. Massachussets (Calif.); London; Ontario, 1969. - v. iv. -P. 428.

126. Klukhohn, Clyde. Culture & Behavior. New York: Free Press of Glecoe, 1961.-P. 94

127. Redfield R. The Little Community: Viewpoints for the Study of a Human Whole. Uppsala & Stockholm, 1955. - P. 106.

128. Veenhoven Ruut. Are the Russians as Unhappy as They Say They Are? //Journal of Happiness Studies 2, 2001. P. Ill - 136.СПИСОК ХУДОЖЕСТВЕННЫХ источников

129. ВН = Der Brockhause in einem Band. 6., vollständig überarbeitete undaktualisierte Aufgabe./ Red. Bearb.: Helmut Kahnt., Leipzig; Mahnheim: Brockhaus, 1994. - 1118 s.

130. БПРС = Гессен Д., Стыпула Р. Большой польско русский словарь: В 2т.: Ок. 80 ООО слов. 3-е изд., испр. и доп. -М.: Рус. яз., 1988 -794 с.

131. КС = Культурология. XX век. Словарь. - СПб: Университетская книга,1997.-640 с.

132. КЭ = Культурология. XX в. Энциклопедия: В 2 т. СПб.: Университетская книга; ООО «Алетейя », 1998.

133. ЛЭС = Литературный энциклопедический словарь/ Под общ. ред. В. М.Кожевникова, П. А. Николаева . -М.: Советская энциклопедия, 1987 752 с.

134. НРС = Рымашевская Э. Л. Немецко русский словарь. - М.: ФирмаНИК», 1993. 832 с.

135. НФРС = Гак В. Г., Ганшина К. А. Новый французско русский словарь:Ок. 70 ООО слов, 200 000 единиц пер. -М.: Рус. яз., 1993 1149 с.

136. ППЗ = Пословицы. Поговорки. Загадки./ Сост., авт предисл. икоммент. А. Н. Мартынова , В. В. Митрофанова. М.: Современник, 1986. - 512 с. - (Классическая библиотека «Современника »).

137. СЖВЯ = Даль Владимир. Толковый словарь живого великорусскогоязыка: В 4 т. М.: Терра, 1994. - 800 с.

138. СИС = Современный словарь иностранных слов: Ок. 20 000 слов.СПб.: Дуэт, 1994-752 с.

139. СРЯ = Ожегов С. И. Словарь русского языка: Ок. 57 ООО слов /Под ред.чл.-корр. АН СССР Н. Ю. Шведовой. 18-е изд., стереотип. - М.: Рус. яз., 1986. - 797 с.

140. ССАЯ= Словарь современного английского языка: В 2-х т. М: Рус. яз.,1992.

141. СЯП= Словарь языка Пушкина: в 4 т./ Отв. ред. акад. АН СССР В. В. Виноградов. 2-е изд., доп./ Российская академия наук, Ин-т рус. яз. им. В. В. Виноградова. - М.: Азбуковник, 2000.

142. ФСРЯ = Фразеологический словарь русского языка: Свыше 4 ОООсловарных статей /Л. А. Войнова , В. П. Жуков, А. И. Молотков , А. И. Федоров: Под ред. А. И. Молоткова. 4-е изд., стереотип. -М.: Рус. яз., 1986.-543 с.

143. ФЭС = Философский энциклопедический словарь. М.: ИНФРА-М,1999. 576 с.

144. ХР = Христианство: Энциклопедический словарь: В 3 т./ Ред. кол. С.С. Аверинцев и др. М.: Большая Росийская Энциклопедия,1993.

Обратите внимание, представленные выше научные тексты размещены для ознакомления и получены посредством распознавания оригинальных текстов диссертаций (OCR). В связи с чем, в них могут содержаться ошибки, связанные с несовершенством алгоритмов распознавания.
В PDF файлах диссертаций и авторефератов, которые мы доставляем, подобных ошибок нет.

Говоря о раннем русском символизме, нельзя рассматривать его вне связи с западноевропейской литературой. Существенно, что Брюсов и Бальмонт отдавали явное предпочтение не французским символистам конца века, а поэтам, которых обычно называют их предшественниками, — Бодлеру, Верлену и Малларме.

Один из создателей поэзии большого города, проникнутой трагическим сознанием противоречия между царящим в мире злом и недостижимым идеалом нетленной красоты, Шарль Бодлер оказал воздействие на русских символистов многими сторонами своего творчества. Так, несомненна связь между бодлеровским антиэстетизмом (знак протеста против обывательской благонамеренности) и дерзостью поэтических образов у раннего Брюсова. Бодлеровский трагизм найдет отражение в брюсовской поэзии города, а бодлеровская тема мучительного зла в его демонической окраске была характерна и для поэзии Сологуба.

Русские символисты подхватили у Бодлера теорию «соответствий» — скрытых, поэтически постигаемых аналогий между душевными и природными явлениями, между реальным миром и миром собственного «я» поэта. Стихотворение «Соответствия» было воспринято «старшими» символистами как эстетический манифест нового литературного направления. Тема «соответствий» развита в стихах Сологуба («Есть соответствия во всем...», 1898), Брюсова («Ребенком я, не зная страха...», 1900), Бальмонта («Бодлер», 1904).

Символисты высоко ценили поэзию Поля Верлена. «До Вердена — символизма не было», — писал Брюсов П. Перцову в 1905 г. Верлен внес в поэзию импрессионистское искусство улавливать мимолетные мгновения жизни, умение схватывать и передавать оттенки в смене ощущений, впечатлений и настроений и как бы сквозь них запечатлевать изменяющиеся очертания внешнего мира. Неудовлетворенность жизнью и поэтическое восхищение прелестью природы Верлен переносил в окрашенные грустью эскизные зарисовки, метафорически воспроизводящие «пейзаж души» поэта.

Декадентскому меланхолическому настроению в духе «конца века» («fin de siècle») отвечала музыкальность лирики, мелодическая интонация наивной песенки или романса и «как будто» бессвязный поток образов. В лирике Верлена поражала необычайная ощутимость звуковой стороны стиха, пороюзаслоняющей смысл слов, — ассонансы, аллитерации и рифмы. Большую значимость у символистов получили слова «музыка прежде всего» из программного стихотворения Верлена «Искусство поэзии» (1874).

«Пейзаж души» в манере Верлена присутствует у многих символистов (Бальмонта, Брюсова, Анненского). С Верденом их сближало также стремление воспроизвести быструю смену впечатлений. Урок поэзии тем самым состоял в воспринятом символистами открытии новых поэтических форм познания человека и природы. Однако не следует забывать о том, что приобщение к поэзии Верлена было уже в известной степени подготовлено у русских символистов освоением ими поэзии Фета, которого они рассматривали как первого русского импрессиониста. В переводах из Верлена у Брюсова и других символистов нередки поэтические образы и словесные обороты в духе Фета.

Одновременно с Бодлером и Верденом в поэзию русского символизма вошел Стефан Малларме. К нему тяготели главным образом Брюсов и Анненский. Малларме привлекал к себе русских поэтов не столько содержанием своей камерной поэзии, ощущением тоски, пустоты жизни и одиночества, сколько поисками новых средств поэтической выразительности. Его строгие по форме, несколько патетические стихи содержат намеки на скрытый в них тайный смысл, благодаря которому предметы внешнего мира (например, зеркало или веер) теряют свое материальное значение и становятся символами отвлеченных идей или переживаний поэта. Малларме владел искусством намека, связанного «с затемнением» конечного символического смысла поэтических образов. Как теоретик он требовал, чтобы поэтическое впечатление создавалось путем недосказанности. Это положение французского поэта легло в основу первых теоретических выступлений Брюсова, в которых он определяет символизм как искусство намека.

Русский символизм перекликается с французским в эстетическом неприятии буржуазного мира и обывательской самоуспокоенности, однако антибуржуазное бунтарство проявилось у русских поэтов с большей определенностью, что было вызвано иными историческими условиями развития русской литературы на рубеже веков.

Французский символизм первоначально был проникнут духом социального протеста, но в дальнейшем в нем возобладали пессимизм,неверие в человека; искусство превращалось в самоцель. Социальный протест зародился в бунтарских «Цветах зла» Бодлера (1857) — книге, во многом навеянной революцией 1848 г. (точнее, июльским пролетарским восстанием), но законченной уже после ее поражения и потому носящей определенную декадентскую окраску. Отзвуки идейной связи с Парижской Коммуной содержит поэтическое творчество Верлена и Рембо, но ее трагическое поражение, в свою очередь, содействовало их переходу на путь декадентства.

Оформившийся в качестве литературного направления в 80-е гг. французский символизм был лишен уже социального протеста и эволюционировал в духе усиления в нем декадентского пессимизма. «Французский символизм после падения Парижской Коммуны развивается в направлении нисходящем», — констатирует его исследователь Д. Д. Обломиевский.

История русской литературы: в 4 томах / Под редакцией Н.И. Пруцкова и других - Л., 1980-1983 гг.

ГЛАВА 3

А. С. ПУШКИН: РУССКАЯ «ВСЕМИРНОСТЬ»

(к вопросу о восприятии европейской литературы)

Выше были рассмотрены несколько примеров диалога Пуш­кина с «чужим» словом, которое становится «своим», будь то ос­воение творчества Шекспира или Мольера, что произошло с лите­ратурами всего мира, или Корнуола, забытого даже на родине. Од­нако это лишь частные проявления более общего феномена, воз­никшего в русской литературе именно с приходом в нее Пушкина, который можно обозначить как русская «всемирность». У ее исто­ков стоит русский классицизм XVIII века, который, вслед за евро­пейским классицизмом, был ориентирован на подражание антич­ным авторам, но был еще более зависим от образцов, так как пере­нимал и опыт самих европейских классицистов. Конечно, какое-то подобие двойного подражания обнаруживается и в западной лите­ратуре, но там подражание новым образцам, ориентированным на античные образцы, выступало прежде всего как эпигонство и мало касалось великих писателей. В России же двойное бремя подража­ния несли на себе самые крупные писатели, отражая тем самым ученический период новой русской литературы. Пушкин, уже в «Руслане и Людмиле» превзойдя своего непосредственного учителя В. А. Жуковского («Победителю ученику от побежденного учи­теля» - приветствовал молодого Пушкина великий поэт, познако­мивший через свои переводы русского читателя с Гомером и Пин­даром, Лафонтеном и Поупом, Томсоном и Греем, Гёте и Шилле­ром, Бюргером и Уландом, Саути и Байроном, еще с пятьюдесятью писателями разных стран и эпох, причем эти переводы составили основную часть его творчества), преодолел подражание, учениче­ство, вступил с гениями мировой литературы в диалог на равных. И этот диалог охватил такой широкий спектр явлений мировой сло­весности, что тогда-то возник, закрепился в русской литературе фе­номен русской «всемирности», отзывчивости поэтической (в широ­ком смысле) души на слово - письменное или устное, прозвучав­шее для всех или только для избранных, в храме, светском салоне или в поле, избе, на площади или в тайниках сердца - в разных странах, на многих языках, в различные эпохи. Столь необъятное поле диалога создает специфический для русских писателей (и чи­тателей) начиная с пушкинского времени литературный тезаурус (область общего культурного тезауруса, связанную с литературой). Не менее значим и тот способ, каким поступающая в тезаурус извне литературная информация перерабатывается, чтобы стать его ча­стью. Пушкин здесь также определил основное направление.

Оно ясно проступает в диалоге Пушкина с Шекспиром. Глу­боко изучив эту проблему, Н. В. Захаров в своей монографии «Шекспир в творческой эволюции Пушкина» прибег к термину се­редины XIX века «шекспиризм». Но сегодня в науке куда чаще используется термин «шекспиризация» для обозначения, казалось бы, того же самого явления. Однако исследователь, как представля­ется, совершенно прав в выборе слова. Шекспиризация означает не только преклонение перед гением английского драматурга, но и по­степенное расширение влияния его художественной системы на мировую культуру. Это один из принципов-процессов. Принципы-процессы - такие категории, которые передают представление о становлении, формировании, развитии принципов литературы, уси­лении некой тенденции. Их названия выстраиваются по сходному лингвистическому основанию, подчеркивающему момент станов­ления или нарастания некого отличительного качества художест­венного текста на фоне литературной парадигмы (господствующей системы соотношений и акцентов в литературных дискурсах): «психологизация», «историзация», «героизация», «документализа­ция» и т. д. Шекспиризация отчетливо проявилась в западноевро­пейской культуре уже в XVIII веке, прежде всего в предромантиче­ской (а в XIX веке - романтической) литературе. Свойственна она была и русской литературе, в том числе Пушкину. Однако мас­штабы утверждения этого принципа-процесса в России ни в какое сравнение не идут с грандиозной шекспиризацией западной куль­туры. Шекспиризация предполагает введение во всеобщее культур­ное достояние образов, сюжетов, художественных форм шекспи­ровского наследия. У Пушкина она присутствует и в «Борисе Году­нове», и в «Анджело», и в многочисленных реминисценциях.

Но это не главное, что воспринял Пушкин от Шекспира. Он как бы поднялся над зримыми частностями, чтобы достичь незримой, но ощущаемой области «философии» творчества великого англий­ского драматурга, перешел от «тактики» к «стратегии» шекспиров­ского художественного мышления и направил в эту сторону весь диалог русской литературы с Шекспиром. Это и логично опреде­лить понятием «шекспиризм». С данной точки зрения, творчество Л. Н. Толстого, автора погромной статьи «О Шекспире» , оказыва­ется одним из высших воплощениий шекспиризма, и здесь нет про­тиворечия: толстовской критике подвергаются образы, сюжеты, ху­дожественные формы шекспировских произведений (сфера шек­спиризации), но не масштабность мировидения, не стратегия шек­спировского художественного мышления (сфера шекспиризма).

Характеристике литературного тезауруса Пушкина (хотя та­кой термин, конечно же, не применялся), посвящены сотни работ. Рассмотреть эту проблему в полном объеме практически невоз­можно, и даже самые общие ее контуры, представленные в недавно вышедшем опыте специального словаря под редакцией крупного пушкиниста В. Д. Рака , потребовали весьма солидного тома.

Мы ограничимся выборкой из нескольких имен писателей, философов, ораторов, представителей салонной культуры - твор­цов слова, представителей европейской литературы и культуры разных периодов, созерцателей и деятелей, приемлемых и не при­емлемых для Пушкина, писателей разных направлений, гениаль­ных, крупных, незначительных, подчас забытых, с которыми он вступал в диалог в самых разных формах, что позволит наглядно представить характер этого диалога, породившего такое характер­ное для отечественной литературы свойство, как русская «всемир­ность».

От средних веков до начала XVIII века

Вийон (Villon ) Франсуа (1431 или 1432 - после 1463) - французский поэт , крупнейший представитель Предвозрождения, в котором талант сочетался с разгульным образом жизни. В одном из первых стихотворений Пушкина «Монах» (1813) есть обращение к И. С. Баркову: «А ты поэт, проклятый Аполлоном, // Испачкав­ший простенки кабаков, // Под Геликон упавший в грязь с Вильо­ном, // Не можешь ли ты мне помочь, Барков?». Это вольный пере­вод слов Буало о поэте-либертене Сент-Амане, характеристика вряд ли слишком отрицательная у Пушкина, близкого либертинажу.

Маржерет (Margeret ) Жак (Яков) (1560 - после 1612) - французский военный, служил в войсках Генриха IV , затем в Гер­мании, Польше. В России был капитаном немецкой роты при Бо­рисе Годунове, впоследствии перешел на службу к Лжедмитрию I . В 1606 г. вернулся во Францию, в 1607 г. вы­пустил книгу «Совре­менное состояние Российского государства и великого княжества Московии, с тем что произошло наиболее достопамятного и тра­ги­ческого с 1590 года до сентября 1606». Эта книга, давшая материал для некоторых эпизодов «Бориса Годунова», была в библиотеке Пушкина, она цитировалась и Карамзиным в «Истории государства Российского». Марже­рет выведен в качестве персонажа в «Борисе Годунове» (именно его там на­зывают «лягушкой заморской»). Гру­бые французские выражения, вложен­ные автором в уста этого пер­сонажа, вызвали возражение цензуры.

Мольер (Molière , наст. фамилия Поклен, Poquelin ) Жан-Ба­тист (1622–1673) - крупнейший французский драматург, актер, режиссер . В комедиях «Школа мужей» (1661), «Школа жен» (1662) начал разрабатывать жанр классицистической высокой ко­медии. Вершинами его драматургии стали комедии «Тартюф» (1664 - 1669), «Дон Жуан» (1665), «Мизантроп» (1666), «Скупой» (1668), «Мещанин во дворянстве» (1670). Многие имена персона­жей, созданных Мольером, стали нарицательными (Тартюф для обозначе­ния лицемера, Дон Жуан - легкомысленного любовника, Гарпагон - скупого, Журден - простолюдина, мнящего себя ари­стократом). В образе Альцеста («Мизантроп») предвосхитил «есте­ственного человека» просветителей.

В России Мольера играли еще при его жизни в придворном театре Алексея Михайловича. «Лекаря поневоле» перевела царевна Софья, старшая сестра Петра I . Создавшие первый постоянный рус­ский театр Ф. Г. Волков и А. П. Сумароков опирались на комедии Мольера в формировании вкусов те­атральной публики.

Пушкин познакомился с творчеством Мольера еще до Лицея. П. В. Анненков со ссылкой на свидетельство сестры Пушкина Ольги Серге­евны писал: «Сергей Львович поддерживал в детях расположение к чтению и вместе с ними читывал избранные сочи­нения. Говорят, он особенно мас­терски передавал Мольера, кото­рого знал почти наизусть… Первые попытки авторства, вообще рано проявляющиеся у детей, пристрастившихся к чте­нию, обнару­жились у Пушкина, разумеется, на французском языке и отзы­ва­лись влиянием знаменитого комического писателя Франции». В «Го­родке» (1814) Пушкин, перечисляя любимых писателей, назы­вает Мольера «исполином». Наиболее значительные факты обра­щения Пушкина к произ­ведениям Мольера - его работа над «ма­ленькими трагедиями» «Скупой ры­царь» и «Каменный гость» (1830). В них есть почти прямые заимствования отдельных фраз, образов, сцен. Ср. реплику Клеанта в «Скупом» Мольера: «Вот до чего наши отцы доводят нас своей проклятой скупостью» и фразу Альбера в «Скупом рыцаре»: «Вот до чего меня доводит // Отца родного скупость». Большой фрагмент «Каменного гостя», где Дон Гуан приглашает статую командора, очень близок аналогичной сцене в «Дон Жуане» Моль­ера. Однако интерпретация мольеров­ских сюжетов у Пушкина принципи­ально иная: комедия превраща­ется в трагедию. Позже в « Table - Talk » Пуш­кин раскрыл суть этого противостояния, сравнивая близкий ему шекспи­ровский и чуждый ему мольеровский подходы к изображению человека в литературе: «Лица, созданные Шекспиром, не суть, как у Мольера, типы та­кой-то страсти, такого-то порока; но существа живые, исполненные многих страстей, многих пороков; обстоятельства развивают перед зрителем их раз­нообразные и многосторонние характеры. У Моль­ера скупой скуп - и только; у Шекспира Шайлок скуп, сметлив, мстителен, чадолюбив, остро­умен. У Мольера лицемер волочится за женою своего благодетеля, лице­меря; принимает имение под со­хранение, лицемеря; спрашивает стакан воды, лицемеря. У Шек­спира лицемер произносит судебный приговор с тщеславной стро­гостью, но справедливо; он оправдывает свою жестокость глубоко­мысленным суждением государственного человека; он обольщает невинность сильными, увлекательными софизмами, не смешною смесью на­божности и волокитства».

Руссо (Rousseau ) Жан Батист (1670 или 1671 - 1741) - французский поэт, выходец из низов. В 1712 г. был навсегда изгнан из Франции за клевету на своих литературных конкурентов. Про­славился сборниками «Оды» и «Псалмы», созданием жанра кантаты («Кантата о Цирцее» и др.), эпиграммами. Именно эпиграммы Руссо привлекли наибольшее внимание Пушкина, неоднократно упоминавшего его имя в своих произведениях (начиная со стихо­творения «К другу стихотворцу», 1814: «Поэтов хвалят все, питают - лишь журналы; // Катится мимо их Фортуны колесо; // Родился наг и наг ступает в гроб Руссо…»). Одну из них Пушкин вольно пе­ревел, озаглавив «Эпиграмма (подражание французскому)» (1814) («Супругою твоей я так пленился…»). В целом же для поэтов-ро­мантиков Руссо стал воплощением эпигонского классицизма.

Эпоха Просвещения и рококо

Локк (Locke ) Джон (1632–1704) - английский философ. В «опыте о человеческом разуме» (1690) утверждал, что в основе всех человеческих знаний лежит опыт. Локк развивал теорию естествен­ного права и общественного договора, оказав огромное влияние на социально-политическую мысль просветителей. Пушкин в чернови­ках VII главы «Евгения Онегина» называет Локка в в ряду просвети­телей и античных писателей, чьи труды читал Онегин, судя по кни­гам, найденным Татьяной в его доме.

Юм (Hume ) Давид (1711–1776) - английский философ, сформулировавший в «Трактате о человеческой природе» (1748) основные принципы агностицизма, отрицал объективный характер причинности. Юм упоминается в черновиках «Евгения Онегина» в списке авторов, которых читал Онегин (вероятно, его «Историю Англии от завоевания Юлия Цезаря до революции 1688 г.»).

Сен-Пьер (Saint - Pierre ) Шарль Ирене Кастель, аббат де (1658–1743) - французский мыслитель, член Французской Академии (ис­ключен за непоч­тительный отзыв о Людовике XIV ), автор «Проекта вечного мира» (1713), кратко пересказанного и прокомментирован­ного Ж.-Ж. Руссо (1760). Пуш­кин познакомился с «Проектом» (в изложении Руссо) в период южной ссылки и вел дискуссии по во­просу о вечном мире в доме Орлова в Киши­неве, о характере кото­рых свидетельствует заметка Пушкина « Il est impossi ­ ble …» (XII , 189–190, усл. назв. «О вечном мире», 1821).

Грекур (Grécourt ) Жан Батист Жозеф Вилар де (1683–1743) - фран­цузский поэт, аббат, представитель вольнодумной поэзии в духе рококо, изобилующей фривольностями и легкой по стилю. За поэму «Филотанус» (1720) был осужден церковью и лишен права проповедовать. Стихи Грекура были изданы лишь посмертно (1747). Пушкин рано познакомился с поэзией Грекура. В «Городке» (1815) он отмечал: «Воспитанны Амуром, // Вержье, Парни с Гре­куром // укрылись в уголок. // (Не раз они выходят // И сон от глаз отводят // под зимний вечерок» (I , 98).

Грессе (Gresset ) Жан Батист Луи (Гресет, 1709–1777) - французский поэт, член Французской Академии (1748). Представи­тель «легкой поэзии» в духе рококо. Автор стихотворных новелл, высмеивающих монахов. За но­веллу «Вер-Вер» (1734) о веселых приключениях попугая, воспитанного в женском монастыре, выл исключен из ордена иезуитов. Пушкин называл Грессе «певцом прелестным» (I , 154), неоднократно упоминал и цитировал его про­изведения - «Вер-Вер»; стихотворное послание «Обитель» (1735); комедия «Злой человек» (1747) - «комедия, которую я почитал не­переводи­мою» (XIII , 41).

Кребийон-старший (Crébillon ) Проспер Жолио (1674–1762) - фран­цузский драматург, отец Кребийона-младшего, член Француз­ской Академии (1731). Его трагедии, в которых возвышенное сме­няется ужасным, предвос­хищая переход от классицизма к предро­мантизму (Атрей и Фиест», 1707; «Радамист и Зенобия», 1711), шли в Петербурге при жизни Пушкина. Счи­тается, что в письмах Пуш­кина Катенину (1822) и Кюхельбекеру (1825) есть иронические на­меки на финал трагедии «Атрей и Фиест».

Кребийон-младший (Crébillon ) Клод-Проспер Жолио де (1707–1777) - французский романист, писавший произведения, в которых в духе рококо обрисовано падение нравов аристократии («Заблуждения сердца и ума», 1736; «Софа», 1742; и др.). Упомина­ется Пушкиным (как «Крибильон», VIII , 150, 743).

Буффлер-Руврель (Boufflers - Rouvrel ) Мария-Шарлотта, гра­финя де (ум. 1787) - придворная дама двора польского короля Станислава в Люневиле, одна из ярких представительниц салонного стиля рококо, бли­ставшая остроумием, придерживавшаяся эпику­рейских взглядов и не слиш­ком строгой морали. О ней Пушкин упоминает в статье «О предисловии г. Лемонте к переводу басен И. А. Крылова» (1825), говоря о французских клас­сицистах: «Что навело холодный лоск вежливости и остроумия на все про­изведе­ния 18-го столетия? Общество M - es du Deffand , Boufflers , d ’ Espinay , очень милых и образованных женщин. Но Мильтон и Данте писали не для благосклонной улыбки прекрасного пола ».

Вольтер (Voltaire ) (наст. имя Мари Франсуа Аруэ - Arouet ) (1694–1778) - французский писатель и философ, один из вождей про­светителей . Начав с лирики легкого, эпикурейского содержа­ния, про­славился как поэт (эпическая поэма «Генриада», оконч. 1728; ирои-комическая поэма «Орлеанская девственница», 1735), драматург (на­писал 54 драматических произведения, в том числе трагедии «Эдип», 1718; «Брут», 1730), прозаик (философские по­вести «Кандид, или Оп­тимизм», 1759; «Простодушный», 1767), ав­тор философских, истори­ческих, публицистических сочинений, сделавших его властителем дум нескольких поколений европейцев. Собрание сочинений Воль­тера, вышедшее в 1784–1789 гг., заняло 70 томов.

Пушкин полюбил произведения Вольтера еще в детстве, до поступления в Лицей, о чем вспоминал впоследствии в стихах (III , 472). Изучение отрывков из Вольтера входило в лицейскую про­грамму по французской риторике. Вольтер - первый поэтический наставник Пушкина. Обращение к «фернейскому старичку» откры­вает самую раннюю (неоконченную) поэму Пушкина «Монах» (1813): «Вольтер! Султан французского Парнаса...// Но дай лишь мне свою златую лиру, // Я буду с ней всему известен миру». Те же мо­тивы звучат в неоконченной поэме «Бова» (1814). В описаниях Воль­тера Пушкин, очевидно, опирается на популярный в XVIII веке поэтиче­ский жанр «портрет Вольтера» (более поздний такой пример - в послании «К вельможе», где Вольтер рисуется как «циник поседелый, // Умов и моды вождь, пронырливый и сме­лый»). Первоначально Вольтер для Пушкина - прежде всего «пе­вец любви», автор «Орлеан­ской девственницы», которой подражает юный поэт. В стихотворении «Городок» (1815) и стихотворном от­рывке «Сон» (1816) появляется упоминание о «Кандиде». В «Го­родке» Вольтер ха­рактеризуется контрастно: «...Фернейский злой крикун, // Поэт в по­этах первый, // Ты здесь, седой шалун!» В ли­цейские годы Пушкин перевел три стихотворения Вольтера, в том числе известные стансы «К г-же дю Шатле». В «Руслане и Люд­миле», «Гаврилиаде» и других произведениях начала 1820-х годов явственно чувствуется влияние воль­теровского стиля, энергичного, интеллектуально насыщенного, осно­ванного на игре ума, сочетаю­щего иронию и весьма условную экзо­тику. Пушкин видит себя продолжателем традиций Вольтера. Так же его воспринимают и со­временники. В 1818 г. Катенин впервые называет Пушкина « le jeune Monsieur Arouet » («молодой господин Аруэ», т. е. Вольтер), затем такое сравнение становится обычным (напр., у М. Ф. Орлова, П. Л. Яковлева, В. И. Туманского, Н. М. Языкова).

В более поздние годы ситуация несколько меняется. Большин­ство упоминаний о Вольтере Пушкин оставляет лишь в черновиках или письмах. Так, они исчезают из «Евгения Онегина». Попытки перевести «Орлеанскую девственницу» и «Что нравится дамам» ос­тавлены. Пушкин дистанцируется от своего кумира юно­сти, отме­чает его заблуждения относительно просвещенности прав­ления Екатерины II : «Простительно было фернейскому философу превозно­сить добродетели Тартюфа в юпке и в короне, он не знал, он не мог знать истины» (XI , 17). Интерес к блестящему стилю Вольтера все более замещается интересом к его историческим и философским тру­дам. Так, работая над «Полтавой» (1828), Пушкин широко использует материалы «Истории Карла XII » и «Истории Российской империи при Петре Великом» Вольтера. Исследователи отметили, что сам способ освещения исторических событий путем сопоставления вождей - Петра как созидателя и Карла как разру­шителя - сформировался под влиянием Вольтера.

Работая над очерком о французской революции (1831), Пуш­кин для того, чтобы обрисовать далекую предысторию револю­ци­онных событий, тщательно проштудировал 16 из 138 глав круп­ного сочинения Вольтера «Опыт о нравах». Ряд исторических трудов Вольтера Пушкин использовал в работе над «Историей Пугачева» и незавершенной «Историей Петра». Заручившись личным разреше­нием императора Николая I , Пушкин первым из деятелей русской культуры получил доступ к библиотеке Вольтера, купленной Екате­риной II и находившейся в Эрмитаже. Здесь он нашел множество не­изданных материалов об эпохе Петра.

В неоконченной статье 1834 г. «О ничтожестве литературы русской» Пушкин дает высокую оценку Вольтеру как философу и од­новременно резко критикует его драматургию и поэзию: «Он 60 лет наполнял театр трагедиями, в которых, не заботясь ни о прав­доподо­бии характеров, ни о законности средств, заставил он свои лица кстати и некстати выражать правила своей философии. Он на­воднил Париж прелестными безделками, в которых философия го­ворила об­щепонятным и шутливым языком, одною рифмою и мет­ром отличав­шимся от прозы, и эта легкость казалась верхом по­эзии» (XI , 271). В.Г.Белинский, анализируя поэзию Пушкина, вы­явил единство ее на­строения, которое он определил как светлую грусть. Этот вывод про­ливает свет на охлаждение Пушкина к Воль­теру-поэту: как только Пушкин преодолел влияние вольтеровского поэтического стиля и на­шел собственную, иную интонацию, он стал скептически смотреть на поэтическое наследие Вольтера, даже на любимую им «Орлеанскую девственницу», которую он теперь осудил за «цинизм».

Знаменательно, что одним из последних выступлений Пуш­кина в печати стало издание его статьи «Вольтер» (ж-л «Современ­ник», т. 3, 1836), написанной в связи с опубликованием переписки Вольтера с президентом де Броссом. Замечательно изложив содер­жание и оха­рактеризовав стиль переписки, Пушкин после цитиро­вания неболь­шого стихотворения Вольтера, оказавшегося в опуб­ликованных бума­гах, отмечает: «Признаемся в rococo нашего запо­здалого вкуса: в этих семи стихах мы находим более слога , более жизни, более мысли, не­жели в дюжине длинных французских сти­хотворений, писанных в нынешнем вкусе, где мысль заменяется ис­коверканным выражением, ясный язык Вольтера - напыщенным языком Ронсара, живость его - несносным однообразием, а остро­умие - площадным цинизмом или вялой меланхолией». Касаясь жизненных невзгод Вольтера, Пушкин высказывает, может быть, самый серьезный упрек философу: «Воль­тер, во все течение долгой своей жизни, никогда не умел сохранить своего собственного дос­тоинства». И именно этот пример позволяет ему прийти к финаль­ному выводу статьи, содержащему замечательно глубокое обобще­ние: «Что из этого заключить? Что гений имеет свои слабости, ко­торые утешают посредственность, но печалят благород­ные сердца, напоминая им о несовершенстве человечества; что на­стоящее место писателя есть его ученый кабинет и что, наконец, неза­висимость и самоуважение одни могут нас возвысить над мелочами жизни и над бурями судьбы».

Д’Аламбер (D ’ Alembert ) Жан Ле Рон (1717–1783) - француз­ский философ, писатель и математик, один из редакторов «Энцик­лопедии» (со­вместно с Дидро, с 1751 г.), объединившей силы про­светителей. Член Фран­цузской Академии (1754, с 1772 - ее не­пременный секретарь). Пушкин не­однократно упоминает Д’Аламбера, цитирует, несколько изменяя, его афо­ризм: «Вдохно­вение нужно в поэзии, как и в геометрии» (XI , 41).

Руссо (Rousseau ) Жан-Жак (1712–1778) - французский писа­тель и философ, оказавший огромное влияние на европейскую и русскую культуру . Родился в Женеве, в семье часовщика, испытал все тяготы судьбы просто­людина, пытающегося реализовать свой талант в феодальном обществе. Поддержку своим идеям Руссо на­ходит в Париже, в среде просветителей. По заказу Дидро он пишет статьи для музыкального раздела «Энциклопе­дии». В трактате «Рассуждение о науках и искусствах» (1750) Руссо впервые изло­жил мысль о вреде цивилизации для нравственной жизни человече­ства. Естественное состояние дикарей, слитых с природой, он пред­почитает по­ложению цивилизованных народов, которые благодаря наукам и искусствам становятся всего лишь «счастливыми рабами». Отстаиванию справедливого общественного устройства, развитию идеи «естественного человека» посвя­щены трактаты Руссо «Рассу­ждение о происхождении и основаниях нера­венства между людьми» (1754), «Об общественном договоре» (1762), в ко­торых окончательно оформляется комплекс идей руссоизма. Руссо - круп­нейший представитель французского сентиментализма, автор ро­мана «Юлия, или Новая Элоиза» (1761) - самого популярного произведения во Франции XVIII века. Новаторские педагогические идеи Руссо, составившие целый этап в мировой педагогике, изло­жены им в романе-трактате «Эмиль, или О воспитании» (1762). Руссо стоит у истоков одной из наиболее влия­тельных ветвей евро­пейского предромантизма. Своей монодрамой «Пигма­лион» (1762, 1770) он закладывает основы жанра мелодрамы. Преследуемый властями, осуждаемый церковью, Руссо воплотил историю своей жизни в «Исповеди» (1765–1770, опубл. посмертно, 1782, 1789). Вожди Великой Французской революции считали Руссо своим про­возвестником. Романтики создали настоящий культ Руссо. В России Руссо был достаточно известен еще в XVIII веке, его произведения оказали влияние на Радищева, Карам­зина, Чаадаева и других деяте­лей русской культуры рубежа XVIII – XIX ве­ков.

Для Пушкина Руссо - «апостол наших прав». Он разделял руссоист­скую идею счастливой жизни на лоне природы, вдали от цивилизации, пред­ставление о глубоких чувствах простого чело­века, культ дружбы, страстную защиту свободы и равенства.

Пушкин рано познакомился с творчеством Руссо. Уже в сти­хотворе­нии «К сестре» (1814) он задает вопрос адресату: «Чем сердце занимаешь // Вечернею порой? // Жан Жака ли читаешь…», чем, кстати, подчеркивается факт вхождения произведений Руссо в круг чтения молодежи тех лет. Оче­видно, уже в лицее Пушкин по­знакомился с романом «Юлия, или Новая Элоиза» и, возможно, с некоторыми другими сочинениями, пока поверхно­стно. В начале 1820-х годов он снова обратился к Руссо («Рассуждение о нау­ках и искусствах», «Рассуждение о происхождении и основаниях неравен­ства», «Эмиль, или О воспитании», «Исповедь»), в частно­сти, перечитал в его изложении проект вечного мира аббата Сен-Пьера (1821) и начал рабо­тать над рукописью об идее вечного мира. Приведя слова Руссо о том, что путь к этому миру откроют «сред­ства жестокие и ужасные для человече­ства», Пушкин отмечал: «Очевидно, что эти ужасные средства, о которых он говорил, - ре­волюции. Вот они и настали» (XII , 189, 480). Пушкин перечи­тывает Руссо в конце южной ссылки, работая над поэмой «Цыганы» и пер­вой главой «Евгения Онегина».

К 1823 г. в Пушкине созревает критическое отношение к ряду поло­жений руссоизма, что отразилось в поэме «Цыганы», где вы­ражено разоча­рование в руссоистской мысли о счастье на лоне природы, вдали от цивили­зации. Очень заметны расхождения с фи­лософом в вопросах образования. Если Руссо идеализирует этот процесс, то Пушкина интересует его реальная сторона, прежде всего применительно к особенностям воспитания в усло­виях рос­сийской действительности. В статье «О народном воспитании» (1826) Пушкин не называет Руссо, но выступает против руссоист­ской идеи домашнего воспитания: «Нечего колебаться: во что бы то ни стало должно подавить воспитание частное» (XI , 44), ибо: «В России домашнее воспита­ние есть самое недостаточное, самое без­нравственное…» (XI , 44). Эти вы­сказывания проливают свет на ироническое освещение воспитания по Руссо в «Евгении Онегине»: « Monsieur l’Abbé , француз убогий, // Чтоб не измучи­лось дитя, // Учил его всему шутя, // Не докучал моралью строгой, // Слегка за шалости бранил // И в Летний сад гулять водил». Выявление иро­нии над руссоистским воспитанием объясняет здесь такие детали, как националь­ность воспитателя (в черновом варианте - еще яс­нее: «Мосье Швейцарец очень умный» - VI , 215), его имя (ср. аб­бат Сен-Пьер), метод обучения, формы наказаний (ср. «метод есте­ственных последствий» Руссо), прогулки в Летний сад (воспитание на лоне природы по Руссо). Ирония, хотя и не злая, присутствует и в изложении эпизода из «Исповеди» Руссо (Пушкин проци­тировал это место по-французски в своих примечаниях к роману): «Руссо (замечу мимоходом) // Не мог понять, как важный Грим // Смел чистить ногти перед ним, // Красноречивым сумасбродом. // Защит­ник вольности и прав // В сем случае совсем неправ». «Красноречи­вый сумасброд» - выра­жение, принадлежащее не Пушкину, а Вольтеру (в эпилоге «Гражданской войны в Женеве»). Борьба Руссо с модой вытекала из его идеи о первона­чальной добродетельности человека, которую разрушают достижения циви­лизации. Пушкин, выступая защитником моды, тем самым возражает и про­тив рус­соистской трактовки цивилизации, и - в еще большей степени - против руссоистского взгляда на человека. Строфа XLVI первой главы ро­мана («Кто жил и мыслил, тот не может // В душе не пре­зирать людей…») посвящена критике идеализма Руссо в понимании сущности человека.

Спор с Руссо присутствует и в трактовке Пушкиным сюжета о Клео­патре, к которому он впервые обратился в 1824 г. Как пока­зал Ю.М.Лотман, толчком к разработке этого сюжета послужило чтение 3-ей книги «Эмиля», где он упоминается со ссылкой на Ав­релия Виктора.

Однако в «Евгении Онегине» показано, какую важную роль играли идеи и образы Руссо в сознании русских людей начала XIX века. Онегин и Ленский спорят и размышляют о предметах, кото­рым Руссо посвятил свои трактаты («Племен минувших договоры, // Плоды наук, добро и зло…»).Татьяна, живущая чтением романов, влюбленная «в обманы и Ри­чардсона и Руссо», воображает себя Юлией, а среди героев, с которыми она ассоциирует Онегина, - «любовник Юлии Вольмар». Отдельные выражения писем Татьяны и Онегина непосредственно восходят к «Юлии, или Новой Элоизе» (кстати, в повести Пушкина «Метель» есть прямое указание на то, что герои вполне сознательно используют письма этого романа как образец объяснения в любви). Сюжетный ход «Евгения Онегина» - финальное объ­яснение героев («Но я другому отдана; // Я буду век ему верна»)– также вос­ходит к поворотному моменту романа Руссо. Пушкин, полемизируя с идеями Руссо, не утрачивает связь с созданными им образами.

Гельвеций (Helvetius ) Жан-Клод-Адриан (1715–1772) - французский философ-просветитель, один из соратников Дидро по изданию «Энциклопедии», автор трактатов «Об уме» (1758), «О че­ловеке» (1773), которые в России были популярны. В чернови­ках «Евгения Онегина» Гельвеций называется среди философов, кото­рых читал Онегин. В статье «Александр Радищев» (1836) Пушкин называет философию Гельвеция «пошлой и бесплодной» и пояс­няет: «Теперь было бы для нас непонятно, каким образом холодный и сухой Гельвеций мог сделаться любимцем молодых людей, пыл­ких и чувствительных, если бы мы, по несчастию, не знали, как со­блазнительны для развивающихся умов мысли и пра­вила новые, от­вергаемые законом и приданиями».

Гримм (Grimm ) Фридрих Мельхиор, барон (1723–1807) - немецкий публицист, дипломат. Поселившись в Париже в 1748 г., сблизился с просветителями и другими знаменитыми людьми. В 1753–1792 гг. выпускал в 15–16 экземпляров рукописную газету «Литературная, философская и критическая корреспонденция» о новостях культурной жизни Франции (некоторые выпуски напи­саны Дидро), подписчиками которой были коронованные особы Польши, Швеции, России. Дважды был в Петербурге, вел пере­писку с Екатериной II , выполнял ее дипломатические поручения (а потом и Павла I ). Сент-Бёв подчеркивал ценность этого изда­ния как исторического источника и отмечал тонкий, проницатель­ный ум его автора. Напротив, просветители почти ничего о нем не сказали, за исключением Руссо, который в «Исповеди» с презре­нием писал о том, что «застал его за чисткой ногтей особой ще­точкой». Именно в этой связи появились иронические строки Пушкина в «Евгении Онегине»: «Руссо (замечу мимоходом) // Не мог понять, как важ­ный Грим // Смел чистить ногти перед ним (...) Быть можно дель­ным человеком // И думать о красе ногтей...»

Бомарше (Beaumarchais ) Пьер-Огюстен Карон де (1732–1799) - французский писатель . Прославился как создатель комедий «Се­вильский цирюльник» (1775) и «Женитьба Фигаро» (1784), ут­верждавших достоин­ство простого человека. Пушкин в стихотво­рениях «К Наталье» (1813) и «Паж или пятнадцатый год» (1830) упоминает героев первой из них - Ро­зину, ее опекуна и юного Ке­рубино. Бомарше - автор комедии-балета в вос­точном стиле «Та­рар» (1787), на текст которой Сальери написал одноименную оперу. В маленькой трагедии Пушкина «Моцарт и Сальери» (1830) о ней говорится устами Моцарта: «Да, Бомарше ведь был тебе приятель. // Ты для него «Тарара» сочинил, // Вещь славную. Там есть один мотив, // Я все твержу его, когда я счастлив». Бомарше прожил бурную жизнь, побывав часовщиком, узником Бастилии, учителем дочерей Людо­вика XV , не теряя присутствия духа в самых сложных ситуациях. Сальери в «Моцарте и Сальери» говорит об этом: «Бо­марше // Говаривал мне: слушай, брат Сальери, // Как мысли чер­ные к тебе придут, // Откупори шампанского бутылку // Иль пере­чти «Женитьбу Фигаро». Оценка Бомарше дана Пушки­ным в сти­хотворении «К вельможе» (1830), где «колкий Бомарше» назван в одном ряду с энциклопедистами и другими знаменитостями XVIII века: «Их мненья, толки, страсти // Забыты для других. Смотри: во­круг тебя // Всё но­вое кипит, былое истребя».

Шамфор (Chamfort ) Никола Себастьен Рок (1741–1794) - французский писатель, член Французской академии (1781) . Соб­ранные после его смерти заметки и афоризмы вошли в 4-й том его сочинений (1795) под названием «Максимы и мысли. Характеры и анекдоты». Пушкин хорошо знал эту книгу. В «Евгении Онегине» Шамфор назван в числе писателей, которых читает Онегин (гл. VIII , строфа XXXV ). Вероятно, и строка «Но дней минувших анек­доты...» связана с афоризмом Шамфора: «Только у свободных на­родов есть история, достойная внимания. История народов, пора­бощенных деспотизмом, - это лишь собрание анекдотов». Пушкин относил «твердого Шамфора» к «демократическим писателям», под­готовившим французскую революцию.

Ораторы и писатели эпохи Великой Французской революции

Лебрен (Lebrun ) Понс Дени Экушар, прозванный Лебрен-Пиндар (1729–1807) - французский поэт-классицист , последова­тель Малерба и Ж.-Б. Руссо, автор од («Ода Бюффону», «Ода Воль­теру», «Республиканские оды французскому народу», «Националь­ная ода» и др.), элегий, эпиграмм. Сто­ронник Великой Французской революции. В России его хорошо знали (на­чиная с Радищева), пе­реводили (Батюшков, Вяземский и др.). Пушкин вы­соко ценил Леб­рена - «возвышенного галла» (II , 45), цитировал его стихи (XII , 279; XIV , 147) .

Марат (Marat ) Жан Поль (1743–1793) - французский рево­люционер, один из вождей якобинцев, выдающийся оратор . С 1789 г. издавал газету «Друг народа». Был убит Шарлоттой Корде. Его родной брат де Будри был одним из учителей Пушкина в Ли­цее. Пушкин, как и декабристы, отрицательно относился к Ма­рату, видя в нем воплощение стихии революционного террора. В стихо­творении «Кинжал» (1821) он его называет «исчадьем мяте­жей», «палачом»: «Апостол гибели, усталому Аиду // Перстом он жертвы назначал, // Но вышний суд ему послал // Тебя и деву Эв­мениду». То же - в элегии «Андрей Шенье» (1825): «Ты пел Мара­товым жрецам // Кинжал и деву-эвмениду!»

Мирабо (Mirabeau ) Оноре-Габриель-Виктор Рикети, граф (1749–1791) - деятель Великой Французской революции. В 1789 г. был избран де­путатом от третьего сословия в Генеральные штаты, стал фактическим ли­дером революционеров. Прославился как ора­тор, обличавший абсолютизм. Выражая интересы крупной буржуа­зии, занимал все более и более консерва­тивные позиции, с 1790 г. был тайным агентом королевского двора. Пушкин рассматривал Мирабо как вождя первого этапа революции (есть его рису­нок, изо­бражающий Мирабо, рядом - Робеспьера и Наполеона). В его соз­на­нии Мирабо - «пламенный трибун», его имя и труды (в частно­сти, мемуары) упоминаются в стихах, прозе, переписке Пушкина. В статье «О ничтожестве литературы русской» (1834) Пушкин отме­чал: «Старое общество созрело для великого разрушения. Всё еще спокойно, но уже голос молодого Ми­рабо, подобно отдаленной буре, глухо гремит из глубины темниц, по кото­рым он скитается…» Но так как для окружения Пушкина Мирабо был еще и символом тайной измены, восторженный тон Пушкина относится только к молодому Мирабо.

Ривароль (Rivarol) Антуан (1753–1801) - французский пи­са­тель-пуб­лицист . С монархических позиций выступил против фран­цузской револю­ции и эмигрировал. Прославился своими афо­ризмами, которые ценили Пушкин и Вяземский. Так, в плане «Сцен из рыцарских времен» выводится Фауст как изобретатель книгопе­чатания, и Пушкин в скобках отмечает: «Découvert de l"imprime­rie, autre artillerie» («Изобретение книгопечатания - своего рода ар­тиллерии», а это измененный афоризм Ривароля об идеоло­ги­ческих причинах французской революции: «L"imprimerie est ar­tillerie de la pensée»(«Печатание - артиллерия мысли»).

Робеспьер (Robespierre ) Максимильен (1758–1794) -фран­цузский политический деятель, оратор, вождь якобин­цев в годы Великой Французской революции . Став в 1793 г. фактическим гла­вой революционного правительства, боролся с контрреволюцией и оппо­зиционными революционными силами методами террора. Был гильотиниро­ван термидорианцами. Если Пушкин однозначно отрицательно относился к Марату, воплощавшему для него «мя­теж», то отношение к «неподкупному» Робеспьеру иное. Не слу­чайно Пушкин писал: «Петр I одновременно Робес­пьер и Наполеон. (Воплощенная революция)». Есть предположение (правда, оспо­ренное Б.В.Томашевским), что Пушкин придал Робеспьеру, нари­сован­ному им на обороте листа с III и IV строфами пятой главы «Евгения Оне­гина», свои собственные черты.

Шенье (Chéni er ) Андре Мари (1762–1794) - французский поэт и публицист . Приветствовал Великую Французскую револю­цию (ода «Клятва в Зале для игры в мяч»), но осудил террор, вошел в либерально-монархиче­ский Клуб фельянов, в 1791–1792 гг. печа­тал антиякобинские статьи, в 1793 г. заключен в тюрьму Сен-Лазар и казнен за два дня до краха якобин­ской диктатуры. В его поэзии, близкой к предромантизму по общим тен­денциям, сочетается клас­сическая гармоничность формы с романтическим духом свободы личности. Изданные только в 1819 г. «Сочинения» Шенье, в кото­рые вошли оды, ямбы, идиллии, элегии, принесли поэту общеевро­пей­скую известность. Шенье занял особое место в русской литера­туре: более 70 поэтов обращались к его творчеству, в том числе Лермонтов, Фет, Брюсов, Цветаева, Мандельштам. Решающую роль в освоении Шенье в России сыг­рал Пушкин. Его брат Л. С. Пушкин отмечал: «Андре Шенье, француз по имени, а, конечно, не по на­правлению таланта, сделался его поэтическим кумиром. Он первый в России и, кажется, даже в Европе достойно оценил его». Пушкин сделал 5 переводов из Шенье («Внемли, о Гелиос, серебряным лу­ком звенящий», 1823; «Ты вянешь и молчишь; печаль тебя сне­дает…», 1824; «О боги мирные полей, дубров и гор…», 1824; «Близ мест, где царст­вует Венеция златая…», 1827; «Из А.Шенье («По­кров, упитанный язвитель­ною кровью»)», 1825, окончательная ре­дакция 1835). Пушкин написал не­сколько подражаний Шенье: «Не­реида» (1820, подражание 6 фрагменту идиллий), «Муза» (1821, подражание 3 фрагменту идиллий), «Каков я пре­жде был, таков и ныне я…» (окончательная редакция - 1828, самостоятель­ное сти­хотворение по мотивам 1 фрагмента элегий, элегии XL ), «Поедем, я готов; куда бы вы, друзья…» (1829, по мотивам 5 фрагмента эле­гий). Наи­более яркий образ самого Шенье предстает в стихотворе­нии Пушкина «Ан­дрей Шенье» (1825). Противопоставленный дру­гому кумиру Пушкина - Байрону с его славой («Меж тем, как изумленный мир // на урну Байрона взирает…»), Шенье предстает как неизвестный гений («Певцу любви, дуб­рав и мира // Несу над­гробные цветы. // Звучит незнаемая лира»). Пушкин ассоциирует себя с Шенье (как и в письмах этих лет), 44 строки стихотво­рения запрещаются цензурой, видящей в них намеки на русскую действи­тельность, Пушкин вынужден объясняться по поводу распростра­нившихся нелегальных списков этих строк, дело заканчивается ус­тановлением за по­этом в 1828 г. негласного надзора. Шенье - один из источников образа «та­инственного певца» («Разговор книгопро­давца с поэтом», 1824; «Поэт», 1827; «Арион», 1827). Лирика Ше­нье во многом определила видное место жанра элегии в русской романтической поэзии. Однако Пушкин подчерки­вал: «Никто более меня не уважает, не любит этого поэта, - но он истинный грек, из классиков классик. (…) …романтизма в нем нет еще ни капли» (XIII , 380 - 381), «Французские критики имеют свое понятие о ро­мантизме. (…)…Андрей Шенье, поэт, напитанный древностию, коего даже недостатки проистекают от желания дать на француз­ском языке формы греческого сти­хосложения, - попал у них в ро­мантические поэты» (XII , 179). Наибольшее влияние Шенье отме­чается в антологической лирике Пушкина (отмечено еще И. С. Тур­геневым). Поэтов сближают также по сходной в ряде моментов ду­ховной эволюции.

Конец XVIII века и XIX век

Лагарп (La Harpe ) Жан Франсуа де (1739–1803) - француз­ский тео­ретик литературы и драматург, член Французской Акаде­мии (1776) . Как драматург был последователем Вольтера (траге­дии «Граф Уорик», 1763; «Тимолеон», 1764; «Кориолан», 1784; «Филоклет», 1781; и др.). Выступил против революции и осудил подготовившие ее просветительские теории. Наиболее известный труд, досконально изученный Пушкиным, - «Лицей, или Курс древней и новой литературы» (16 томов, 1799–1805), в основу ко­торого положены лекции прочитанные Лагарпом в Сент-Оноре (1768 - 1798). В «Лицее» Лагарп отстаивал догматически понятые правила класси­цизма. Пушкин в юности считал Лагарпа непрере­каемым авторитетом (ср. в «Городке», 1815: «…грозный Аристарх // Является отважно // В шестна­дцати томах. // Хоть страшно стихо­ткачу // Лагарпа видеть вкус, // Но часто, признаюсь, // Над ним я время трачу»). Однако позже Пушкин упоминал его как пример догматика в литературе. В письме Н. Н. Раевскому-сыну (вторая половина июля 1825 г.), критикуя принцип правдоподобия, он от­мечал: «Напр., у Лагарпа Филоклет, выслушав тираду Пирра, про­износит на чис­тейшем французском языке: «Увы! я слышу сладкие звуки эллинской речи» и проч.» (то же - в набросках предисловия к «Борису Годунову», 1829; эта строка из «Филоклета» стала - с небольшими изменениями - первой строкой эпиграммы на пере­вод Гнедичем «Илиады» Гомера: «Слышу умолкнувший звук боже­ственной эллинской речи» - III , 256). Пушкин упоминает Лагарпа и в доказательство непоэтичности французов: «Всем известно, что французы народ самый антипоэтический. Лучшие писатели их, славнейшие представи­тели сего остроумного и положительного на­рода, Montaigne , Voltaire , Mon ­ tesquieu , Лагарп и сам Руссо, дока­зали, сколь чувство изящного было для них чуждо и непонятно» («Начало статьи о В. Гюго», 1832). Но Пушкин от­дает дань Лагарпу как одному из основоположников литературной критики, не полу­чившей должного развития в России: «Если публика может доволь­ствоваться тем, что называют у нас критикою, то это доказывает только, что мы еще не имеем нужды ни в Шлегелях, ни даже в Ла­гарпах» («Сочинения и переводы в стихах Павла Катенина», 1833).

Жанлис (Genlis ) Стефани Фелисите дю Кре де Сент-Обен, графиня (1746–1830) - французская писательница, автор книг для детей, написан­ных для детей герцога Орлеанского (была из воспи­тательницей, в том числе будущего короля Луи-Филиппа) и педаго­гических сочинений, в которых развивала идеи Руссо (««Воспита­тельный театр», 1780; «Адель и Теодор», 1782; и др.). Обучала На­полеона «хорошему тону», в годы Реставрации пи­сала сентимен­тальные романы («Герцогиня де Ла Вальер», 1804; «Мадам де Мен­тенон», 1806; и др.), сразу же переводившиеся в России, где творче­ство Жанлис было очень популярно. Не менее известными во вре­мена Пушкина были ее «Критический и систематический словарь придворного этикета» (1818) и «Неизданные мемуары о XVIII веке и о французской революции с 1756 г. до наших дней» (1825). У Пушкина впервые ее имя встречается в стихотворении «К сестре» (1814): «Жан-Жака ли читаешь, // Жанлиса ль пред тобой?» В даль­нейшем Пушкин неоднократно упоминает Жанлис (I , 343; II , 193; VIII , 565; и др.).

Арно (Arnault ) Антуан Венсан (1766 - 1834) - французский драматург, поэт и баснописец, член Французской Академии (1829, с 1833 г. непременный секретарь) . В 1816 г. за приверженность рево­люции и Наполеону был изгнан из Фран­ции, вернулся на ро­дину в 1819 г. Автор тра­гедий («Марий в Минтурне», 1791; «Лук­реция», 1792; «Бланш и Монкассен, или Венецианцы», 1798; и др.), развивавших идеи Французской революции и наполеонизма. Про­славился элегией «Листок» (1815), переведенной на все европей­ские языки (в России - переводы В. А. Жуковского, В. Л. Пушкина, Д. В. Давыдова и др.). Пушкин писал в статье «Фран­цузская Академия»: «Участь этого маленького стихотворения заме­чательна. Костюшко перед своей смертью повторил его на бе­регу Женевского озера; Александр Испиланти перевел его на грече­ский язык…» Арно, узнав о переводе «Листка», сделанном Д. В. Давыдовым, написал четверостишие, начало кото­рого Пуш­кин использовал в послании Давыдову («Тебе, певцу, тебе, ге­рою!», 1836). Пушкин перевел стихотворение Арно «Уединение» (1819). В указанной статье, посвященной замещению Скрибом академиче­ского кресла после смерти Арно, Пушкин подводит итог своего от­ношения к поэту: «Арно сочинил несколько трагедий, которые в свое время имели большой успех, а ныне совсем забыты. (…) Две или три басни, остроумные и грациозные, дают покойнику более права на титло поэта, нежели все его драматические творения».

Беранже (Béranger ) Пьер Жан (1780–1857) - французский поэт, выдающийся представитель песенно-поэтического жанра, ко­торый он урав­нял с «высокими» жанрами поэзии . Пушкин (в проти­воположность Вяземскому, Батюшкову, Белинскому) невы­соко ценил Беранже. В 1818 г. Вяземский просил Пушкина пере­вести две песни Беранже, но тот не отклик­нулся на эту просьбу. Он, несомненно, знал вольнолюбивые, сатирические стихи Беранже, в частности, песню «Добрый бог» (упоминает в письме Вяземскому в июле 1825 г.). Давая иронический портрет графа Нулина, Пушкин смеется над светским людьми, приезжающими в Россию из-за гра­ницы «С запасом фраков и жилетов, // С bons - mots французского двора, // С последней песней Беранжера». Стихотворение Пушкина «Моя родословная» (1830) навеяно не только Байроном, но и пес­ней Беранже «Простолюдин», откуда Пушкин взял эпиграф к сти­хотворению. У Пушкина есть и резко от­рицательные отзывы о Бе­ранже. В начатой Пушкиным статье о Гюго (1832) говорится о французах: «Первым их лирическим поэтом почитается теперь не­сносный Беранже, слагатель натянутых и манерных песенок, не имеющих ничего страстного, вдохновенного, а в веселости и остро­умии далеко от­ставших от прелестных шалостей Коле» (VII , 264). В конце жизни Пушкин более других произведений Беранже ценил песню «Король Ивето», однако не за вольнолюбивые мотивы. В статье «Французская Академия» (1836) от­мечено: «…признаюсь, вряд ли кому могло войти в голову, чтоб эта песня была сатира на Наполеона. Она очень мила (и чуть ли не лучшая изо всех песен хваленого Béranger ), но уж, конечно, в ней нет и тени оппозиции». Тем не менее Пушкин поощрял молодого Д. Ленского продолжать переводить Беранже, что говорит о неоднозначности его оценки французского поэта-песенника.

Фурье (Fourier ) Франсуа Мари Шарль (1772–1837) - фран­цузский утопический социалист, в «Трактате о домоводческо-зем­ледельческой ассо­циации» (т. 1–2, 1822, в посмертном издании на­звание «Теория всемирного единства») изложил подробный план организации общества будущего. Пушкин был знаком с идеями Фурье.

Видок (Vidocq ) Франсуа Эжен (1775–1857) - французский авантюрист, сначала преступник, затем (с 1809 г.) полицейский, до­служив­шийся до поста начальника тайной парижской полиции. В 1828 г. вышли «Мемуары» Видока (очевидно, мистификация). Пушкин опубликовал на них рецензию, полную сарказма («Видок честолюбив! Он приходит в бешенство, читая неблагоприятный от­зыв журналистов о его слоге (…), обвиняет их в безнравственности и вольнодумстве…» - XI , 129). Пушкинисты справед­ливо счи­тают, что это портрет Булгарина, которого Пушкин незадолго до этого в эпиграмме назвал «Видок-Фиглярин».

Ламенне (Lamennais ) Фелисите Робер де (1782–1854) - французский писатель и философ, аббат, один из основоположни­ков христианского со­циализма. Начав с критики Великой Француз­ской революции и материа­лизма XVIII века, утверждения идеи хри­стианской монархии, в конце 1820-х годов перешел на позиции ли­берализма. В «Словах верующего» (1834) объявил о разрыве с офи­циальной церковью. Пушкин неоднократно упоминает Ла­менне, в том числе в связи с Чаадаевым («Чедаев и братией» - XIV , 205).

Скриб (Scribe ) Огюстен-Эжен (1791–1861) - французский драматург, член Французской Академии (1834), прославился как мастер «хорошо сде­ланной пьесы», написал свыше 350 пьес (воде­вили, мелодрамы, историче­ские пьесы, оперные либретто), среди них «Шарлатанство» (1825), «Разум­ный брак» (1826), «Лиссабон­ский лютник» (1831), «Товарищество, или Ле­стница славы» (1837), «Стакан воды, или Причины и следствия» (1840), «Адриенна Ле­куврёр» (1849), либретто опер Мейербера «Роберт-Дьявол» (1831), «Гугеноты» (1836) и др. У Пушкина в письме к М.П.Погодину от 11 июля 1832 г. есть выражение «мы, холодные северные зрители Скрибовых водевилей», из которого вытекает его не очень лестная оценка драматургии Скриба. Запрет цензурой представления в Санкт-Петербурге исторической комедии Скриба «Бертран и Ра­тон» отмечен Пушкиным в дневнике (запись в феврале 1835 г.). В статье «Французская Академия» (1836) Пушкин приво­дит почти полностью (за исключением финала, данного им в пересказе) речь Скриба при вступлении в Академию 28 января 1836 г. и ответную речь Вильмена с подробной характеристикой вклада Скриба во французскую культуру. Пушкин называет речь «блестящей», Скриба - «что Жанен в фельетоне осмеял и Скриба, и Вильмена: «В сем остроумным оратором», но лукаво упоминает о том, случае все три представителя французского остро­умия были на сцене».

Мериме (Mérimé) П роспер (1803–1870) - французский писатель , вступил в литературу как представитель романтического движения («Театр Клары Гасуль», 1825; «Гюзла», 1827; драма «Жакерия», 1828, роман «Хроника царствования Карла IX », 1829 ), прославился как писатель-психолог, один из создателей реалистической новеллы (сборник «Мозаика», 1833; новеллы «Двойная ошибка», 1833; «Коломба», 1840; «Арсена Гийо», 1844; «Кармен», 1845; и др.). Член Французской Академии (1844). Пушкин говорил друзьям: «Я желал бы беседовать с Мериме» (по «Запискам» А. О. Смирновой, возможно, недостоверным). Через С. А. Соболевского, друга Мериме, Пушкин познакомился со сборником «Гюзла». В «Песни западных славян» Пушкин включил 11 переводов из «Гюзлы», в том числе стихотворение «Конь» - наиболее известное из них. Это достаточно вольные переводы. В предисловии к публикации цикла (1835) Пушкин упоминает о мистификации Мериме, представшего в «Гюзле» неизвестным собирателем и издателем южнославянского фольклора: «Сей неизвестный собиратель был не кто иной, как Мериме, острый и оригинальный писатель, автор Театра Клары Газюль, Хроники времен Карла IX , Двойной ошибки и других произведений, чрезвы­чайно замечательных в глубоком и жалком упадке ны­нешней фран­цузской литературы». Мериме познакомил французских чита­телей с творчеством Пушкина, им были переведены «Пиковая дама», «Вы­стрел», «Цыганы», «Гусар», «Будрыс и его сыновья», «Анчар», «Пророк», «Опричник», фрагменты из «Евгения Онегина» и «Бо­риса Годунова». В ста­тье «Литература и рабство в России. Записки русского охотника Ив. Турге­нева» (1854) Мериме писал: «Только у Пушкина я нахожу эту истинную широту и простоту, удивитель­ную точность вкуса, позволяющую отыскать среди тысячи деталей именно ту, которая способна поразить читателя. В на­чале поэмы «Цыганы» пяти-шести строк ему достаточно, чтобы показать нам цыганский табор и освещенную костром группу с прирученным медве­дем. Каждое слово этого краткого описания высвечивает мысль и оставляет неизгладимое впечатление». Мериме посвятил поэту большую статью «Александр Пушкин» (1868), в которой он ставит Пушкина выше всех евро­пейских писателей.

Карр (Karr ) Альфонс Жан (1808–1890) - французский писа­тель, пуб­лицист, издававший в 1839–1849 гг. журнал «Осы» (« Les Gu ê pes »), пользо­вавшийся большой популярностью в России. В 1832 г. опубликовал роман «Под липами» (« Sous les tilleurs »). В том же году Пушкин в письме к Е. М. Хитрово восклицал (письмо по-французски): «Как вам не совестно так пре­небрежительно ото­зваться о Карре . В его романе чувствуется талант (son roman a du g é nie ), и он стоит вычурности (marivaudage ) вашего Бальзака».

Совершенно очевидно, что русская «всемирность», столь за­метная уже у Пушкина (где мы продемонстрировали ее всего на не­скольких примерах взаимосвязей поэта с европейской литерату­рой), разительно отличается от, казалось бы, близкого подхода, представленного в так называемой «профессорской литературе» - своеобразном феномене литературной жизни Запада. Поясним этот пока редко встречающийся термин. Так как писательский гонорар нестабилен, многие литераторы создают свои произведения на до­суге, работая, как правило, преподавателями в вузах и занимаясь научной деятельностью (обычно в области филологии, философии, психологии, истории). Такова судьба Мердок и Мерля, Голдинга и Толкиена, Эко и Акройда, многих других знаменитых писателей. Преподавательская профессия накладывает неизгладимый отпеча­ток на их творчество, в их произведениях обнаруживается широкая эрудиция, знание схем конструирования литературных произведе­ний. Они постоянно прибегают к открытому и скрытому цитирова­нию классиков, демонстрируют лингвистические познания, напол­няют произведения реминисценциями, рассчитанными на столь же образованных читателей. Огромный массив литературоведческих, культурологических знаний оттеснил в «профессорской литера­туре» непосредственное восприятие окружающей жизни. Даже фантазия приобрела литературоведческое звучание, что ярче всего проявилось у создателя фэнтези Толкиена, а затем и у его последо­вателей.

Пушкин, напротив, вовсе не профессиональный филолог, как впоследствии Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский, А. П. Чехов и А. М. Горький, В. В. Маяковский и М. А. Шолохов, И. А. Бунин и М. А. Булгаков, многие другие выдающиеся представители русской «всемирности». Их диалог с мировой литературой (и прежде всего с литературой европейской) определяется не уровнем интертексту­альности, а уровнем (позволим себе неологизм) интерконцептуаль­ности и психологической и интеллектуальной отзывчивости на чу­жое чувство и чужую мысль, воспринятые в процессе их «обрусе­ния» (иначе: встраивания в русский культурный тезаурус) уже как «своё».

Ведущим художественным направлением в литературе Западной Европы начала XIX века является пришедший на смену классицизму и просветительскому реализму романтизм. Русская литература откликается на это явление своеобразно.

От романтизма западноевропейского она многое заимствует, но при этом решает проблемы собственного национального самоопределения. Русский романтизм имеет по сравнению с западноевропейским свою специфику, свои национально-исторические корни. В чем же заключается сходство русского романтизма с западноевропейским и каковы его национальные отличия?

Конец XVIII века в истории христианской Европы был ознаменован глубоким социальным катаклизмом, взорвавшим до основания весь общественный порядок и поставившим под сомнение веру в человеческий разум и мировую гармонию. Кровавые потрясения Великой французской революции 1789-1793 годов, наступившая вслед за ними эпоха Наполеоновских войн, установившийся в результате революции буржуазный строй с его эгоизмом и меркантильностью, с «войною всех против всех» - все это заставило интеллектуальный слой европейского общества усомниться в истине просветительских учений XVIII века, обещавших человечеству торжество свободы, равенства и братства на разумных началах.

В опубликованном в 1794 году письме Мелодора к Фила-лету русский писатель Н. М. Карамзин отмечал: «Конец нашего века почитали мы концом главнейших бедствий человечества и думали, что в нем последует важное, общее соединение теории с практикою, умозрения с деятельностию, что люди, уверясь нравственным образом в изящности законов чистого разума, начнут исполнять их во всей точности и под сению мира, в крове тишины и спокойствия, насладятся истинными благами жизни. О Филалет! Где теперь сия утешительная система?.. Она разрушилась в своем основании! ...Век просвещения! Я не узнаю тебя - в крови, в пламени но узнаю тебя, среди убийств и разрушения не узнаю тебя!.." Люди конца века потрясены случившимся. «Вот плоды ппппто просвещения! - говорят они, - вот плоды ваших ппук, тиной мудрости! ...Да погибнет же ваша философия!" И бедный, лишенный отечества, и бедный, лишенный крова, и бедный, лишенный отца, или сына, или друга, повторяют: «Да погибнет!» И доброе сердце, раздираемое зрелищем лютых бедствий, в горести своей повторяет: «Да погибнет! »

Крах веры в разум привел европейское человечество к «космическому пессимизму», безнадежности и отчаянию, сомнению в ценности современной цивилизации. Отталкиваясь от несовершенного земного миропорядка, романтики обратились к идеалам вечным и безусловным. Возник глубокий разлад между этими идеалами и действительностью, который привел к так называемому романтическому двое-мирию.

В противовес отвлеченному разуму просветителей XVIII века, предпочитавших извлекать из всего общее, типическое и с пренебрежением относившихся к «частному», «личному», романтики провозгласили идею суверенности и самоценности каждой отдельной личности с богатством ее духовных запросов, глубиной ее внутреннего мира. Главное внимание они сосредоточили не на обстоятельствах, окружавших человека, а на его переживаниях и чувствах. Романтики открыли своим читателям неведомую до них сложность и богатство человеческой души, ее противоречивость и неисчерпаемость. Они питали пристрастие к изображению сильных и ярких чувств, пламенных страстей или, напротив, тайных движений человеческой души с ее интуицией и подсознательными глубинами.

Одновременно с этим романтизм открыл индивидуальное своеобразие не только отдельной личности, но и отдельной нации на том или ином отрезке истории. Если классицизм с его верой в универсальную роль разума извлекал из жизни общечеловеческие категории, растворяя в общем все частное и нее индивидуальное, то романтизм обратился к изображению национального своеобразия мировых культур, а также покм.чал, что это своеобразие подлежит необратимым историческим переменам.

Например, классицизм воспринимал античность как эта-чоп. кик образец для подражания. Романтизм же увидел в интимной культуре Греции или Рима индивидуально-неповторимую и исторически преходящую стадию в развитии гре-чипшй или итальянской национальной культуры. Античность здесь получала совершенно иную интерпретацию: подчеркивались такие ее черты, как языческий дух, радость, враждебный жертвенности гедонизм, полнота индивидуального существования, гордое чувство человеческого достоинства. В поисках национального своеобразия романтики большое внимание уделяли устному народному творчеству, народной культуре, народному языку.

В России романтические веяния тоже возникли под влиянием событий Великой французской революции, окрепли в годы либеральной политики начала царствования Александра I, пришедшего на русский престол после дворцового заговора и убийства в ночь на 11 марта 1801 года его отца, императора Павла I. Эти веяния питал подъем национального самосознания в ходе Отечественной войны 1812 года.

Наступившая после победоносной войны реакция, отказ правительства Александра I от либеральных обещаний начала его царствования привели общество к глубокому разочарованию, которое еще более обострилось после краха декабристского движения и по-своему подпитывало романтическое мироощущение.

Таковы исторические предпосылки русского романтизма, которому были свойственны общие черты, сближавшие его с романтизмом западноевропейским. Русским романтикам тоже присуще обостренное чувство личности, устремленность к «внутреннему миру души человека, сокровенной жизни его сердца» (В. Г. Белинский), повышенная субъективность и эмоциональность авторского стиля, интерес к отечественной истории и национальному характеру.

Вместе с тем русский романтизм имел свои национальные особенности. Прежде всего, в отличие от романтизма западноевропейского, он сохранил исторический оптимизм - надежду на возможность преодоления противоречий между идеалом и действительностью. В романтизме Байрона, например, русских поэтов привлекал пафос свободолюбия, бунт против несовершенного миропорядка, но им оставались чужды байронический скептицизм, «космический пессимизм», настроения «мировой скорби». Русские романтики не приняли также культ самодовольной, гордой и эгоистически настроенной человеческой личности, противопоставив ему идеальный образ гражданина-патриота или гуманного человека, наделенного чувством христианской любви, жертвенности и сострадания.

Романтический индивидуализм западноевропейского героя не нашел на русской почве поддержки, но встретил суровое осуждение.

Эти особенности нашего романтизма были связаны с тем, что русская действительность начала XIX века таила в себе скрытые возможности радикального обновления: на очереди стоял крестьянский вопрос, созревали предпосылки больших перемен, которые совершились в 60-е годы XIX века. Существенную роль в национальном самоопределении русского романтизма сыграла и тысячелетняя православно-христианская культура с ее тягой к общему согласию и соборному решению всех вопросов, с ее неприятием индивидуализма, с осуждением эгоизма и тщеславия. Поэтому в русском романтизме в отличие от романтизма западноевропейского, не произошло решительного разрыва с культурой классицизма и Просвещения.

Вернемся к ответному письму Филалета к Мелодору Карамзина. Филалет как будто бы соглашается с другом: «...Мы излишне величали восемнадцатый век и слишком много ожидали от него. Происшествия доказали, каким ужасным заблуждениям подвержен еще разум наших современников!» Но, в отличие от Мелодора, Филалет не впадает в уныние. Он считает, что эти заблуждения заключены не в природе разума, а в умственной гордыне: «Горе той философии, которая все решить хочет! Теряясь в лабиринте неизъяснимых затруднений, она может довести нас до отчаяния...»