Лучше ходить в дом скорби. Лучше ходить в дом плача

In memoriam#

Лоренс Стерн, к трехсотлетию со дня рождения которого и приурочена эта публикация, был не только знаменитым автором “Тристрама Шенди” и “Сентиментального путешествия” (последняя книга дала имя целому направлению в европейской литературе), но и автором проповедей, которые по долгу службы он читал во вверенных ему приходах, а также как пребендарий Йоркского собора. И можно без преувеличения сказать, что стиль Стерна-романиста выработался в большей степени в работе над проповедями, чем в писании хлестких памфлетов на злобу дня, чем он занимался в молодые годы.

В проповедях - казалось бы, сугубо каноническом жанре - Стерн отступает от канонов, как отступал он и в “Тристраме Шенди”, хотя, разумеется, не столь демонстративно. В большинстве случаев тон проповедей ближе к задушевной беседе с паствой, Стерн обращается не только к чувству сострадания, но и к чувству юмора своих слушателей. Поэт Томас Грей, автор знаменитого “Сельского кладбища”, писал, что проповеди Стерна “свидетельствуют о сильном воображении и отзывчивом сердце, <...> но часто замечаешь, как он подходит к самой грани смешного и готов швырнуть свой парик в лицо слушателям”.

Занятия риторикой в Кембридже не прошли даром. Стерн называл свои проповеди “драматическими”, возможно потому, что часто вступал в спор с обычно всеми почитаемыми библейскими персонажами, превращая проповедь в изощренный полемический диалог. Часто признание того или иного тезиса в начале проповеди завершается его опровержением, и наоборот - тезис опровергается, чтобы в конечном счете в какой-то мере быть принятым.

Публикуемая проповедь - House of Mourning and House of Feasting Described - вошла в первый том “Проповедей мистера Йорика”, опубликованный в мае 1760 года, но и спустя много лет, в 1767 году, Стерн писал дочери, что считает “Дом Плача” “одной из своих лучших работ”.

Остается лишь добавить, что английское “feasting” может означать не только празднество и пиршество, но также наслаждение и удовольствие; с учетом этого значения и описывает Стерн Дом Веселья.

Экклезиаст. 7:2,3

Лучше ходить в дом плача, нежели в дом пира.

Это я отрицаю (но давайте послушаем, как мудрец подтверждает это: “ибо таков конец всякого человека, и живой приложит это к своему сердцу: печаль лучше смеха”), ибо я полагаю, что это подходит для ордена полоумных картезианских монахов, но не для мирян. Ведь для чего, как вы думаете, Господь сотворил нас? Для сладости благодатных долин, куда Он нас поместил, или для засушливой и мрачной пустыни Сьерра-Морены? Неужто грустных событий в нашей жизни и безрадостных часов, которые постоянно настигают нас, недостаточно, чтобы мы еще кидались за ними в погоню и, противореча собственному сердцу, говорили, как требует этот текст, что они лучше, чем часы радости? Неужели Всевышний ради того направил нас в этот мир, чтобы мы шли рыдая, чтобы огорчались и сокращали жизнь и без того короткую и полную огорчений? Не думаете же вы, мой добрый проповедник, что Тот, кто бесконечно счастлив, может завидовать нашим радостям? Или Тот, кто бесконечно добр, пожалеет для удрученного путника краткого отдыха и подкрепления, необходимых для дальнейшего продвижения на его тяжком жизненном пути? Или что Он призовет его к суровой расплате за то, что тот на своем пути спешил уловить какие-то ничтожные мимолетные радости, чтобы хоть немного подсластить нелегкую жизнь и примириться с неровной дорогой и теми ухабами, которые наверняка встретятся ему на пути? Подумайте, прошу вас, какое вспомоществование уготовил нам Создатель, дабы мы не продвигались в печали по жизненному пути, - сколько караван-сараев для отдохновения, какие силы и способности даровал Он нам для наслаждения ими, какие точно подобранные предметы расположил Он на нашем пути ради нашего развлечения; некоторые из них Он сделал столь прекрасными, столь подходящими для этих целей, что они обладали силой на какое-то время отвлечь нас от чувства боли, подбодрить сердце, сокрушенное нищетой либо немощью, заставить его биться, не вспоминая о своих бедах.

Сейчас я не буду вступать в единоборство с собственной риторикой; я предпочту на какое-то время продолжить аллегорию и сказать, что мы - путешественники в самом умилительном смысле этого слова, и как путешественникам, хотя и по делам ближе всего касающимся нас самих, нам, разумеется, должно быть дозволено насладиться природными и рукотворными красотами той страны, по которой мы идем, не упрекая себя в том, что мы забыли главное задание, ради которого сюда посланы; а если мы будем так держать путь, что не уклонимся с него, дабы взглянуть на разнообразие пейзажей, зданий и руин, которые подстрекают нас к тому, то это будет бессмысленное святое странствие с закрытыми глазами.

Но давайте не потеряем нить рассуждений, увлекшись сравнением.

Давайте помнить - сколь бы разными ни были наши пути, мы все же обращаем лица свои к Иерусалиму, - у нас имеется место отдохновения и счастия, к которому мы поспешаем, и путь туда заключается не в увеселении сердца, а в том, чтоб наставить его в добродетели; а увеселение и пиршество обычно не способствуют этому - тогда как скорбь в какой-то мере есть время благочестия - и не потому, что страдания напоминают нам о наших грехах, но благодаря тому, что на пути нашем возникает задержка, страдания эти дают нам то, чего в спешке и мирской суете не можем мы получить - недолгое время для размышлений, которое требуется большинству из нас, чтобы стать мудрее и лучше; иногда столь необходимо человеку погрузиться в себя, что ради того, чтобы достичь этого, ему следует пожертвовать своим сиюминутным счастьем. Ему лучше, как сказал мудрец, идти в Дом Плача, где он встретит нечто, что поможет усмирить его страсти, чем в Дом Пира, где радость и веселье, скорее всего, возбудят эти страсти. Ведь в то время, как развлечения и ласки одного места отворяют сердце для искушений, - печали другого защищают его и, естественно, отвращают от оных. Какое же странное и непредсказуемое существо человек! Он создан таким, что только и стремится к счастью, - и тем не менее, хоть это иногда и делает его несчастным, как склонен он ошибаться в выборе того пути, который один только и может привести к достижению его желаний!

Таково заявление мудреца во всей его силе. Но чтобы в полной мере отдать справедливость его словам, я попытаюсь еще ближе рассмотреть эту тему. Для этого необходимо остановиться и бросить беглый взгляд на эти два места - на Дом Плача и Дом Веселья. Разрешите же мне, прошу вас, воскресить на какой-то момент оба эти места в вашем воображении, дабы оттуда я мог взывать к сердцам вашим и правдиво показать устойчивое влияние и естественное воздействие каждого из этих мест на наше сознание, о чем лишь вскользь упомянуто в тексте.

Сначала давайте взглянем на Дом Веселья.

И здесь, дабы, насколько возможно, не быть несправедливыми и предубежденными при его описании, мы возьмем отнюдь не худшие образцы этих домов, а лишь такие, которые открыты только для того, чтобы продавать добродетель и для этой цели рассчитаны и замаскированы так, что безопасно не только заключить договор на покупку, но и привести его в исполнение.

Это будет не кофейня - и не такой дом, где царят невоздержанность и излишества, как это часто бывает в домах веселья; нет, давайте возьмем один из таких домов, где не будет ничего чрезмерного, где нет (или кажется, что нет) ничего преступного - но где все на первый взгляд остается в границах скромности и трезвости.

Тогда представьте себе такой Дом Веселья, где по договоренности или по приглашению собрались мужчины и женщины с одной лишь целью: повеселиться и развлечь друг друга такими способами, кои обычаи и религия вовсе не запрещают.

Но прежде чем войти, давайте изучим, каковы должны быть чувства каждого еще до прихода, и мы обнаружим, что, как бы эти люди ни отличались друг от друга своими взглядами и нравом, все они сходятся в том, что, раз человек идет в Дом Радости и Веселья, ему следует отвлечься ото всего, противоречащего этому намерению или несовместимого с ним. А для этого он должен оставить позади свои заботы, свои серьезные мысли, свои нравственные размышления и уйти из дома в таком расположении духа, с такой сердечной легкостью, какие соответствуют ситуации и преумножают ожидающее его в том Доме Веселья. С этим невольным состоянием ума, о котором он может и не предполагать, так как в нем не более, как желание стать приятным гостем, - давайте вообразим, как он входит в Дом Веселья с сердцем, свободным от строгих запретов и открытым к приятию удовольствий. Совсем не обязательно, я думаю, допускать невоздержанность в такой сцене - или предполагать такое излишество в удовлетворении аппетитов, которое разжигает кровь и воспламеняет желания. Давайте тогда допускать лишь то легкое возбуждение, которое естественно возникает при таком доброжелательном общении. В этом состоянии духа, созданном заранее и еще усиленном благодаря такому общению, - заметьте, как непроизвольно поднимается настроение, как быстро и незаметно оно переходит границы, которые соблюдаются в более спокойные часы.

Когда веселые, радужные стороны жизни оставляют проход к сердцу человека столь бездумно незащищенным, когда добрые и ласковые взгляды всего внешнего, что может льстить нашим чувствам, вступили в сговор с врагом внутри нас, чтобы человек сдался и снял свою оборону, когда и музыка предложила свою помощь и всей своей мощью обрушилась на его страсти, когда голоса поющих мужчин и женщин и звуки скрипки и лютни ворвались в его душу и своими нежными нотами прикоснулись к тайным струнам восторга, - в такие моменты давайте вскроем его сердце и заглянем в него. Посмотрите, какое оно тщеславное! Какое слабое! Какое пустое! Взгляните на те несколько ниш, те чистые обители для приятия невинности и добродетели - грустное зрелище! Узрите, что теперь эти прекрасные чувства лишены пристанища - изгнаны из своих священных обителей, дабы освободить место, - чему? - в лучшем случае, легкомыслию и неосмотрительности, возможно, глупости, а может статься, и более скверным гостям, которые при таком брожении ума и чувств могут незаметно проникнуть туда в это время.

В описанной выше сцене и положении может ли самый осмотрительный человек сказать - вот до сих пор простираются мои желания, но ни шагу дальше? Или может ли самый хладнокровный и бдительный человек сказать, когда удовольствия полностью завладели его сердцем, что нет ни единой мысли или стремления, которые он должен был бы скрывать? В такие свободные, незащищенные моменты воображение не всегда под контролем - невзирая на разум и размышления, оно насильно унесет человека туда, куда он вовсе и не собирался, - подобно тому как дух немой в грустном рассказе отца о своем ребенке многократно бросал его и в огонь, и в воду, чтобы погубить, рвал его и не хотел отпускать.

Но почему, вы скажете, нужно брать наихудшее описание того, как может пострадать разум.

Почему бы не сделать нам более благоприятное предположение? Что многие, придающиеся таким развлечениям и привыкшие к ним, постепенно научились презирать и побеждать их; что многие умы вовсе не так подвержены влиянию разгоряченных чувств или не так плохо защищены от них, чтобы удовольствия могли легко развратить или обезоружить их; ведь можно предположить, что из великого множества людей, которые ежедневно теснятся в Доме Веселья, многие выходят в том же состоянии невинности, в каковом туда зашли; и что, ежели мы включаем в наши подсчеты людей обоего пола, какие прекрасные перед нами примеры чистоты и целомудрия образа мыслей, ежели Дом Веселья, со всеми его прелестями и соблазнами, не в силах породить мысли или возбудить намерения, от коих могла бы покраснеть добродетель или которые не поддержала бы самая щепетильная совесть. Упаси Боже, чтобы мы это отрицали. Несомненно, многие люди любых возрастов ускользали невредимыми и выбирались на сушу из этого опасного моря, не потерпев крушения. И все же не следует ли их причислить к более удачливым искателям приключений; и даже если кто-либо категорически запретит любую попытку такого рода или будет столь бесстыден, что заклеймит любого, кто попытается предпринять ее, так как, полагаю, найдется много таких, кто обязательно так и поступит и чье состояние и общественное положение неизбежно подталкивают к этому, однако нам все же должно быть дозволено описать этот прекрасный и столь прельстительный спуск - мы можем указать на его скрытые опасности и предупредить неосмотрительного путника, где они поджидают его. Мы можем предостеречь его юность и неопытность от возможных угроз, показать, сколь малого он достигнет, пойдя на риск, и насколько мудрее и лучше было бы, как сказано в тексте, искать случая умножить свои немногие добродетели, нежели необдуманно доверять их изменчивому случаю, при котором лучшее, на что можно надеяться, это вернуться, с теми сокровищами, которые человек принес, но где, вполне возможно, ежели не повезет, он может все растерять, в том числе и себя самого, и погибнуть навеки.

Но хватит о Доме Веселья, который, между прочим, хотя обычно и открыт повсеместно в любое время года, сейчас в христианских странах везде накрепко закрыт . И, по правде сказать, я был более строг в своих предостережениях против него не столько потому, что предмет того требует, сколько из уважения ко времени года, когда наша Церковь предписывает большее послушание и самоотречение и тем самым усугубляет ограничения в отношении удовольствий и развлечений, которые уже упоминались.

Так давайте же отвернемся от сей веселой сцены; разрешите подвести вас ненадолго к сцене, гораздо более располагающей к размышлениям. Давайте пойдем в Дом Плача, ставший таковым ввиду тех страданий, которые возникли просто из-за досадных происшествий и бедствий, с коими мы сталкиваемся в жизни, - туда, где, быть может, престарелые родители сидят в неизбывном горе, до глубины души уязвленные глупостью и неосмотрительностью своего неблагодарного ребенка - ребенка, о котором они неустанно молились, на котором сосредоточились все их надежды и ожидания. Возможна и более впечатляющая сцена - добродетельное семейство в крайней нужде, ибо несчастный глава семьи, долго сражавшийся со многими бедами и храбро противостоявший им, сейчас, увы, в конце концов сломлен - сокрушен жестоким ударом, который никакие предусмотрительность и бережливость не могли предотвратить. О Боже! Взгляните на его страдания - узрите, как он окружен своими чадами и подопечными, обуреваемый печалью, - не имеющий даже куска хлеба, чтобы их накормить, неспособный забыть лучшие дни, - сгорающий от стыда.

Когда мы входим в такой Дом Плача - невозможно обидеть несчастного даже неподобающим взглядом. В каком бы состоянии душевного легкомыслия и разгула мы ни увидели подобную сцену - она обязательно бросилась бы нам в глаза, она также привлекла бы и наше внимание, собрала вместе и отрезвила разрозненные мысли и укрепила их разумом. Мимолетная картина горя, какую мы здесь набросали, - как быстро даст она пищу для работы мысли? Обязательно ли заставит она задуматься над бедами и несчастьями, опасностями и невзгодами, коим подвержена жизнь человеческая? Когда человек держит перед собой такое зеркало, оно заставляет его размышлять о тщете всего сущего - о неизбежной кончине и недолговечности владения всем, что есть в этом мире. От серьезных размышлений такого рода не унесутся ли наши мысли незаметно для нас еще дальше? И понимание, кто мы есть, в каком мире мы живем и какие несчастья могут выпасть на нашу долю, - разве не естественно, что оно заставит нас взглянуть в будущее, на то, что, вероятнее всего, нас ожидает? на тот мир, что нам будет уготован, на те несчастья, которые ждут нас в нем, на то, какие шаги нам следует предпринять, дабы избежать их, пока еще есть время и возможность.

Если подразумевается, что уроки эти неотделимы от Дома Плача, мы обретем еще более поучительную школу разума, когда взглянем на это место в том трогающем до слез свете, какой и вкладывает в него мудрец, ограничивший в своем тексте Дом Плача, как я полагаю, сценой печали, стенаний и оплакивания усопшего.

Повернитесь сюда, умоляю вас, хоть ненадолго. Взгляните на усопшего, готового к погребению; он - единственный сын у матери, а она - вдова. А вот еще более впечатляющее зрелище - любящий, заботливый отец большого семейства лежит бездыханный; он умер в расцвете сил - оторванный в недобрый час от детей своих и от безутешной супруги.

Взгляните на толпу горожан, собравшихся, чтобы присоединить и свои слезы, мрачно бредущих к Дому Плача с глубокой скорбью на лицах отдать последний долг, который, когда долг природе уже уплачен, мы должны уплатить друг другу.

Если эти печальные обстоятельства, приведшие человека сюда, не возымели еще своего действия, обратите внимание, к какому серьезному и благочестивому состоянию ума придет любой, вошедший в эти врата страдания. Деятельный, метущийся дух, который в Доме Веселья обычно гнал человека от одного развлечения к другому, - взгляните, как он сник! как он успокоился! В этом мрачном доме, полном теней и безутешного уныния, способных обуять душу, - взгляните: легкомысленное сердце, которое никогда раньше не размышляло всерьез, как задумчиво оно сейчас, как смягчилось, как восприимчиво, как полно религиозного чувства, как глубоко потрясено пониманием и любовью к добродетели. Можем ли мы в этот переломный момент, пока господствует империя благомыслия и религии, пока сердце подобным образом наставлено разумом и занято размышлениями о божественном - ведь мы видим сердце это во всей его наготе, очищенным от страстей, незапятнанным миром и равнодушным к его удовольствиям, - можем ли мы с уверенностью основать наши доводы на этом единственном свидетельстве и спросить самых больших любителей плотских радостей, правильный ли выбор сделал здесь Соломон в пользу Дома Плача? Не ради самого дома как такового, но ввиду того что дом этот полезен для добродетели и приносит столько блага.

А если не учитывать эту цель, то печали, я повторяю, лишь укорачивают жизнь человеческую - а также и серьезность, со всей ее деланой торжественностью лица и осанки, не более как способ сделать одну половину света веселой, взвалив все на другую.

Подумайте о том, что было сказано, и да пребудет с вами Божье благословение. Аминь.

1–23. Нравственные наставления Екклезиаста. 24–29. Развращенность женщины.

. Доброе имя лучше дорогой масти, и день смерти – дня рожде­ния.

. Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира; ибо таков конец всякого человека, и живой при­ложит это к своему сердцу.

. Сетование лучше смеха; по­тому что при печали лица сердце делает­ся лучше.

. Сердце мудрых – в доме плача, а сердце глупых – в доме веселья.

. Лучше слушать обличе­ния от мудрого, нежели слушать песни глупых;

. потому что смех глупых то же, что треск тернового хвороста под котлом. И это – суета!

До 7-ой главы то отношение к жизни, которому научал Екклезиаст, то »лучше е», что находил он в жизни, было указано им кратко и обще. Благодаря этому, его наставления могли подать повод к слишком одностороннему пониманию. Могло показаться (так не раз и случалось), что Екклезиаст приглашает к эпикурейскому наслаждению жизнью, к извлечению из нее всевозможных удовольствий и особенно чувственных. Его «ешь, пей, веселись» могло быть понято, как призыв к разнузданному веселью на жизненном пиру, как приглашение брать от жизни возможно больше наслаждений, не смущаясь мыслью о неизвестном будущем. Глава седьмая устраняет всякую возможность такого перетолкования и устанавливает истинный смысл наставлений Екклезиаста.

Внушая «веселиться», он имел в виду не то легкомысленное, пошлое веселье среди мирских забав и развлечений, которое оставляет по себе ощущение пустоты и нравственной неудовлетворенности, но светлое, праздничное настроение, которое во всем совершающемся видит проявление Божественного Разума и, потому, умеет извлекать минуты чистой, безмятежной радости даже из самых страданий, будут ли они чужие или собственные. Внутренний опыт научил Екклезиаста, что созерцание человеческих страданий и даже смерти вызывает в душе ту особенную полноту нравственного чувства, которая создает более прочное счастье, чем все пошлые развлечения, столь же кратковременные, как треск тернового хвороста (ст. 6). Человек научается тогда понимать истинный смысл жизни, примиряться со злом, не бояться смерти, оставаться безмятежно радостным при всех обстоятельствах жизни. В виду этого, Екклезиаст советует предпочитать день смерти дню рождения, дом плача – дому пира, сетование – смеху, обличения мудрых – песням глупых. «При печали лица сердце делается лучше », точнее с еврейского: делается веселее, счастливее (ср. ; ; ).

. Притесняя других, мудрый делает­ся глупым, и подарки по­ртят сердце.

"И подарки портят сердце «. Разумеются, преимущественно, подарки должностным лицам.

. Конец дела лучше начала его; терпеливый лучше высокомерного.

. Не будь духом тво­им по­спешен на гнев, по­тому что гнев гнездит­ся в сердце глупых.

. Не говори: «отчего это пре­жние дни были лучше нынешних?», по­тому что не от мудрости ты спрашиваешь об этом.

Екклезиаст предостерегает от того угрюмого и нетерпеливого недовольства, которое во всем старается отыскать дурное.

. Хороша мудрость с наслед­с­т­во­м, и особен­но для видящих солнце:

"Хороша мудрость с наследством, и особенно для видящих солнце ". Частица מך имеет здесь, как в , значение «ровно как», «подобно». Следовательно, можно перевести: хороша мудрость как и наследство, и преимущественнее (наследства) для видящих солнце, т. е. для людей.

. потому что под сенью ее то же, что под сенью серебра; но пре­восход­с­т­во знания в том, что мудрость дает жизнь владеющему ею.

Преимущество мудрости в том, что она дает жизнь, – жизнь не только истинно-нравственную, но и физическую, поскольку отвращает человека от страстей, губящих тело.

. Смотри на дей­с­т­во­вание Божие: ибо кто может выпрямить то, что Он сделал кривым?

. Во дни бла­го­получия по­льзуйся бла­гом, а во дни несчастья раз­мышляй: то и другое соделал для того, чтобы человек ничего не мог ска­за­ть про­тив Него.

"Не мог сказать против Него ". ויכצא (как в ) значит: после него. Следует перевести: не мог сказать после себя. Для того посылает человеку благополучие и несчастье, чтобы он не знал будущего и чувствовал постоянную зависимость от Бога.

. Всего насмотрел­ся я в суетные дни мо­и: праведник гибнет в праведности своей; нечестивый живет долго в нечестии своем.

. Не будь слишком строг, и не выставляй себя слишком мудрым; зачем тебе губить себя?

"Не будь слишком строг «, буквально: не будь слишком праведен. В этих словах некоторые видели выражение стоического принципа жить сообразно с природой и стоического понятия о добродетели, как искусстве μεσος ἔχειν – держаться средины. На самом же деле, продолжая развивать свою прежнюю мысль о разумном наслаждении жизнью, Екклезиаст предостерегает здесь лишь от излишнего педантизма и узкого ригоризма, в силу превратных нравственных понятий стремящегося изгнать из жизни все невинные радости, вполне дозволенные удовольствия.

. Не пред­авайся греху, и не будь безумен: зачем тебе умирать не в свое время?

Однако, в стремлении к счастью человек не должен переходить границы дозволенного, так как всякий ускоряет не только нравственную, но и физическую смерть.

. Хорошо, если ты будешь держаться одного и не отнимать руки от другого; по­тому что кто бо­ит­ся Бога, тот избежит всего того.

Мудрый человек сумеет найти средину и избежать крайностей бездушного ригоризма и нравственной распущенности, разумно пользуясь жизнью и оставаясь праведным. Некоторые толкователи находят здесь намеки на фарисейский ригоризм и распущенность саддукеев.

. Мудрость делает мудрого сильнее десяти властителей, которые в городе.

. Нет человека праведного на земле, который делал бы добро и не грешил бы;

. поэтому не на всякое слово, которое говорят, обращай внимание, чтобы не услы­шать тебе раба твоего, когда он злословит тебя;

. ибо сердце твое знает много случаев, когда и сам ты злословил других.

. Все это испытал я мудростью; я сказал: «буду я мудрым»; но мудрость далека от меня.

Ту же мысль выразил Соломон в своей молитве – именно в словах: »ибо нет человека, который не грешил бы « (). Эта мысль легко связывается с последующими стихами, в которых внушается снисходительность к людям; но связь ее с предшествующим не ясна. А, между тем, 20-й стих начинается частицей יכ (ki), которая указывает на то, что этот стих содержит обоснование предшествующей мысли. Ход мыслей вероятно таков: необходимо заботиться о приобретении мудрости, охраняющей человека и от излишней строгости и от нравственной распущенности, так как нет человека на земле, который делал бы и не грешил.

. Далеко то, что было, и глубоко – глубоко: кто по­стигнет его?

. Обратил­ся я сердцем мо­им к тому, чтобы узнать, исследо­вать и изыскать мудрость и ра­зу­м, и по­знать нечестие глупости, невежества и безумия, –

Начало стиха правильнее перевести так: «далеко то, что есть, и глубоко-глубоко», т. е. далеко и глубоко отстоит от человеческого ведения все существующее, «дела, которые делает Бог » (). Ср. .

. и нашел я, что горче смерти женщина, по­тому что она – сеть, и сердце ее – силки, руки ее – оковы; добрый пред Богом спасет­ся от нее, а грешник уловлен будет ею.

Вникая глубже в причину греха, несчастия, безумия, Екклезиаст находит, что она находится отчасти в женщине. Женщина – сеть и силки для человека слабого.

. Вот это нашел я, сказал Екклесиаст, испытывая одно за другим.

. Чего еще искала душа моя, и я не нашел? – Мужчину одного из тысячи я нашел, а женщины между всеми ими не нашел.

Отсюда Екклезиаст заключает, что женщина вообще в нравственном отношении испорченнее и развращеннее мужчины. Осуждение женщины у Екклезиаста не безусловно. В другом месте () жизнь с женой он считает одним из благ, доступных человеку.

. Только это я нашел, что сотворил человека правым, а люди пустились во многие по­мыслы­.

Екклезиаст предупреждает возможный неправильный вывод из его предшествующих рассуждений. Бог, сотворивший человека правым, не есть виновник нравственной развращенности людей вообще и женщин в частности. создал человека правым, т. е. нравственно здоровым, способным идти правым путем и не грешить. «А люди пустились во многие помыслы », буквально: выдумки, мудрования (Ср. : "и сделал он в Иерусалиме искусно придуманные машины ".).

Лучше ли идти туда, где плач и слезы, стенания, и скорбь, и уныние, нежели туда, где пляски, и кимвалы, и смех, и веселье, и пресыщение, и пьянство?Да, говорит [Соломон]. Почему, скажи мне, и для чего? Потому что там зарождается наглость, а здесь скромность. Кто побывает на пире у человека, который богаче его, тот уже не с прежним удовольствием будет смотреть на свой дом, но со скукой возвратится к жене, со скукой сядет за стол и в тягость будет и слугам, и детям, и всем домашним оттого, что из-за чужого богатства яснее увидит свою бедность. И худо не это только, но и то, что он часто завидует пригласившему его на пир и вообще возвращается домой, не получив ничего доброго.

Но о плачущих ничего такого сказать нельзя, напротив: [у них] много любомудрия, много скромности. Как только войдет кто в преддверие дома, в котором есть умерший, и увидит мертвеца, лежащего безгласным, и жену, рвущую на себе волосы, терзающую ланиты, ломающую руки, тотчас огорчается, делается печален, и каждый из сидящих там ни о чем другом не говорит с ближним, как о том, что мы ничто и что греховность наша - несказанна. Что может быть разумнее этих слов, которыми мы и бедность своей природы признаем, и нечестие наше обличаем, и настоящее считаем за ничто, произнося другими, правда, словами, но в той же силе, это чудное и исполненное мудрости изречение Соломона: Суета сует, - все суета! (Еккл. 1:2) . Вошедший в дом плачущих тотчас и сам плачет по отшедшем, хотя бы был и враг ему. Видишь, сколько этот дом лучше того?Там он, будучи и другом, завидует; здесь, будучи и врагом, плачет…

К народу антиохийскому.

Свт. Амвросий Медиоланский

Ст. 2-3 Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира; ибо таков конец всякого человека, и живой приложит это к своему сердцу. Сетование лучше смеха; потому что при печали лица сердце делается лучше

Кто хочет восходить, тому должно идти не путем радостей мира, но юдолью скорби и плача; конечно, Адаму не должно было покидать Рай, но он был обманут удовольствием.

Об удалении от мира.

Евагрий Понтийский

Ст. 2-3 Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира; ибо таков конец всякого человека, и живой приложит это к своему сердцу. Сетование лучше смеха; потому что при печали лица сердце делается лучше

Конец людей есть блаженство. Если Господь в Евангелиях называет блаженными плачущих - блаженны плачущие; ибо они утешатся (Мф. 5:4) , - то Соломон справедливо говорит о плаче при конце всякого человека, потому что те, что живут в плаче, исполняются избытком духовных благ.

Схолии на Екклесиаста.

Блж. Иероним Стридонский

Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира; ибо таков конец всякого человека, и живой приложит это к своему сердцу

Лучше идти в дом плача, чем в дом пира, в котором есть конец всякого человека: и кто живёт, приложит это к сердцу своему. Полезнее идти на похороны, чем в дом пира, потому что там от предлежащего трупа мы вразумляемся в жребии нашем и человеческой бренности, а в веселии пира мы теряем и ту долю страха, какую, по-видимому, имели. Последнюю часть стиха Симмах перевёл яснее, поставив: «и кто живёт, приложит к уму» . Из этого видно, что там, где выше он, по-видимому, одобрял пищу и питие, он не наслаждение предпочитает всему, как некоторые несправедливо думают, а только говорит, что по сравнению с скупостью и излишнею бережливостью, лучше если кто, хотя на короткое время или даже на момент, пользуется своим имением. Ибо он никогда не предпочёл бы скуки плача веселью пира, если бы сколько-нибудь ценил ядение и питие.

Толкование на книгу Екклезиаст.

Дидим Слепец

Ст. 2-3 Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира; ибо таков конец всякого человека, и живой приложит это к своему сердцу. Сетование лучше смеха; потому что при печали лица сердце делается лучше

Нет места поверхностности нрава там, где присутствует скорбь. Там воздерживаются от изъявления радости и смеха: само несчастье не допускает их наличие. Иной же раз следим за собой, чтобы не казаться веселыми из почтения к несчастным и претерпевшим бедствие. А в доме пира (Еккл. 7:2) происходит обратное, и предосудительны танцы и песнопения, коль скоро выражают собой жизнь беспорядочную. <…> Дом обозначает здесь некое состояние и образ жизни, а не место. <…> Входящий в дом плача знает, что конец всякого человека - смерть. И если знает, что суждена ему смерть, не будет много размышлять или поддаваться желанию что-либо иметь, если может обладать лишь тем, что можно потерять при смерти - богатство, славу, достоинство. <…> По поводу же живых можно сказать: живущие по воле Бога. Таковы были те, кто принадлежал к дому Авраама. <…> Чем ходить в дом пира, лучше ходить в дом плача об умершем - ибо таков конец всякого человека, и живой приложит [это] к своему сердцу .

…Если кто имеет подопечных, к примеру, детей или рабов, то, когда гневается и негодует на них, чтобы прекратить их безобразия, его сетование - лучше смеха (Еккл. 7:3) ; не сетование вообще, но сетование отца на сына, сторожа на охраняемого. <…> Но не в том случае он называет сетование благим, когда кто-либо его испытывает, но когда оно препятствует грехам умножаться до той степени, за которой следует наказание.

На гнилом полу сидит крыса. Смотрит, как человек ест. Ей совсем не страшно, а просто интересно – чем занимается большой сосед. Посмотрит, а потом неспешно семенит в другую комнату. В свои безраздельные крысиные владения. А человек смотрит на дверь, за которой исчезло упитанное серое тельце мерзкого грызуна, и глотает слезы. Он ничего не может сделать…

Такая картина выглядит обыденной в средневековой лачуге европейского бедняка. А для сегодняшнего дня – это дикость. Дикость, которая существует в центре нашего города. Дом на улице Васильева, 1 некогда был неплохим одноэтажным финским зданием довоенной постройки. В 1988-м году к нему приложили руки отечественные строители. Надстроив второй этаж, сделав капитальный ремонт и перепланировку квартир, они подключили дом к системам центрального тепло- и водоснабжения. Но они же и подселили, сами того не ведая, нового жильца. Беспощадного и вечно голодного домового по имени Serpula lacrymans – серпула плачущая. Самый страшный домовой гриб.
Прошло чуть больше года и микологическое обследование здания в декабре 1989-го кооперативом «Стройдиагноз» уже выявило серьезные последствия грибной жизнедеятельности. Гнил подвал, некоторые перекрытия и полы. Тогда, больше 20-ти лет назад, дом можно было спасти химической обработкой пораженных участков, с последующим их уничтожением и заменой. Но ничего сделано не было.
Междуведомственная комиссия, обследовавшая дом в июле 1998-го года, заключила, что первый этаж непригоден для проживания. Но капитальный ремонт с заменой поврежденных брусьев, глубоким антисептицированием деревянных конструкций, полной заменой полов и восстановлением вентиляции подвала еще способен был помочь. Разумеется, на время проведения ремонта жильцы должны быть отселены. И снова дальше бумажного заключения дело не пошло. Гриб плакал и ел.
Июль 2003-го года. Еще одна междуведомственная комиссия. Ее заключение разнится с предыдущим тем, что для проживания стал непригоден уже весь дом. Мало этого – и ремонт нецелесообразен. Десятиквартирный дом сгнил окончательно, а посему подлежит расселению, разборке и сожжению. И снова никаких действий, а гриб ест и плачет.
Январь 2007-го года. Комиссия. Заключение. Рыдания гриба…
А что же люди? Люди живут. Они двадцать лет дышат вреднейшими спорами неумолимого и безнаказанного соседа. Они пишут, они просят, они отчаиваются.
Светлана Трачук живет в двухкомнатной квартире на первом этаже. Именно у нее вторая комната занята серым грызуном. Потому что жить в ней человеку нельзя – пол провалился, дверь и оконные рамы перекошены, гниль на стенах. Однако счета на оплату от ЖКХ приходят Светлане исправно.
Согласно заключениям комиссий, дом признан непригодным для проживания, но не является аварийным. Так же можно сказать о любом деревенском сарае – жить в нем нельзя, но на голову вошедшему он скорее всего не рухнет.
Сейчас чиновники планируют включить дом в программу по переселению граждан из аварийного жилищного фонда на 2011 год. Но это произойдет только в случае финансирования. Согласно их ответам на письма жильцов, во втором полугодии будущего года будет рассмотрена возможность предоставления субсидии для покупки жилья на вторичном рынке. Хронология предыдущего бездействия вселила в жильцов перманентный вотум недоверия.
Серпула плачущая – очень живучий гриб. Микологи утверждают, что только огонь закрытой топки сможет остановить его слезы, разъедающие не только древесину, но и людей. А жильцы верят, что прежде в пламени должна погибнуть жирная и глупая крыса.
Бессердечная крыса бюрократии.

В одной из библейских книг сказано: «Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира» (Еккл. 7:2)

Не правда ли, как это не похоже на наши мысли? Мы с такой радостью принимаем приглашения на застолья и веселья, мы так боимся вестей о смерти и похоронах, что слова эти так же далеки от большинства людей, как небо далеко от земли.

Но так и говорит пророк Исайя о мыслях Божиих, что они отстоят от мыслей человеческих, как небо от земли. Прочтем поэтому дальше то место Писания, где говорится о доме плача, чтобы вникнуть в них глубже.

«Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира; ибо таков конец всякого человека, и живой приложит это к своему сердцу.

Сетование лучше смеха; потому что при печали лица сердце делается лучше.

Сердце мудрых - в доме плача, а сердце глупых - в доме веселья» (Еккл. 7:2-4)

Все мы слышали о делах милосердия, которые хвалит в Евангелии Спаситель и за творение которых призывает в Царство праведников. Это «Накормить голодного, напоить жаждущего, одеть нагого, ввести в дом путника, посетить больного, оказать милость заключенному в темнице». Воистину, войдем мы в Рай Божий, братья и сестры, если ради Христа, а не ради похвалы или тщеславия будем, не ленясь, творить дела милосердия. Но есть и еще одно дело доброе, издревле помещавшееся в ряду духовных трудов. Это помощь при погребении, молитва за усопших, утешение скорбящих, потерявших близкого человека. У евреев в древности эти труды оценивались даже выше, чем раздача милостыни или хлеба голодным.

Действительно, давая деньги бедному, можно невольно помыслить о себе что-то ложно-высокое, мол, я - хороший человек. Но, омывая мертвое тело, или роя могилу, или вынося на плечах из дома гроб с покойным, человек меньше всего склонен думать о себе высоко. Смиряется в это время человек и думает: «И я таков же. Когда-то мой час пробьет?» А вслед за этими мыслями придет и молитва. И не о себе только, но и о всех. «Бедные мы люди. Господи, помилуй нас!»

Преподобный Серафим Саровский, а вместе с ним и все святые отцы, советовал часто думать о смерти. Думать и говорить Господу: «Когда пред Тобою стану, что тебе скажу? Пресвятая Богородице, помоги мне»

Так мысль о смерти рождает молитву и сострадание к уже усопшим.

Вообще молитва за усопших, для тех, кто имеет уши чтоб слышать, есть удобнейшее средство исполнения двух главных заповедей. Две главные заповеди это - любовь к Господу Богу и любовь к ближнему.

И любовь к Богу проявляется больше всего через любовь к молитве церковной, к богослужению. Кто любит церковную службу, тот любит Бога, по слову Иоанна Лествичника. А молитва за усопшего человека, это единственный способ помочь душе его. Сам он уже себе ничем не поможет. Сам он с яркостью и точностью, каких не было на земле, вдруг понял и вспомнил всю жизнь свою. Душа его ужаснулась и застыдилась. Теперь бы вернуться на землю - все было бы по-другому. Но грозны суды Божии и возврата нет обратно. Остается только любовь, «которая никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1 Кор. 13:8)

Движимые этой любовью люди будут умолять Судию, и Тот, обещавший ранее услышать всех призывающих Его во время скорби (См. Пс.49:15) не отвратит слух от этой мольбы.

Так люди молятся, выражая любовь к Богу, и молятся о беззащитных душах, выражая любовь к ближнему. Обе заповеди выполняются одновременно.

Ежесекундно в мире умирают люди. Мы не думаем об этом, потому что привыкли думать только о себе и своих нуждах. Но кто задумается, устрашится. И прав тысячу раз старец в романе Достоевского, говорящий, что человек, желающий сделать нечто доброе прямо сейчас, пусть помолится, говоря: «Господи, помилуй души, в сии мгновения пред тобою представшие»

И не только в храме или дома может звучать заупокойная молитва. Есть еще одно великое место на земле, куда должны время от времени приходить мы все. Это - кладбище.

Есть в народе пословица: Если тебе грустно - иди на кладбище. Если тебе весело - иди на кладбище. Отчего так?

Оттого, что маленькая твоя скорбь растворится в море общей скорби, а глупая твоя радость не захочет выплескиваться через край.

Вслушаемся в слово «кладбище». Оно от корня «класть». Это смерть уложила в землю, словно одолела в борьбе и положила на лопатки и сильного, и слабого, и образованного, и неграмотного, и мужчину, и женщину. Но не просто она «положила». Мы, живые, усопшего похоронили. А это слово «хоронить» означает «прятать». Так в русском языке, так же и в украинском: «ховати». Прячут то, что нужно со временем найти. Мы прячем в землю тело человеческое, а Бог найдет и воскресит его в Последний день. Мы прячем в землю тело по слову: «Земля еси в землю отыдеши», а Бог найдет человека по слову Иезекиля: «Я выведу вас из гробов ваших»

Поймем и запомним, братья и сестры, что место погребения есть в то же время и местом будущего воскресения. Так смотрите на эти священные для нашего сердца места и, приходя на кладбище, читайте с сердечной верой слова Символа: Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь.

И отправляясь на кладбище, чтобы убрать и украсить могилку, чтобы посидеть молча на месте, где нашло покой тело любимого человека, берите с собой Псалтирь или Евангелие. Если Евангелие, то читайте оттуда о Воскресении Христовом или беседы Христа о вечной жизни и Хлебе небесном (5-я и 6-я главы Евангелия от Иоанна) Эти слова читаются и в чине погребения. А если Псалтирь, то - 17-ю кафизму и псалом 90-й. именно эти псалмы используются Церковью в молитвах за усопших.

Псалом 118 (17-я кафизма) это - великолепное дерево с двадцатью двумя ветвями, на каждой из которых - по восемь плодов. Этот псалом выучить должны были все евреи, чтобы читать его во время длинной дороги в Иерусалимский храм. Двадцать две буквы в еврейской азбуке, и в псалме - двадцать две части. Каждая часть начинается с очередной буквы алфавита. И в каждой части - восемь стихов. Восемь, потому, что семь это символ нынешнего века, а восемь - символ грядущего века и вечного Царства. И воскресный день есть День восьмой, День, вырывающийся в вечность и вводящий туда человечество. Наши воскресные службы поются на восемь гласов и собраны в книге, называемой Октоих (от греческого «восемь»)

Хоть он и очень длинный, этот псалом, но он столь сладок и глубок, что было бы хорошо его со временем и выучить. Голос Самого Христа слышится в пророческих стихах этой длинной молитвы и, возможно, Христос Сам отпел Себя, готовясь к страданию, словами этого псалма. Поскольку написано, что после Тайной Вечери Он и ученики «воспев, пошли на гору Елеонскую» (Мк.14:26)

Мы начали с того, что ходить в дом плача лучше, чем ходить в дом смеха. Это могло показаться кому-то синонимом мрачности. Но не к мрачности, а к глубине зовет нас Церковь, и от пустоты отвлекает нас, чтобы дать полноту и истинную, а не притворную, радость.