Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Джонатан Свифт

© Михайлов М., сокращённый пересказ, 2014

© Слепков А. Г., ил., 2014

© ООО «Издательство АСТ», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес

* * *

Гулливер в стране лилипутов

Глава 1

* * *

Ранним майским утром от пристани бристольского порта отчалил трёхмачтовый бриг «Антилопа».

Корабельный врач Лемюэль Гулливер смотрел с кормы на берег в подзорную трубу.

Его жена и двое детей, Джонни и Бетти, привыкли провожать главу семьи в плавание – ведь больше всего на свете он любил путешествовать.

Уже в школе Лемюэль с особым усердием изучал те науки, которые в первую очередь необходимы моряку – географию и математику. А на деньги, присылаемые отцом, покупал в основном книги о дальних странах и мореходные карты.

Мечты о море не покидали его и во время учёбы у знаменитого лондонского врача. Гулливер занимался медециной так прилежно, что, окончив обучение, сразу смог устроиться судовым врачом на корабль «Ласточка». После трёх лет плавания он два года жил в Лондоне и за это время успел совершить несколько дальних путешествий.

Гулливер всегда брал с собой много книг, чтобы читать их во время плавания. Сходя на берег, он с любопытством присматривался к жизни местного населения, знакомился с обычаями, нравами, пробовал изучать языки. И обязательно записывал все свои наблюдения.

Вот и теперь, отправляясь к Южному океану, Гулливер взял с собой толстую записную книжку. В ней появилась первая запись:

Глава 2

Уже несколько месяцев длилось плавание «Антилопы». Попутные ветры раздували паруса, погода была ясная, и всё шло хорошо.

Но когда судно направлялось в сторону Восточной Индии, налетела страшная буря. Корабль сбился с курса, волны швыряли его, как ореховую скорлупку. Так продолжалось несколько дней.

Снасти корабля были повреждены. Вдобавок ко всему запасы пищи и пресной воды в трюме закончились. Измученные моряки начали умирать от истощения и жажды.

И однажды в бурную ночь шторм погнал «Антилопу» прямо на скалы. Ослабевшие руки матросов не могли справиться с управлением, и корабль в щепки разбился об утёс.

Лишь пять человек вместе с Гулливером сумели спастись в шлюпке. Но буря всё не утихала, и их ещё долго носило по волнам, которые вздымались всё выше и выше.

Наконец самый высокий вал поднял шлюпку и опрокинул её.

Когда Гулливер вынырнул на поверхность, шторм как будто начал ослабевать. Но, кроме него, никого среди волн не было видно – все его спутники утонули.

Тут Гулливеру показалось, что его несёт приливом. Изо всех сил он начал грести по течению, время от времени пытаясь нащупать дно. Намокшая одежда и разбухшие башмаки мешали плыть, он начал захлёбываться… и вдруг ноги его коснулись отмели!

Последним усилием Гулливер встал на ноги и, шатаясь, двинулся по песку. Он еле держался на ногах, но идти с каждым шагом становилось всё легче. Вскоре вода уже доходила только до колен. Однако отмель была очень пологой, и брести по мелководью пришлось ещё довольно долго.

Но вот наконец он ступил на твёрдую землю.

Добравшись до лужайки, поросшей очень низкой и мягкой травкой, обессиленный Гулливер лёг, подложил ладонь под щёку и тут же заснул.

Глава 3

Проснулся Гулливер от того, что солнце светило ему прямо в лицо. Он хотел было прикрыться ладонью, но почему-то не смог поднять руку; попытался встать, но что-то мешало ему даже пошевельнуться или хотя бы поднять голову.

Скосив глаза, Гулливер увидел, что он весь с головы до ног опутан, будто паутиной, тонкими верёвочками, накрученными на вбитые в землю колышки. Привязаны были даже пряди его длинных волос.

Он лежал, словно рыба, запутавшаяся в неводе.

«Должно быть, я ещё не проснулся», – решил Гулливер.

Вдруг он почувствовал, как что-то вскарабкалось по его ноге, пробежало по туловищу и остановилось на груди. Гулливер опустил глаза – и что же он увидел?

Перед его подбородком стоял человечек – крохотный, но самый настоящий, в диковинной одежде, да ещё с луком в руках и колчаном за плечами! И он был не один – вслед за ним влезли ещё несколько таких же вооружённых малышей.

Гулливер вскрикнул от изумления. Человечки заметались по его груди, спотыкаясь о пуговицы, и кубарем скатились на землю.

Некоторое время никто не тревожил Гулливера, но возле его уха всё время раздавались звуки, похожие на стрекот насекомых.

Вскоре человечки, видимо, пришли в себя и вновь взобрались по ногам и рукам лежащего на спине великана. Самый отважный из них осмелился дотронуться копьем до его подбородка и отчётливо пропищал:

– Гекина дегуль!

– Гекина дегуль! Гекина дегуль! – такими же комариными голосами подхватили со всех сторон.

Хоть Гулливер и знал несколько иностранных языков, эти слова он слышал впервые.

Лежать ему пришлось долго. Когда Гулливер почувствовал, что конечности его совсем затекли, он попробовал освободить левую руку. Но едва ему удалось вырвать из земли колышки с верёвками и поднять руку, как снизу раздался тревожный писк:

– Тольго фонак!

И тут же десятки острых, как булавки, стрел вонзились ему в руку и в лицо.

Гулливер едва успел зажмурить глаза и решил больше не рисковать, а дождаться ночи.

«В темноте проще будет освободиться», – рассудил он.

Однако дождаться темноты ему не довелось.

Справа от него послышался стук молоточков по дереву. Длился он почти час. Повернув голову настолько, насколько позволяли колышки, Гулливер увидел возле правого плеча свежеструганый помост, к которому маленькие плотники приколачивали лестницу.

Через несколько минут по ней поднялся человечек в высокой шляпе и длиннополом плаще. Его сопровождали два охранника с копьями.

– Лангро дегюль сан! – трижды прокричал человечек и развернул свиток размером с ивовый листок.

Тут же полсотни малышей окружили голову великана и отвязали от колышков его волосы.

Повернув голову, Гулливер принялся слушать. Человечек читал очень долго, потом ещё что-то говорил, опустив свиток. Ясно было, что это важная персона, скорее всего, посол здешнего правителя. И хотя Гулливер не понял ни слова, он кивнул и приложил свободную руку к сердцу. А поскольку он чувствовал сильный голод, то первым делом решил попросить какой-нибудь еды. Для этого он приоткрыл рот и поднёс к нему палец.

Судя по всему, вельможа понял этот простой знак. Он спустился с помоста, и по его команде к лежащему Гулливеру приставили несколько лестниц.

Меньше чем через полчаса по ступенькам стали подниматься носильщики, нагруженные корзинами с едой. Это были целые окорока размером с грецкий орех, булки не крупнее фасоли, жареные цыплята меньше нашей пчелы.

Проголодавшийся Гулливер разом проглотил два окорока и три булки. За ними последовали несколько жареных быков, вяленых баранов, дюжина копчёных поросят и несколько десятков гусей и кур.

Когда корзины опустели, к руке Гулливера подкатили две огромные бочки – каждая величиной со стакан.

Гулливер вышиб из каждой днище и залпом осушил одну за другой.

Потрясённые человечки заахали и жестами попросили гостя сбросить пустые бочки на землю. Гулливер улыбнулся и подбросил обе разом. Бочки, кувыркаясь, взлетели вверх, с треском грянулись о землю и раскатились в стороны.

В толпе раздались громкие крики:

– Бора мевола! Бора мевола!

А Гулливера после выпитого вина потянуло в сон. Он смутно чувствовал, как человечки снуют по его груди и ногам, съезжают с боков, словно с горки, дёргают за пальцы и щекочут его наконечниками копий.

Гулливеру хотелось стряхнуть с себя этих шутников, чтобы не мешали спать, но он пожалел этих гостеприимных и щедрых человечков. В самом деле, было бы жестоко и неблагородно переломать им руки-ноги в благодарность за угощение. И, кроме того, Гулливера восхищала необычайная храбрость этих крох, резвившихся на груди великана, который любого из них мог бы лишить жизни одним щелчком.

Он решил не обращать на них внимание и вскоре заснул сладким сном.

Хитрые человечки только этого и ждали. Они заранее подсыпали в вино сонного порошка, чтобы усыпить своего огромного пленника.

Глава 4

Страна, в которую буря занесла Гулливера, называлась Лилипутия. Жили в ней лилипуты.

Всё здесь было такое же, как у нас, только очень маленькое. Самые высокие деревья были не выше нашего куста смородины, самые большие дома были ниже стола. И, разумеется, никто из лилипутов прежде не видал таких великанов, как Гулливер.

Узнав о нём, император Лилипутии приказал доставить его в столицу. С этой целью Гулливера и пришлось усыпить.

Полтысячи плотников за несколько часов соорудили огромную повозку на двадцати двух колёсах. Теперь предстояло самое трудное – погрузить на неё великана.

Находчивые лилипутские инженеры придумали, как это сделать. Повозку подкатили к самому боку Гулливера. Затем вкопали в землю восемьдесят столбов с блоками наверху и пропустили через блоки толстые канаты с крючьями на конце. Хотя канаты были не толще нашей бечёвки, но их было много, и они должны были выдержать.

Туловище, ноги и руки спящего крепко обвязали, потом зацепили повязки крючьями, и девятьсот отборных силачей начали тянуть канаты через блоки.

После часа неимоверных усилий они сумели поднять Гулливера на полпальца, ещё через час – на палец, дальше дело пошло быстрее, и ещё через час великана взвалили на повозку.

Запрягли в неё полторы тысячи лошадей-тяжеловозов, каждая размером с крупного котёнка. Всадники взмахнули плётками, и всё сооружение медленно двинулось в направлении главного города Лилипутии – Мильдендо.

А Гулливер за время погрузки так и не проснулся. Пожалуй, он проспал бы и всю дорогу, если бы не один из офицеров императорской гвардии.

Вот что произошло.

У повозки отвалилось колесо. Пришлось остановиться, чтобы вернуть его на место. В это время несколько молодых военных из сопровождения захотели поближе взглянуть в лицо спящему великану. Двое из них забрались на повозку возле его головы, а третий – тот самый гвардейский офицер – не слезая с лошади, привстал в стременах и концом своего копья пощекотал ему левую ноздрю. Гулливер сморщился и…

– Апчхи! – разнеслось по окрестности.

Смельчаков будто ветром сдуло. А проснувшийся Гулливер услышал топот копыт, возгласы всадников и догадался, что его куда-то везут.

Весь оставшийся путь он рассматривал диковинную природу страны, в которой оказался.

А везли его целый день. Взмыленные тяжеловозы без отдыха тащили свой груз. Лишь после полуночи повозку остановили, а лошадей выпрягли, чтобы накормить и напоить.

До самого рассвета связанного Гулливера охраняла тысяча гвардейцев, половина – с факелами, половина – с луками наготове. Стрелкам было приказано: если великан вздумает пошевелиться – выпустить ему прямо в лицо пятьсот стрел.

Ночь прошла спокойно, а едва наступило утро, вся процессия продолжила свой путь.

Глава 5

Гулливера привезли к старому за́мку, стоявшему неподалёку от городских ворот. В замке уже давно никто не жил. Это было самое большое здание в городе – и единственное, в котором мог бы поместиться Гулливер. В главном зале он даже сумел бы вытянуться во весь рост.

Именно здесь император и решил поселить своего гостя.

Однако сам Гулливер об этом ещё не знал, он пока был привязан к своей повозке. Хотя конная стража старательно отгоняла от неё зевак, сбежавшихся на площадь перед замком, всё же многим удалось прогуляться по лежащему великану.

Вдруг Гулливер почувствовал, как что-то легонько стукнуло его по щиколотке. Приподняв голову, он увидел, как несколько кузнецов в чёрных фартуках орудуют микроскопическими молоточками. Они заковывали его в цепи.

Всё было продумано очень тщательно. Несколько десятков цепей, похожих на цепочки для ручных часов, одним концом приковали к кольцам, вкрученным в стену замка, другими концами обхватили ногу великана, а на щиколотке замкнули каждую из них висячим замком. Цепи были достаточно длинными, чтобы Гулливер мог гулять перед замком и вползать в него.

Когда кузнецы закончили свою работу, стражники перерезали верёвки, и Гулливер поднялся во весь рост.

– О-о-о! – завопили лилипуты. – Куинбус Флестрин! Куинбус Флестрин!

На лилипутском языке это означало: «Человек-Гора! Человек-Гора!»

Для начала Гулливер внимательно посмотрел себе под ноги, чтобы кого-нибудь не раздавить, и только затем поднял глаза и огляделся.

Наш путешественник побывал во многих странах, но такой красоты не видал нигде. Леса и поля здесь были похожи на лоскутное одеяло, луга и сады напоминали цветущие клумбы. Реки извивались серебристыми ленточками, а расположенный неподалёку город казался игрушечным.

Между тем у ног великана кипела жизнь. Здесь собралась чуть ли не вся столица. Уже не сдерживаемые стражниками горожане сновали между его башмаками, трогали пряжки, стучали по каблукам – и все, конечно, задирали головы, роняя шапки и не переставая изумлённо ахать.

Мальчишки наперебой спорили, кто добросит камень до носа великана. А люди серьёзные рассуждали, откуда могло появиться такое существо.

– В одной древней книге сказано, – сообщил бородатый учёный, – что много веков назад на сушу выбросило гигантское страшилище. Полагаю, что Куинбус Флестрин тоже вынырнул из глубины океана.

– Но если так, – возразил ему другой бородач, – то где же у него плавники и жабры? Нет, скорее уж Человек-Гора спустился к нам с Луны.

Даже самые образованные здешние мудрецы ничего не знали о других землях и потому считали, что везде живут одни лилипуты.

Во всяком случае, сколько они не качали головами и не теребили бороды, к общему мнению им придти не удалось.

Но вот вооружённые всадники снова начали разгонять толпу.

– Пеплам селян! Пеплам селян! – вскрикивали они.

На площадь выкатилась золочёная шкатулка на колёсах, запряжённая четвёркой белых лошадей.

Рядом тоже на белом коне ехал человечек в золотом шлеме с пером. Он подскакал к самому башмаку Гулливера и поднял коня на дыбы. Тот испуганно дёрнулся, увидев великана, захрапел и чуть не сбросил седока. Но подбежавшие стражники взяли коня под уздцы и отвели в сторону.

Всадником на белом коне был не кто иной как император Лилипутии, а в карете сидела императрица.

Четыре пажа развернули бархатный ковёр размером с дамский платочек, установили на нём позолоченное кресло и распахнули дверцы кареты. Императрица сошла на ковёр и уселась в кресло, а вокруг неё на приготовленные скамеечки, расправив платья, уселись придворные дамы.

Вся многочисленная свита была так разряжена, что площадь стала напоминать расшитую замысловатым узором цветастую восточную шаль.

Между тем император сошёл со своего коня и в сопровождении телохранителей обошёл несколько раз вокруг ног Гулливера.

Из почтения к главе государства, а также с тем, чтобы получше его рассмотреть, Гулливер прилёг на бок.

Его императорское величество был выше своих приближённых на целый ноготь и, по-видимому, считался в Лилипутии очень высоким человеком.

Он был одет в пёструю мантию, а в руке держал обнажённую шпагу, похожую на зубочистку. Ножны её были усыпаны бриллиантами.

Император поднял голову и что-то произнёс.

Гулливер догадался, что его о чём-то спрашивают и на всякий случай вкратце сообщил, кто он и откуда. Но его величество только пожал плечами.

Тогда путешественник повторил то же самое по-голландски, по-гречески, по-латыни, по-французски, по-испански, по-итальянски и по-турецки.

Однако правителю Лилипутии эти языки были, как видно, незнакомы. Всё же он благосклонно кивнул гостю, вскочил на поданного ему коня и поскакал назад во дворец. А за ним отбыла императрица в золотой карете вместе со всей свитой.

А Гулливер остался ждать – сам не зная чего.

Глава 6

Конечно, посмотреть на Гулливера хотелось всем. И под вечер к замку стянулись буквально все жители города и все окрестные поселяне.

Вокруг Человека-Горы была выставлена двухтысячная стража – следить за великаном, а также не подпускать к нему излишне любопытных граждан. Но всё же несколько горячих голов прорвались через оцепление. Кто-то из них швырял в него камнями, а некоторые даже начали стрелять вверх из луков, целясь в пуговицы жилета. Одна из стрел оцарапала Гулливеру шею, а другая едва не воткнулась в левый глаз.

Разгневанный начальник стражи велел поймать хулиганов. Их связали и хотели увести, но потом возникла мысль отдать их Человеку-Горе – пусть он сам их накажет. Это, наверное, будет страшнее самой жестокой казни.

Шестерых перепуганных пленников начали подталкивать копьями к ногам Куинбуса Флестрина.

Гулливер наклонился и ладонью сгрёб всю группу. Пятерых он посадил в карман камзола, а шестого бережно взял двумя пальцами и поднёс к глазам.

Обезумевший от страха человечек заболтал ножками и жалобно запищал.

Гулливер улыбнулся и вынул из кармана перочинный нож. Увидев оскаленные зубы и гигантский нож, несчастный лилипут закричал благим матом, а толпа внизу умолкла в ожидании самого страшного.

А Гулливер тем временем перерезал ножиком верёвки и поставил дрожащего человечка на землю. Так же он поступил и с остальными пленниками, ждавшими своей участи у него в кармане.

– Глюм глефф Куинбус Флестрин! – вскричала вся площадь. Это означало: «Да здравствует Человек-Гора!»

Тут же начальник стражи послал двух офицеров во дворец, чтобы они доложили императору обо всём, что случилось на площади перед замком.

Глава 7

Как раз в это время в зале для тайных совещаний дворца Бельфаборак император вместе с министрами и советниками решал, как поступить с Гулливером. Споры длились уже девять часов.

Одни считали, что Гулливера надо немедленно умертвить. Если Человек-Гора порвёт цепи, он легко растопчет всю Лилипутию. Но даже если он не убежит, всей империи грозит голод, потому что великан съедает больше, чем тысяча семьсот двадцать восемь лилипутов – такой точный подсчёт произвёл один математик, специально приглашённый на совещание.

Другие были против умерщвления, но только потому, что от разложения такого огромного покойника в стране непременно начнётся эпидемия.

Тогда слова попросил государственный секретарь Рельдрессель. Он предложил не убивать Гулливера хотя бы до тех пор, пока не будет достроена новая крепостная стена вокруг столицы. Ведь если он столько ест, то и работать сможет как тысяча семьсот двадцать восемь лилипутов.

А в случае войны сможет заменить несколько армий и крепостей.

Выслушав секретаря, император одобрительно кивнул.

Но тут с места поднялся командующий флотом Лилипутии адмирал Скайреш Болголам.

– Да, Человек-Гора очень силён. Но как раз поэтому его и нужно поскорее убить. А вдруг он во время войны перейдёт на сторону врага? Так что покончить с ним надо сейчас, пока он ещё у нас в руках.

Адмирала поддержали казначей Флимнап, генерал Лимток и генеральный прокурор Бельмаф.

Сидя под своим балдахином, его величество улыбнулся адмиралу и опять кивнул, но не один раз, как секретарю, а дважды. Это значило, что речь Болголама ему понравилась ещё более.

Таким образом, судьба Гулливера была решена.

В эту минуту дверь открылась, и в тайную залу вошли два офицера, посланные начальником стражи. Преклонив колени перед императором, они рассказали о том, что произошло на площади.

После того, как все узнали о добросердечии Человека-Горы, слова вновь попросил государственный секретарь Рельдрессель.

На сей раз он говорил горячо и долго, уверяя собравшихся в том, что Гулливера не стоит опасаться и что живой великан принесёт Лилипутии гораздо больше пользы, чем мёртвый.

Тогда император, подумав, согласился помиловать Гулливера, но при условии, что у него отберут тот огромный нож, о котором упомянули офицеры, а также и всякое другое оружие, которое найдут при обыске.

Глава 8

Для проведения обыска к Гулливеру были посланы два государственных чиновника. Они жестами объяснили ему, чего хочет от него император.

Гулливер не возражал. Взяв обоих чиновников в руки, он опускал их во все карманы по очереди и доставал по их требованию то, что они там находили.

Правда, один карман, потайной, он от них скрыл. Там лежали очки, подзорная труба и компас. Больше всего он боялся лишиться именно этих предметов.

Обыск длился целых три часа. С помощью фонаря чиновники обследовали карманы Гулливера и составляли опись найденных предметов.

По завершении осмотра последнего кармана они попросили спустить их на землю, раскланялись и немедленно доставили свою опись во дворец.

Вот её текст, впоследствии переведённый Гулливером:

«ОПИСЬ ПРЕДМЕТОВ,

найденных в карманах Человека-Горы.

1. В правом кармане кафтана лежал большой кусок грубого холста, размером сравнимый с ковром парадной залы императорского дворца.

2. В левом кармане помещался огромный металлический сундук с крышкой, которую мы не смогли даже приподнять. Когда Человек-Гора по нашему требованию открыл крышку, один из нас залез внутрь и по колени погрузился в неизвестный жёлтый порошок. Клубы этого порошка, поднявшиеся вверх, вынудили нас чихать до слёз.

3. В правом кармане штанов нами обнаружен огромный нож. Его высота, если поставить его стоймя, превышает рост человека.

4. В левом кармане штанов мы увидели непонятного назначения машину из дерева и металла. Из-за больших размеров и тяжести мы не смогли её как следует осмотреть.

5. В правом верхнем кармане жилета найдена большая стопка прямоугольных одинаковых по размеру листов из неизвестного белого и гладкого материала, непохожего на ткань. Вся стопка по одной стороне прошита толстыми верёвками. На верхних листах мы обнаружили чёрные значки – видимо, это записи на неизвестном нам языке. Каждая буква размером примерно с ладонь.

6. В левом верхнем кармане жилета помещалась сеть, похожая на рыболовную, но сшитая в виде мешка и имеющая застёжки – такие, какие бывают у кошельков.

В ней лежат круглые и плоские диски из металлов красного, белого и жёлтого цвета. Красные, самые большие, вероятно, из меди. Они очень тяжёлые, поднять любой из них можно только вдвоём. Белые – скорее всего, серебряные, размером поменьше, напоминают щиты наших воинов. Жёлтые – несомненно, золотые. Хотя они и меньше других, но зато самые увесистые. Если золото не фальшивое, они стоят огромные деньги.

7. Из правого нижнего кармана жилета свешивается металлическая цепь вроде якорной. Одним концом она прицеплена к большому круглому и плоскому предмету из того же металла – видимо, из серебра. Для чего он служит, непонятно. Одна стенка выпуклая и сделана из прозрачного материала. Сквозь неё видны двенадцать черных знаков, расположенные по кругу, и две металлические стрелы разной длины, укреплённые в центре.

Внутри предмета, по-видимому, сидит какое-то животное, которое равномерно стучит то ли хвостом, то ли зубами. Видя наше недоумение, Человек-Гора, как мог, объяснил нам, что без этого устройства он бы не знал, когда ему ложиться спать, а когда подниматься, когда начинать работу и когда заканчивать.

8. В левом нижнем кармане жилета мы нашли нечто похожее на часть ограды дворцового парка. Прутьями этой решётки Человек-Гора расчёсывает волосы.

9. Завершив осмотр камзола и жилета, мы обследовали ремень Человека-Горы. Сделан он из кожи какого-то гигантского животного. С левого бока на ремне висит меч впятеро длиннее среднего человеческого роста, а с левого – мешок с двумя отделениями, в каждое из которых легко влезли бы по три взрослых лилипута.

В одном отделении лежит множество гладких чёрных шаров из тяжёлого металла размером с человеческую голову, а другое наполнено какими-то чёрными зернами. На ладони их можно было бы уместить несколько десятков.

Такова полная опись предметов, найденных при обыске у Человека-Горы.

Во время обыска вышеупомянутый Человек-Гора держался вежливо и всячески помогал его проведению».

Этот документ чиновники скрепили печатью и поставили свои подписи:

Клефрин Фрелок. Марси Фрелок.

Джонатан Свифт

Путешествия Гулливера

Часть первая

Путешествие в Лилипутию

Трёхмачтовый бриг «Антилопа» отплывал в Южный океан.

На корме стоял корабельный врач Гулливер и смотрел в подзорную трубу на пристань. Там остались его жена и двое детей: сын Джонни и дочь Бетти.

Не в первый раз отправлялся Гулливер в море. Он любил путешествовать. Ещё в школе он тратил почти все деньги, которые присылал ему отец, на морские карты и на книги о чужих странах. Он усердно изучал географию и математику, потому что эти науки больше всего нужны моряку.

Отец отдал Гулливера в учение к знаменитому в то время лондонскому врачу. Гулливер учился у него несколько лет, но не переставал думать о море.

Врачебное дело пригодилось ему: кончив учение, он поступил корабельным врачом на судно «Ласточка» и плавал на нём три с половиной года. А потом, прожив года два в Лондоне, совершил несколько путешествий в Восточную и Западную Индию.

Во время плавания Гулливер никогда не скучал. У себя в каюте он читал книги, взятые из дому, а на берегу приглядывался к тому, как живут другие народы, изучал их язык и обычаи.

На обратном пути он подробно записывал дорожные приключения.

И на этот раз, отправляясь в море, Гулливер захватил с собой толстую записную книжку.

На первой странице этой книжки было написано: «4 мая 1699 года мы снялись с якоря в Бристоле».

Много недель и месяцев плыла «Антилопа» по Южному океану. Дули попутные ветры. Путешествие было удачное.

Но вот однажды, при переходе в Восточную Индию, корабль настигла страшная буря. Ветер и волны погнали его неизвестно куда.

А в трюме уже кончался запас пищи и пресной воды.

Двенадцать матросов умерли от усталости и голода. Остальные едва передвигали ноги. Корабль бросало из стороны в сторону, как ореховую скорлупку.

В одну тёмную, бурную ночь ветер понёс «Антилопу» прямо на острую скалу. Матросы заметили это слишком поздно. Корабль ударился об утёс и разбился в щепки.

Только Гулливеру и пяти матросам удалось спастись в шлюпке.

Долго носились они по морю и наконец совсем выбились из сил. А волны становились всё больше и больше, и вот самая высокая волна подбросила и опрокинула шлюпку.

Вода покрыла Гулливера с головой.

Когда он вынырнул, возле него никого не было. Все его спутники утонули.

Гулливер поплыл один куда глаза глядят, подгоняемый ветром и приливом. То и дело пробовал он нащупать дно, но дна всё не было. А плыть дальше он уже не мог: намокший кафтан и тяжёлые, разбухшие башмаки тянули его вниз. Он захлёбывался и задыхался.

И вдруг ноги его коснулись твёрдой земли.

Это была отмель. Гулливер осторожно ступил по песчаному дну раз-другой – и медленно пошёл вперёд, стараясь не оступиться.

Идти становилось всё легче и легче. Сначала вода доходила ему до плеч, потом до пояса, потом только до колен. Он уже думал, что берег совсем близко, но дно в этом месте было очень отлогое, и Гулливеру ещё долго пришлось брести по колено в воде.

Наконец вода и песок остались позади.

Гулливер вышел на лужайку, покрытую очень мягкой и очень низкой травой. Он опустился на землю, подложил под щёку ладонь и крепко заснул.

Когда Гулливер проснулся, было уже совсем светло. Он лежал на спине, и солнце светило прямо ему в лицо.

Он хотел было протереть глаза, но не мог поднять руку; хотел сесть, но не мог пошевелиться.

Тонкие верёвочки опутывали всё его тело от подмышек до колен; руки и ноги были крепко стянуты верёвочной сеткой; верёвочки обвивали каждый палец. Даже длинные густые волосы Гулливера были туго намотаны на маленькие колышки, вбитые в землю, и переплетены верёвочками.

Гулливер был похож на рыбу, которую поймали в сеть.

«Верно, я ещё сплю», – подумал он.

Вдруг что-то живое быстро вскарабкалось к нему на ногу, добралось до груди и остановилось у подбородка.

Гулливер скосил один глаз.

Что за чудо! Чуть ли не под носом у него стоит человечек – крошечный, но самый настоящий человечек! В руках у него – лук и стрела, за спиной – колчан. А сам он всего в три пальца ростом.

Вслед за первым человечком на Гулливера взобралось ещё десятка четыре таких же маленьких стрелков.

От удивления Гулливер громко вскрикнул.

Человечки заметались и бросились врассыпную.

На бегу они спотыкались и падали, потом вскакивали и один за другим прыгали на землю.

Минуты две-три никто больше не подходил к Гулливеру. Только под ухом у него всё время раздавался шум, похожий на стрекотание кузнечиков.

ЧАСТЬ 1
Путешествие в Лилипутию

Трехмачтовый бриг "Антилопа" отплывал в Южный океан.
На корме стоял корабельный врач Гулливер и смотрел в подзорную трубу
на пристань. Там остались его жена и двое детей: сын Джонни и дочь Бетти.
Не в первый раз отправлялся Гулливер в море. Он любил путешествовать.
Еще в школе он тратил почти все деньги, которые присылал ему отец, на
морские карты и на книги о чужих странах. Он усердно изучал географию и
математику, потому что эти науки больше всего нужны моряку.
Отец отдал Гулливера в учение к знаменитому в то время лондонскому
врачу. Гулливер учился у него несколько лет, но не переставал думать о
море.
Врачебное дело пригодилось ему: кончив учение, он поступил кора-
бельным врачом на судно "Ласточка" и плавал на нем три с половиной года.
А потом, прожив года два в Лондоне, совершил несколько путешествий в
Восточную и Западную Индию,
Во время плавания Гулливер никогда не скучал. У себя в каюте он читал
книги, взятые из дому, а на берегу приглядывался к тому, как живут другие народы, изучал их язык и обычаи.
На обратном пути он подробно записывал дорожные приключения.
И на этот раз, отправляясь в море, Гулливер захватил с собой толстую
записную книжку.
На первой странице этой книжки было написано:
"4 мая 1699 года мы снялись с якоря в Бристоле"
Много недель и месяцев плыла "Антилопа" по Южному океану. Дули попутные ветры. Путешествие было удачное.
Но вот однажды, при переходе в Восточную Индию, корабль настигла
страшная буря. Ветер и волны погнали его неизвестно куда.
А в трюме уже кончался запас пищи и пресной воды.
Двенадцать матросов умерли от усталости и голода. Остальные едва пе-
редвигали ноги. Корабль бросало из стороны в сторону, как ореховую скорлупку.
В одну темную, бурную ночь ветер понес "Антилопу" прямо на острую
скалу. Матросы заметили это слишком поздно. Корабль ударился об утес и
разбился в щепки.
Только Гулливеру и пяти матросам удалось спастись в шлюпке.
Долго носились они по морю и наконец совсем выбились из сил. А волны
становились все больше и больше, и вот самая высокая волна подбросила и
опрокинула шлюпку.
Вода покрыла Гулливера с головой.
Когда он вынырнул, возле него никого не было. Все его спутники утонули.
Гулливер поплыл один куда глаза глядят, подгоняемый ветром и приливом. То и дело пробовал он нащупать дно, но дна все не было. А плыть
дальше он уже не мог: намокший кафтан и тяжелые, разбухшие башмаки тянули его вниз. Он захлебывался и задыхался.
И вдруг ноги его коснулись твердой земли.
Это была отмель.
Гулливер осторожно ступил по песчаному дну раз-другой - и медленно пошел вперед, стараясь не оступиться.
Идти становилось все легче и легче. Сначала вода доходила ему до
плеч, потом до пояса, потом только до колен. Он уже думал, что берег
совсем близко, но дно в этом месте было очень отлогое, и Гулливеру еще
долго пришлось брести по колено в воде.
Наконец вода и песок остались позади.
Гулливер вышел на лужайку, покрытую очень мягкой и очень низкой травой. Он опустился на землю, подложил под щеку ладонь и крепко заснул.
Когда Гулливер проснулся, было уже совсем светло. Он лежал на спине,
и солнце светило прямо ему в лицо.
Он хотел было протереть глаза, но не мог поднять руку; хотел сесть,
но не мог пошевелиться.
Тонкие веревочки опутывали все его тело от подмышек до колен; руки и
ноги были крепко стянуты веревочной сеткой; веревочки обвивали каждый
палец. Даже длинные густые волосы Гулливера были туго намотаны на маленькие колышки, вбитые в землю, и переплетены веревочками.
Гулливер был похож на рыбу, которую поймали в сеть.
"Верно, я еще сплю", - подумал он.
Вдруг что-то живое быстро вскарабкалось к нему на ногу, добралось до
груди и остановилось у подбородка.
Гулливер скосил один глаз.
Что за чудо! Чуть ли не под носом у него стоит человечек - крошечный,
но самый настоящий человечек! В руках у него - лук и стрела, за спиной -
колчан. А сам он всего в три пальца ростом.
Вслед за первым человечком па Гулливера взобралось еще десятка четыре
таких же маленьких стрелков.
От удивления Гулливер громко вскрикнул.
Человечки заметались и бросились врассыпную.
На бегу они спотыкались и падали, потом вскакивали и один за другим
прыгали на землю.
Минуты две-три никто больше не подходил к Гулливеру. Только под ухом
у него все время раздавался шум, похожий на стрекотание кузнечиков.
Но скоро человечки опять расхрабрились и снова стали карабкаться
вверх по его ногам, рукам и плечам, а самый смелый из них подкрался к
лицу Гулливера, потрогал копьем его подбородок и тоненьким, но отчетливым голоском прокричал:
- Гекина дегуль!
- Гекина дегуль! Гекина дегуль! - подхватили тоненькие голоса со всех
сторон.
Но что значили эти слова, Гулливер не понял, хотя и знал много иностранных языков.
Долго лежал Гулливер на спине. Руки и ноги у него совсем затекли.
Он собрал силы и попытался оторвать от земли левую руку.
Наконец это ему удалось.
Он выдернул колышки, вокруг которых были обмотаны сотни тонких, крепких веревочек, и поднял руку.
В ту же минуту кто-то внизу громко пропищал:
- Тольго фонак!
В руку, в лицо, в шею Гулливера разом вонзились сотни стрел. Стрелы у
человечков были тоненькие и острые, как иголки.
Гулливер закрыл глаза и решил лежать не двигаясь, пока не наступит
ночь.
"В темноте будет легче освободиться", - думал он.
Но дождаться ночи на лужайке ему не пришлось.
Недалеко от его правого уха послышался частый, дробный стук, будто
кто-то рядом вколачивал в доску гвоздики.
Молоточки стучали целый час.
Гулливер слегка повернул голову - повернуть ее больше не давали веревочки и колышки - и возле самой своей головы увидел только что построен-
ный деревянный помост. Несколько человечков прилаживали к нему лестницу.
Потом они убежали, и по ступенькам медленно поднялся на помост человечек в длинном плаще.
За ним шел другой, чуть ли не вдвое меньше ростом, и нес край его
плаща. Наверно, это был мальчик-паж. Он был не больше Гулливерова мизинца.
Последними взошли на помост два стрелка с натянутыми луками в руках.
- Лангро дегюль сан! - три раза прокричал человечек в плаще и развернул свиток длиной и шириной с березовый листок.
Сейчас же к Гулливеру подбежали пятьдесят человечков и обрезали веревки, привязанные к его волосам.
Гулливер повернул голову и стал слушать, что читает человечек в плаще. Человечек читал и говорил долго-долго. Гулливер ничего не понял, но
на всякий случай кивнул головой и приложил к сердцу свободную руку.
Он догадался, что перед ним какая-то важная особа, по всей видимости
королевский посол.
Прежде всего Гулливер решил попросить у посла, чтобы его накормили.
С тех пор как он покинул корабль, во рту у него не было ни крошки. Он
поднял палец и несколько раз поднес его к губам.
Должно быть, человечек в плаще понял этот знак. Оп сошел с помоста, и
тотчас же к бокам Гулливера приставили несколько длинных лестниц.
Не прошло и четверти часа, как сотни сгорбленных носильщиков потащили
по этим лестницам корзины с едой.
В корзинах были тысячи хлебов величиной с горошину, целые окорока - с
грецкий орех, жареные цыплята - меньше нашей мухи.
Гулливер проглотил разом два окорока вместе с тремя хлебцами. Он съел
пять жареных быков, восемь вяленых баранов, девятнадцать копченых поросят и сотни две цыплят и гусей.
Скоро корзины опустели.
Тогда человечки подкатили к руке Гулливера две бочки с вином. Бочки
были огромные - каждая со стакан.
Гулливер вышиб дно из одной бочки, вышиб из другой и в несколько
глотков осушил обе бочки.
Человечки всплеснули руками от удивления. Потом они знаками попросили
его сбросить на землю пустые бочки.
Гулливер подбросил обе разом. Бочки перекувырнулись в воздухе и с
треском покатились в разные стороны.
Толпа на лужайке расступилась, громко крича:
- Бора мевола! Бора мевола!
После вина Гулливеру сразу захотелось спать. Сквозь сон он чувствовал, как человечки бегают по всему его телу вдоль и поперек, скатываются
с боков, точно с горы, щекочут его палками и копьями, прыгают с пальца
на палец.
Ему очень хотелось сбросить с себя десяток-другой этих маленьких прыгунов, мешавших ему спать, но он пожалел их. Как-никак, а человечки
только что гостеприимно накормили его вкусным, сытным обедом, и было бы
неблагородно переломать им за это руки и ноги. К тому же Гулливер не мог
не удивляться необыкновенной храбрости этих крошечных людей, бегавших
взад и вперед по груди великана, которому бы ничего не стоило уничтожить
их всех одним щелчком.
Он решил не обращать на них внимание и, одурманенный крепким вином,
скоро заснул.
Человечки этого только и ждали. Они нарочно подсыпали в бочки с вином
сонного порошка, чтобы усыпить своего огромного гостя.
Страна, в которую буря занесла Гулливера, называлась Лилипутия. Жили
в этой стране лилипуты.
Самые высокие деревья в Лилипутии были не выше нашего куста смородины, самые большие дома были ниже стола. Такого великана, как Гулливер, в
Лилипутии никто никогда не видел.
Император приказал привезти его в столицу. Для этого-то Гулливера и
усыпили.
Пятьсот плотников построили по приказу императора огромную телегу на
двадцати двух колесах.
Телега была готова в несколько часов, но взвалить на нее Гулливера
было не так-то просто.
Вот что придумали для этого лилипутские инженеры.
Они поставили телегу рядом со спящим великаном, у самого его бока.
Потом вбили в землю восемьдесят столбиков с блоками наверху и надели на
эти блоки толстые канаты с крючками на одном конце. Канаты были не толще
обыкновенной бечевки.
Когда все было готово, лилипуты принялись за дело. Они обхватили туловище, обе ноги и обе руки Гулливера крепкими повязками и, зацепив эти
повязки крючками, принялись тянуть канаты через блоки.
Девятьсот отборных силачей были собраны для этой работы со всех концов Лилипутии.
Они упирались в землю ногами и, обливаясь потом, изо всех сил тянули
канаты обеими руками.
Через час им удалось поднять Гулливера с земли на полпальца, через
два часа - на палец, через три - они взвалили его на телегу.
Полторы тысячи самых крупных лошадей из придворных конюшен, каждая
ростом с новорожденного котенка, были запряжены в телегу по десятку в
ряд. Кучера взмахнули бичами, и телега медленно покатилась по дороге в
главный город Лилипутии - Мильдендо.
Гулливер все еще спал. Он бы, наверно, не проснулся до конца пути,
если бы его случайно не разбудил один из офицеров императорской гвардии.
Это случилось так.
У телеги отскочило колесо. Чтобы приладить его, пришлось остановиться.
Во время этой остановки нескольким молодым людям вздумалось посмотреть, какое лицо у Гулливера, когда он спит. Двое взобрались на повозку
и тихонько подкрались к самому его лицу. А третий - гвардейский офицер,
- не сходя с коня, приподнялся на стременах и пощекотал ему левую ноздрю
острием своей пики.
Гулливер невольно сморщил нос и громко чихнул.
"Апчхи!" - повторило эхо.
Храбрецов точно ветром сдуло.
А Гулливер проснулся, услышал, как щелкают кнутами погонщики, и понял, что его куда-то везут.
Целый день взмыленные лошади тащили связанного Гулливера по дорогам
Лилипутии.
Только поздно ночью телега остановилась, и лошадей отпрягли, чтобы
накормить и напоить.
Всю ночь по обе стороны телеги стояла на страже тысяча гвардейцев:
пятьсот - с факелами, пятьсот - с луками наготове.
Стрелкам приказано было выпустить в Гулливера пятьсот стрел, если
только он вздумает пошевелиться.
Когда наступило утро, телега двинулась дальше.
Недалеко от городских ворот на площади стоял старинный заброшенный
замок с двумя угловыми башнями. В замке давно никто не жил.
К этому пустому замку лилипуты привезли Гулливера.
Это было самое большое здание во всей Лилипутии. Башни его были почти
в человеческий рост. Даже такой великан, как Гулливер, мог свободно проползти на четвереньках в его двери, а в парадном зале ему, пожалуй, уда-
лось бы вытянуться во весь рост.
Здесь собирался поселить Гулливера император Лилипутии.
Но Гулливер этого еще не знал. Он лежал на своей телеге, а со всех
сторон к нему бежали толпы лилипутов.
Конная стража отгоняла любопытных, но все-таки добрых десять тысяч
человечков успело прогуляться по ногам Гулливера, по его груди, плечам и
коленям, пока он лежал связанный.
Вдруг что-то стукнуло его по ноге. Он чуть приподнял голову и увидел
нескольких лилипутов с засученными рукавами и в черных передниках. Крошечные молоточки блестели у них в руках. Это придворные кузнецы заковывали Гулливера в цепи.
От стены замка к его ноге они протянули девяносто одну цепочку такой
толщины, как делают обыкновенно для часов, и замкнули их у него на щиколотке тридцатью шестью висячими замками. Цепочки были такие длинные, что
Гулливер мог гулять по площадке перед замком и свободно вползать в свой
дом.
Кузнецы кончили работу и отошли. Стража перерубила веревки, и Гулливер встал на ноги.
- А-ах, - закричали лилипуты, - Куинбус Флестрин! Куинбус Флестрин!
По-лилипутски это значит: "Человек-Гора! Человек-Гора!"
Гулливер осторожно переступил с ноги на ногу, чтобы не раздавить кого-нибудь из местных жителей, и осмотрелся кругом.
Никогда еще ему не приходилось видеть такую красивую страну. Сады и
луга были здесь похожи на пестрые цветочные клумбы. Реки бежали быстрыми, чистыми ручейками, а город вдали казался игрушечным.
Гулливер так загляделся, что не заметил, как вокруг него собралось
чуть ли не все население столицы.
Лилипуты копошились у его ног, щупали пряжки башмаков и так задирали
головы, что шляпы валились на землю.
Мальчишки спорили, кто из них добросит камень до самого носа Гулливера.
Ученые толковали между собой, откуда взялся Куинбус Флестрин.
- В наших старых книгах написано, - сказал один ученый, - что тысячу
лет тому назад море выбросило к нам на берег страшное чудовище. Я думаю,
что и Куинбус Флестрин вынырнул со дна моря.
- Нет, - отвечал другой ученый, - у морского чудовища должны быть
жабры и хвост. Куинбус Флестрин свалился с Луны.
Лилипутские мудрецы не знали, что на свете есть другие страны, и думали, что везде живут одни лилипуты.
Ученые долго ходили вокруг Гулливера и качали головами, но так и не
успели решить, откуда взялся Куинбус Флестрин.
Всадники на вороных конях с копьями наперевес разогнали толпу.
- Пеплам селян! Пеплам селян! - кричали всадники.
Гулливер увидел золотую коробочку на колесах. Коробочку везла шестерка белых лошадей. Рядом, тоже на белой лошади, скакал человечек в золотом шлеме с пером.
Человечек в шлеме подскакал прямо к башмаку Гулливера и осадил своего
коня. Конь захрапел и взвился на дыбы.
Сейчас же несколько офицеров подбежали с двух сторон к всаднику,
схватили его лошадь под уздцы и осторожно отвели подальше от Гулливеровой ноги
Всадник на белой лошади был император Лилипутии. А в золотой карете
сидела императрица.
Четыре пажа разостлали на лужайке бархатный лоскут, поставили маленькое золоченое креслице и распахнули дверцы кареты.
Императрица вышла и уселась в кресло, расправив платье.
Вокруг нее на золотых скамеечках уселись ее придворные дамы.
Они были так пышно одеты, что вся лужайка стала похожа на разостланную юбку, вышитую золотом, серебром и разноцветными шелками.
Император спрыгнул с коня и несколько раз обошел вокруг Гулливера.
За ним шла его свита.
Чтобы лучше рассмотреть императора, Гулливер лег на бок.
Его величество был по крайней мере на целый ноготь выше своих придворных. Он был ростом в три с лишним пальца и, наверно, считался в Лилипутии очень высоким человеком.
В руке император держал обнаженную шпагу чуть покороче вязальной спицы. На ее золотой рукоятке и ножнах блестели бриллианты.
Его императорское величество закинул голову назад и о чем-то спросил
Гулливера.
Гулливер не понял его вопроса, но на всякий случай рассказал императору, кто он такой и откуда прибыл.
Император только пожал плечами.
Тогда Гулливер рассказал то же самое по-голландски, по-латыни,
по-гречески, по-французски, поиспански, по-итальянски и по-турецки.
Но император Лилипутии, как видно, не знал этих языков. Он кивнул
Гулливеру головой, вскочил на коня и помчался обратно в Мильдендо. Вслед
за ним уехала императрица со своими дамами.
А Гулливер остался сидеть перед замком, как цепная собака перед будкой.
К вечеру вокруг Гулливера столпилось по крайней мере триста тысяч лилипутов - все городские жители и все крестьяне из соседних деревень.
Каждому хотелось посмотреть, что такое Куиноус Флестрин - Человек-Гора.
Гулливера охраняла стража, вооруженная копьями, луками и мечами.
Страже было приказано никого не подпускать к Гулливеру и смотреть за
тем, чтобы он не сорвался с цепи и не убежал.
Две тысячи солдат выстроились перед замком, но все-таки кучка горожан
прорвалась сквозь строй.
Одни осматривали каблуки Гулливера, другие швыряли в него камешки или
целились из луков в его жилетные пуговицы.
Меткая стрела поцарапала Гулливеру шею, вторая стрела чуть не попала
ему в левый глаз.
Начальник стражи приказал поймать озорников, связать их и выдать Ку-
инбусу Флестрину
Это было страшнее всякого другого наказания.
Солдаты связали шестерых лилипутов и, подталкивая тупыми концами пик,
пригнали к ногам Гулливера.
Гулливер нагнулся, сгреб всех одной рукой и сунул в карман своего
камзола.
Только одного человечка он оставил у себя в руке, осторожно взял двумя пальцами и стал рассматривать.
Человечек ухватился за палец Гулливера обеими руками и пронзительно
закричал.
Гулливеру стало жаль человечка. Он ласково улыбнулся ему и достал из
жилетного кармана перочинный ножик, чтобы разрезать веревки, которыми
были связаны руки и ноги лилипута.
Лилипут увидел блестящие зубы Гулливера, увидел огромный нож и закричал еще громче. Толпа внизу совсем притихла от ужаса.
А Гулливер тихонько перерезал одну веревку, перерезал другую и поставил человечка на землю.
Потом он по очереди отпустил и тех лилипутов, которые метались у него
в кармане.
- Глюм глефф Куинбус Флестрин! - закричала вся толпа.
По-лилипутски это значит: "Да здравствует Человек-Гора!"
А начальник стражи послал во дворец двух своих офицеров, чтобы доложить обо всем, что случилось, самому императору.
Между тем во дворце Бельфаборак, в самой дальней зале, император собрал тайный совет, чтобы решить, что делать с Гулливером.
Министры и советники спорили между собой девять часов.
Одни говорили, что Гулливера надо поскорее убить. Если Человек-Гора
порвет свою цепь и убежит, он может растоптать всю Лилипутию. А если он
не убежит, то империи грозит страшный голод, потому что каждый день он
будет съедать больше хлеба и мяса, чем нужно для прокормления тысячи семисот двадцати восьми лилипутов. Это высчитал один ученый, которого
пригласили в тайный совет, потому что он очень хорошо умел считать.
Другие доказывали, что убить Куинбуса Флестрина так же опасно, как и
оставить в живых. От разложения такого громадного трупа может начаться
чума не только в столице, но и во всей империи.
Государственный секретарь Рельдрессель попросил у императора слова и
сказал, что Гулливера не следует убивать по крайней мере до тех пор, пока не будет построена новая крепостная стена вокруг Мельдендо. Человек-Гора съедает хлеба и мяса больше, чем тысяча семьсот двадцать восемь
лилипутов, но зато он, верно, и работать будет по крайней мере за две
тысячи лилипутов. Кроме того, в случае войны он может защитить страну
лучше, чем пять крепостей.
Император сидел на своем троне под балдахином и слушал, что говорят
министры.
Когда Рельдрессель кончил, он кивнул головой. Все поняли, что слова
государственного секретаря ему понравились.
Но в это время встал со своего места адмирал Скайреш Болголам, коман-
дир всего флота Лилипутии.
- Человек-Гора, - сказал он, - самый сильный из всех людей на свете,
это правда. Но именно поэтому его и следует казнить как можно скорее.
Ведь если во время войны он вздумает присоединиться к врагам Лилипутии,
то десять полков императорской гвардии не смогут с ним справиться. Сейчас он еще в руках лилипутов, и надо действовать, пока не поздно.
Казначей Флимнап, генерал Лимток и судья Бельмаф согласились с мнением адмирала.
Император улыбнулся и кивнул адмиралу головой - и даже не один раз,
как Рельдресселю, а два раза. Видно было, что эта речь понравилась ему
еще больше.
Судьба Гулливера была решена.
Но в это время дверь открылась, и в залу тайного совета вбежали два
офицера, которых прислал к императору начальник стражи. Они стали перед
императором на колени и доложили о том, что случилось на площади.
Когда офицеры рассказали, как милостиво обошелся Гулливер со своими
пленниками, государственный секретарь Рельдрессель опять попросил слова.
Он произнес еще одну длинную речь, в которой доказывал, что бояться
Гулливера не следует и что живой он будет гораздо полезнее императору,
чем мертвый.
Император решил помиловать Гулливера, но приказал отнять у него огромный нож, о котором только что рассказали офицеры стражи, а заодно и
всякое другое оружие, если оно будет найдено при обыске.
Обыскать Гулливера было поручено двум чиновникам.
Знаками они объяснили Гулливеру, чего требует от него император.
Гулливер не стал с ними спорить. Он взял обоих чиновников в руки и
опустил сначала и один карман кафтана, затем в другой, а потом перенес
их в карманы штанов и жилета.
Только в один потайной карман Гулливер не пустил чиновников. Там были
у него спрятаны очки, подзорная труба и компас.
Чиновники принесли с собой фонарь, бумагу, перья и чернила. Целых три
часа возились они в карманах у Гулливера, рассматривали вещи и составляли опись.
Окончив свою работу, они попросили ЧеловекаГору вынуть их из последнего кармана и спустить на землю.
После этого они поклонились Гулливеру и понесли составленную ими
опись во дворец.
Вот она - слово в слово:
"ОПИСЬ ПРЕДМЕТОВ, найденных в карманах Человека-Горы:
1. В правом кармане кафтана мы нашли большой кусок грубого холста,
который по своей величине мог бы служить ковром для парадной залы дворца
Бельфаборак.
2. В левом кармане обнаружили огромный серебряный сундук с крышкой.
Эта крышка так тяжела, что мы сами не могли поднять ее. Когда по нашему
требованию Куинбус Флестрин приподнял крышку своего сундука, один из нас
забрался внутрь и тут же погрузился выше колен в какую-то желтую пыль.
Целое облако этой пыли поднялось вверх и заставило нас чихать до слез.
3. В правом кармане штанов находится огромный нож. Если поставить его
стоймя, он окажется выше человеческого роста.
4. В левом кармане штанов найдена невиданная в наших краях машина из
железа и дерева. Она так велика и тяжела, что, несмотря на все наши усилия, нам не удалось сдвинуть ее с места. Это помешало нам осмотреть машину со всех сторон.
5. В правом верхнем кармане жилета оказалась целая кипа прямоугольных, совершенно одинаковых листов, сделанных из какого-то неизвест-
ного нам белого и гладкого материала. Вся эта кипа - вышиною в половину
человеческого роста и толщиною в три обхвата - прошита толстыми веревками. Мы внимательно осмотрели несколько верхних листов и заметили на них
ряды черных таинственных знаков. Мы полагаем, что это буквы неизвестной
нам азбуки. Каждая буква величиной с нашу ладонь.
6. В левом верхнем кармане жилета мы нашли сеть размерами не менее
рыболовной, но устроенную так, что она может закрываться и открываться
наподобие кошелька. В ней лежит несколько тяжелых предметов из красного,
белого и желтого металла. Они разной величины, но одинаковой формы -
круглые и плоские. Красные - вероятно, из меди. Они так тяжелы, что мы
вдвоем едва могли поднять такой диск. Белые - очевидно, серебряные - по-
меньше. Они похожи на щиты наших воинов. Желтые - должно быть, золотые.
Они немногим больше наших тарелок, но очень увесисты. Если только это
настоящее золото, то они должны стоить очень дорого.
7. Из правого нижнего кармана жилета свешивается толстая металлическая цепь, по-видимому серебряная. Эта цепь прикреплена к большому круглому предмету, находящемуся в кармане и сделанному из того же металла.
Что это за предмет, неизвестно. Одна его стенка прозрачна, как лед, и
сквозь нее отчетливо видны двенадцать черных знаков, расположенных по
кругу, и две длинные стрелы.
Внутри этого круглого предмета, очевидно, сидит какое-то таинственное
существо, которое не переставая стучит не то зубами, не то хвостом. Человек-Гора объяснил нам - частью словами, а частью движениями рук, - что
без этого круглого металлического ящика он бы не знал, когда ему вставать утром и когда ложиться вечером, когда начинать работу и когда ее
кончать.
8. В левом нижнем кармане жилета мы видели вещь, похожую на решетку
дворцового сада. Острыми прутьями этой решетки Человек-Гора расчесывает
себе волосы.
9. Закончив обследование камзола и жилета, мы осмотрели пояс Человека-Горы. Он сделан из кожи какого-то громадного животного. С левой стороны на нем висит меч длиной в пять раз более среднего человеческого
роста, а с правой - мешок, разделенный на два отделения. В каждом из них
можно легко поместить троих взрослых лилипутов.
В одном из отделений мы нашли множество тяжелых и гладких металличес-
ких шаров величиной с человеческую голову; другое до краев полно каки-
ми-то черными зернами, довольно легкими и не слишком крупными. Мы могли
поместить у себя на ладони несколько десятков этих зерен.
Такова точная опись вещей, найденных при обыске у Человека-Горы.
Во время обыска вышеназванный Человек-Гора вел себя вежливо и спокойно".
Под описью чиновники поставили печать и подписались:
Клефрин Фрелок. Марса Фрелок.
На другое утро перед домом Гулливера выстроились войска, собрались
придворные. Приехал и сам император со свитой и министрами.
В этот день Гулливер должен был отдать императору Лилипутии свое оружие.
Один чиновник громко читал опись, а другой бегал по Гулливеру из кармана в карман и показывал ему, какие вещи нужно доставать.
- Кусок грубого холста! - прокричал чиновник, читавший опись.
Гулливер положил на землю свой носовой платок
- Серебряный сундук!
Гулливер вынул из кармана табакерку.
- Кипа гладких белых листов, прошитых веревками!
Гулливер положил рядом с табакеркой свою записную книжку.
- Длинный предмет, похожий на садовую решетку.
Гулливер достал гребешок.
- Кожаный пояс, меч, двойной мешок с металлическими шарами в одном
отделении и черными зернами - в другом!
Гулливер отстегнул пояс и опустил его на землю вместе со своим кортиком и мешочком, в котором лежали пули и порох.
- Машина из железа и дерева! Рыболовная сеть с круглыми предметами из
меди, серебра и золота! Огромный нож! Круглый металлический ящик!
Гулливер вытащил пистолет, кошелек с монетами, карманный ножик и часы.
Император прежде всего осмотрел нож и кортик, а потом приказал Гулливеру показать, как стреляют из пистолета.
Гулливер послушался. Он зарядил пистолет одним только порохом - порох
у него в пороховнице остался совершенно сухим, потому что крышка завинчивалась наглухо, - поднял пистолет и выстрелил в воздух.
Раздался оглушительный грохот. Множество людей упало в обморок, а император побледнел, закрыл лицо руками и долго не решался открыть глаза.
Когда дым рассеялся и все успокоились, повелитель Лилипутии приказал
увезти в арсенал нож, кортик и пистолет.
Остальные вещи Гулливеру отдали обратно.
Целых полгода прожил Гулливер в плену.
Шестеро самых знаменитых ученых каждый день приходили в замок учить
его лилипутскому языку,
Через три недели он стал хорошо понимать, что говорят вокруг, а месяца через два и сам научился разговаривать с жителями Лилипутии.
На первых же уроках Гулливер затвердил одну фразу, которая нужна была
ему больше всего: "Ваше величество, я умоляю вас отпустить меня на свободу".
Каждый день на коленях повторял он эти слова императору, но император
отвечал всегда одно и то же:
- Люмоз кельмин пессо десмар лон эмпозо!
Это значит: "Я не могу освободить тебя, пока ты не поклянешься мне
жить в мире со мной и со всей моей империей".
Гулливер готов был в любую минуту дать клятву, которую от него требовали. Он вовсе и не собирался воевать с маленькими человечками. Но император откладывал церемонию торжественной клятвы со дня на день.
Мало-помалу лилипуты привыкли к Гулливеру и перестали его бояться.
Часто по вечерам он ложился на землю перед своим замком и позволял
пятерым или шестерым человечкам плясать у себя на ладони.
Дети из Мильдендо приходили играть в прятки у него в волосах.
И даже лилипутские лошади больше не храпели и не становились на дыбы,
когда видели Гулливера.
Император нарочно приказал как можно чаще устраивать конные учения
перед старым замком, чтобы приучить коней своей гвардии к живой горе.
По утрам всех лошадей из полковых и собственных императорских конюшен
проводили мимо ног Гулливера.
Кавалеристы заставляли своих коней перескакивать через его руку, опущенную на землю, а один удалой наездник перескочил даже как-то раз через
его ногу, закованную в цепь.
Гулливер все еще сидел на цепи. От скуки он решил приняться за работу
и сам смастерил для себя стол, стулья и кровать.
Для этого ему привезли около тысячи самых больших и толстых деревьев
из императорских лесов.
А постель для Гулливера изготовили лучшие местные мастера. Они принесли в замок шестьсот матрацев обыкновенной, лилипутской величины. По
сто пятьдесят штук сшили они вместе и сделали четыре больших матраца в
рост Гулливера. Их положили один на другой, но все-таки Гулливеру было
жестко спать.
Таким же образом сделали для него одеяло и простыни.
Одеяло вышло тонкое и не очень теплое. Но Гулливер был моряк и не боялся простуды.
Обед, ужин и завтрак для Гулливера стряпали триста поваров. Для этого
им построили возле замка целую кухонную улицу - по правой стороне шли
кухни, а по левую жили повара со своими семьями.
За столом обычно прислуживало не больше ста двадцати лилипутов.
Двадцать человечков Гулливер брал в руки и ставил прямо к себе на
стол. Остальные сто работали внизу. Одни подвозили кушанья в тачках или
подносили на носилках, другие подкатывали к ножке стола бочки с вином.
Со стола вниз были протянуты прочные веревки, и человечки, которые
стояли на столе, с помощью особых блоков втягивали кушанья наверх.
Каждый день на рассвете к старому замку пригоняли целое стадо скота -
шесть быков, сорок баранов и много всякой мелкой живности.
Жареных быков и баранов Гулливеру приходилось обычно разрезать на две
или даже на три части. Индеек и гусей он отправлял в рот целиком, не
разрезая, а мелкую птицу - куропаток, бекасов, рябчиков - глотал по десяти, а то и по пятнадцати штук сразу.
Когда Гулливер ел, толпы лилипутов стояли вокруг и смотрели на него.
Один раз даже сам император в сопровождении императрицы, принцев, принцесс и всей свиты приехал поглядеть на такое диковинное зрелище.
Гулливер поставил кресла знатных гостей на стол против своего прибора
и выпил за здоровье императора, императрицы и всех принцев и принцесс по
очереди. Он ел в этот день даже больше обычного, чтобы удивить и позабавить своих гостей, но обед показался ему не таким вкусным, как всегда.
Он заметил, какими испуганными и злыми глазами смотрел а его сторону государственный казначей Флимнап.
И в самом деле, на другой день казначей Флимнап сделал доклад императору. Он сказал:
- Горы, ваше величество, тем и хороши, что они не живые, а мертвые, и
поэтому их не надо кормить. Если же какая-нибудь гора оживет и потребует, чтобы ее кормили, благоразумнее сделать ее опять мертвой, чем пода-
вать ей каждый день завтрак, обед и ужин.
Император благосклонно выслушал Флимнапа, но не согласился с ним.
- Не торопитесь, дорогой Флимнап, - сказал он. - Все в свое время.
Гулливер ничего не знал об этом разговоре. Он сидел возле замка, беседовал со знакомыми лилипутами и с грустью рассматривал большую дыру на
рукаве своего кафтана.
Уже много месяцев он, не меняя, носил одну и ту же рубашку, один и
тот же кафтан и жилет и с тревогой думал о том, что очень скоро они
превратятся в лохмотья.
Он попросил выдать ему какой-нибудь материи потолще на заплатки, но
вместо этого к нему явились триста портных. Портные велели Гулливеру
опуститься на колени и приставили к его спине длинную лестницу.
По этой лестнице старший портной добрался до его шеи и спустил оттуда, от затылка до полу, веревку с грузом на конце. Такой длины нужно было сшить кафтан.
Рукава и талию Гулливер измерил сам.
Через две недели новый костюм для Гулливера был готов. Он удался на
славу, но был похож на лоскутное одеяло, потому что его пришлось сшить
из нескольких тысяч кусков материи.
Рубашку для Гулливера изготовили двести белошвеек. Для этого они взяли самое прочное и грубое полотно, какое только могли достать, но даже
его им пришлось сложить в несколько раз, а потом простегать, потому что
самый толстый парусный холст в Лилипутии не толще нашей кисеи. Куски
этого лилипутского полотна бывают обыкновенно длиной в страницу из
школьной тетрадки, а шириной - в полстраницы.
Белошвейки сняли с Гулливера мерку, когда он лежал в постели. Одна из
них стала ему на шею, другая на колено. Они взяли за концы длинную веревку и туго натянули ее, а третья швея маленькой линеечкой измерила
длину этой веревки.
Гулливер разостлал на полу свою старую рубаху и показал ее белошвейкам. Они несколько дней осматривали рукава, воротник и складки на груди,
а потом в одну неделю очень аккуратно сшили рубашку точно такого же фасона.
Гулливер был очень рад. Он мог наконец с ног до головы одеться во все
чистое и целое.
Теперь ему не хватало только шляпы. Но тут его выручил счастливый
случай.
Однажды к императорскому двору прибыл гонец с известием, что недалеко
от того места, где был найден Человек-Гора, пастухи заметили огромный
черный предмет с круглым горбом посередине и с широкими плоскими краями.
Сначала местные жители приняли его за морское животное, выброшенное
волнами. Но так как горбун лежал совершенно неподвижно и не дышал, то
они догадались, что это какая-то вещь, принадлежащая Человеку-Горе. Если
его императорское величество прикажет, эту вещь можно доставить в
Мильдендо всего на пяти лошадях.
Император согласился, и через несколько дней пастухи привезли Гулливеру его старую черную шляпу, потерянную на отмели.
В пути она порядком попортилась, потому что возчики пробили в ее полях две дыры и всю дорогу волокли шляпу на длинных веревках. Но всетаки
это была шляпа, и Гулливер надел ее на голову.
Желая угодить императору и поскорее получить свободу, Гулливер выдумал необыкновенную забаву. Он попросил привезти ему из лесу несколько
деревьев потолще и побольше.
На другой день семь возчиков на семи телегах доставили ему бревна.
Каждую телегу тянуло восемь лошадей, хотя бревна были толщиной с обыкновенную тросточку.
Гулливер выбрал девять одинаковых тросточек и вбил их в землю, расположив правильным четырехугольником. На эти тросточки он туго-натуго, как
на барабан, натянул свой носовой платок.
Получилась ровная, гладкая площадка.
Вокруг нее Гулливер поставил перильца и предложил императору устроить
на этой площадке военное состязание.
Императору очень понравилась эта затея.
Он приказал, чтобы двадцать четыре лучших кавалериста в полном вооружении отправились к старому замку, и сам поехал смотреть на их состязания.
Гулливер по очереди поднял всех кавалеристов вместе с лошадьми и поставил их на площадку.
Трубы затрубили. Всадники разделились на два отряда и начали военные
действия. Они осыпали друг друга тупыми стрелами, кололи своих противников тупыми копьями, отступали и нападали.
Император остался так доволен военной потехой, что стал устраивать ее
каждый день.
Один раз он даже сам командовал атакой на носовом платке Гулливера.
Гулливер держал в это время на ладони кресло, в котором сидела императрица. Отсюда ей было лучше видно, что делается на платке.
Все шло хорошо. Только раз, во время пятнадцатых маневров, горячая
лошадь одного офицера пробила копытом платок, споткнулась и опрокинула
своего седока.
Гулливер прикрыл левой рукой дыру в платке, а правой осторожно спустил на землю всех кавалеристов одного за другим.
После этого он аккуратно заштопал платок, но, уже не надеясь на его
прочность, не решался больше устраивать на нем военные игры.
Император не остался в долгу у Гулливера. Он, в свою очередь, решил
позабавить Куинбуса Флестрина интересным зрелищем.
Однажды под вечер Гулливер, по обыкновению, сидел на пороге своего
замка.
Вдруг ворота Мильдендо отворились, и оттуда выехал целый поезд: впереди на коне император, за ним - министры, придворные и гвардейцы. Все
они направились по дороге, которая вела к замку.
В Лилипутии существует такой обычай. Когда какой-нибудь министр умирает или получает отставку, пять или шесть лилипутов обращаются к импе-
ратору с просьбой о том, чтобы он разрешил им повеселить его пляской на
канате.
Во дворце, в главной зале, натягивают как можно туже и выше канат не
толще обыкновенной нитки для шитья.
После этого начинаются пляски и прыжки.
Тот, кто подпрыгнет на канате выше всех и ни разу не упадет, занимает
освободившееся министерское место.
Иногда император заставляет всех своих министров и придворных плясать
на канате вместе с новичками, чтобы проверить ловкость людей, которые
правят страной.
Говорят, что во время этих развлечений часто бывают несчастные случаи. Министры и новички падают с каната кувырком и ломают себе шею.
Но на этот раз император решил устроить канатные пляски не во дворце,
а под открытым небом, перед замком Гулливера. Ему хотелось удивить Человека-Гору искусством своих министров.
Самым лучшим прыгуном оказался государственный казначей Флимнап. Он
подпрыгнул выше всех остальных придворных по крайней мере на полголовы.
Даже государственный секретарь Рельдрессель, знаменитый в Лилипутии
своим умением кувыркаться и прыгать, не мог его перещеголять.
Потом императору подали длинную палку. Он взял ее за один конец и
стал быстро поднимать и опускать.
Министры приготовились к состязанию, которое было потруднее пляски на
канате. Надо было успеть перепрыгнуть через палку, как только она опустится, и пролезть под ней на четвереньках, как только она поднимется.
Лучшие прыгуны и пролазы получили от императора в награду синюю,
красную или зеленую нитку для ношения вокруг пояса.
Первый пролаза - Флимнап - получил синюю нитку, второй - Рельдрессель
- красную, а третий - Скайреш Болголам - зеленую.
Гулливер смотрел на все это и удивлялся странным придворным обычаям
лилипутской империи.
Придворные игры и праздники устраивались чуть ли не каждый день, а
все-таки Гулливеру было очень скучно сидеть на цепи. Он то и дело подавал прошения императору о том, чтобы его освободили и позволили ему свободно разгуливать по стране.
Наконец император решил уступить его просьбам.
Напрасно адмирал Скайреш Болголам, злейший враг Гулливера, настаивал
на том, что Куинбуса Флестрина следует не освободить, а казнить.
Так как Лилипутия готовилась в это время к войне, никто не согласился
с Болголамом. Все надеялись, что Человек-Гора защитит Мильдендо, если на
город нападут враги.
В тайном совете прочитали прошения Гулливера и решили отпустить его
на свободу, если он даст клятву соблюдать все правила, которые будут ему
объявлены.
Правила эти были записаны самыми крупными буквами на длинном свитке
пергамента.
Наверху был императорский герб, а внизу большая государственная печать Лилипутии.
Вот что было написано между гербом и печатью:
"Мы, Гольбасто Момарен Эвлем Гердайло Шефин Молли Олли Гой,
могущественный император великой Лилипутии, отрада и ужас Вселенной,
самый мудрый, самый сильный и самый высокий из всех царей мира,
чьи ноги упираются в сердце земли, а голова достигает солнца,
чей взгляд приводит в трепет всех земных царей,
прекрасный, как весна, благостный, как лето, щедрый, как осень, и
грозный, как зима,
высочайше повелеваем освободить Человека-Гору от цепей, если он даст
нам клятву исполнять все, что мы от него потребуем, - а именно:
во-первых, Человек-Гора не имеет права выезжать за пределы Лилипутии,
пока не получит от нас разрешения с нашей собственноручной подписью и
большой печатью;
во-вторых, он не должен входить в нашу столицу, не предупредив о том
городские власти, а предупредив, должен два часа ждать у главных ворот,
дабы все жители успели спрятаться в дома;
в-третьих, ему разрешается гулять только по большим дорогам и запрещается топтать леса, луга и поля;
в-четвертых, во время прогулок он обязан внимательно смотреть себе
под ноги, чтобы не раздавить кого-нибудь из наших любезных подданных, а
также их лошадей с каретами и телегами, их коров, овец и собак;
в-пятых, ему строго запрещается брать в руки и сажать к себе в карманы жителей нашей великой Лилипутии без их на то согласия и разрешения;
в-шестых, если нашему императорскому величеству потребуется послать
куда-либо спешную весть или приказ, Человек-Гора обязуется доставить на-
шего гонца вместе с его лошадью и пакетом до указанного места и принести
назад в целости и сохранности;
в-седьмых, он обещает быть нашим союзником в случае войны с враждебным нам островом Блефуску и употребить все усилия на то, чтобы уничтожить неприятельский флот, который угрожает нашим берегам;
в-восьмых, Человек-Гора обязан в свободные часы оказывать помощь нашим подданным на всех строительных и прочих работах: поднимать самые тяжелые камни при сооружении стены главного парка, рыть глубокие колодцы и
рвы, выкорчевывать леса и протаптывать дороги;
в-девятых, мы поручаем Человеку-Горе измерить шагами всю нашу империю
вдоль и поперек и, сосчитав число шагов, доложить об этом нам или нашему
государственному секретарю. Поручение наше должно быть исполнено в течение двух лун.
Если Человек-Гора клянется свято и неуклонно исполнять все, чего мы
требуем от него, мы обещаем даровать ему свободу, одевать и кормить его
за счет государственной казны, а также предоставить ему право лицезреть
нашу высокую особу в дни празднеств и торжеств.
Дано в городе Мильдендо, во дворце Бельфабораке, в двенадцатый день
девяносто первой луны нашего славного царствования.
Гольбасто Момарен Эвлем Гердайло Шефин Молли Олли Гой, император Лилипутии".
Этот свиток привез в замок Гулливера сам адмирал Скайреш Болголам.
Он велел Гулливеру сесть на землю и взяться левой рукой за правую ногу, а два пальца правой руки приставить ко лбу и к верхушке правого уха.
Так в Лилипутии клянутся в верности императору.
Адмирал громко и медленно прочел Гулливеру все девять требований по
порядку, а потом заставил повторять слово в слово такую клятву:
"Я, Человек-Гора, клянусь его величеству императору Гольбасто Момарен
Эвлем Гердайло Шефин Молли Олли Гой, могущественному повелителю Лилипутии, свято и неуклонно исполнять все, что будет угодно его лилипутскому
величеству, и, не жалея жизни, защищать от врагов его славную страну на
суше и на море".
После этого кузнецы сняли с Гулливера цепи. Скайреш Болголам поздравил его и уехал в Мильдендо.
Как только Гулливер получил свободу, он попросил у императора позволения осмотреть город и побывать во дворце. Много месяцев смотрел он на
столицу издали, сидя на цепи у своего порога, хотя город и был всего в
пятидесяти шагах от старого замка.
Разрешение было дано, но император взял с него обещание не поломать в
городе ни одного дома, ни одной изгороди и не растоптать нечаянно кого-нибудь из горожан.
За два часа до прихода Гулливера двенадцать глашатаев обошли весь город. Шестеро трубили в трубы, а шестеро кричали:
- Жители Мильдендо! По домам!
- Куинбус Флестрин, Человек-Гора, идет в город!
- По домам, жители Мильдендо!
На всех углах расклеили воззвания, в которых было написано то же самое, что кричали глашатаи.
Кто не слышал, тот прочел. Кто не прочел, тот услышал.
Гулливер снял с себя кафтан, чтобы не повредить полами трубы и карнизы домов и не смести нечаянно на землю кого-нибудь из любопытных горожан. А это легко могло случиться, потому что сотни и даже тысячи лилипутов взобрались на крыши ради такого удивительного зрелища.
В одном кожаном жилете подошел Гулливер к городским воротам.
Всю столицу Мильдендо окружали старинные стены. Стены были такие
толстые и широкие, что по ним свободно могла проехать лилипутская карета, запряженная парой лошадей.
По углам возвышались остроконечные башни.
Гулливер перешагнул через большие Западные ворота и очень осторожно,
боком, прошелся по главным улицам.
В переулки и маленькие улочки он и не пытался ходить: они были такие
узенькие, что Гулливер опасался застрять между домами.
Почти все дома в Мильдендо были в три этажа.
Проходя по улицам, Гулливер то и дело наклонялся и заглядывал в окна
верхних этажей.
В одном окне он увидел повара в белом колпачке. Повар ловко ощипывал
не то жучка, не то муху.
Приглядевшись, Гулливер понял, что это была индейка.
Возле другого окна сидела портниха и держала на коленях работу. По
движениям ее рук Гулливер догадался, что она вдевает нитку в игольное
ушко. Но иголку и нитку разглядеть нельзя было, такие они были маленькие
и тоненькие.
В школе дети сидели на скамейках и писали. Они писали не так, как мы
- слева направо, не так, как арабы - справа налево, не так, как китайцы
- сверху вниз, а по-лилипутски - вкось, от одного угла к другому.
Шагнув еще раза три, Гулливер очутился около императорского дворца.
Дворец, окруженный двойной стеной, находился в самой середине
Мильдендо.
Через первую стену Гулливер перешагнул, а через вторую не мог: эта
стена была украшена высокими резными башенками, и Гулливер побоялся их
разрушить.
Он остановился между двумя стенами и стал думать, как ему быть. Во
дворце его ждет сам император, а он не может туда пробраться. Что же де-
лать?
Гулливер вернулся к себе в замок, захватил две табуретки и опять по-
шел ко дворцу
Подойдя к наружной стене дворца, он поставил одну табуретку посреди
улицы и стал на нее обеими ногами.
Вторую табуретку он поднял над крышами и осторожно опустил за внутреннюю стену, прямо в дворцовый парк.
После этого он легко перешагнул через обе стены - с табуретки на табуретку, - не сломав ни одной башенки.
Переставляя табуретки все дальше и дальше, Гулливер добрался по ним
до покоев его величества.
Император держал в это время со своими министрами военный совет. Увидев Гулливера, он приказал открыть окно пошире.
Войти в залу совета Гулливер, конечно, не мог. Он улегся во дворе и
приставил ухо к окошку.
Министры обсуждали, когда выгоднее начать войну с враждебной империей
Блефуску.
Адмирал Скайреш Болголам поднялся со своего кресла и доложил, что
неприятельский флот стоит на рейде и, очевидно, ждет только попутного
ветра, чтобы напасть на Лилипутию.
Тут Гулливер не утерпел и перебил Болголама. Он спросил у императора
и министров, из-за чего, собственно, собираются воевать два столь великих и славных государства.
С разрешения императора, государственный секретарь Рельдрессель ответил на вопрос Гулливера.
Дело обстояло так.
Сто лет тому назад дед нынешнего императора, в те времена еще наследный принц, за завтраком разбил яйцо с тупого конца и скорлупой порезал
себе палец.
Тогда император, отец раненого принца и прадедушка нынешнего императора, издал указ, в котором запретил жителям Лилипутии под страхом
смертной казни разбивать вареные яйца с тупого конца.
С того времени все население Лилипутии разделилось па два лагеря -
тупоконечников и остроконечников.
Тупоконечники не захотели подчиниться указу императора и бежали за
море, в соседнюю империю Блефуску.
Лилипутский император потребовал, чтобы блефускуанский император казнил беглых тупоконечников.
Однако император Блефуску не только не казнил их, но даже взял к себе
на службу.
С тех пор между Лилипутией и Блефуску идет непрерывная война.
- И вот наш могущественный император Гольбасто Момарен Эвлем Гердайло
Шефин Молли Олли Гой просит у вас, Человек-Гора, помощи и союза, - так
закончил свою речь секретарь Рельдрессель.
Гулливеру было непонятно, как это можно воевать из-за выеденного яйца, но он только что дал клятву и готов был ее исполнить.
Блефуску - это остров, отделенный от Лилипутии довольно широким проливом.
Гулливер еще не видел острова Блефуску. После военного совета он отправился на берег, спрятался за бугорком и, вынув из потайного кармана
подзорную трубу, стал рассматривать неприятельский флот.
Оказалось, что у блефускуанцев ровно пятьдесят военных кораблей, остальные суда - транспортные.
Гулливер отполз от бугорка подальше, чтобы с блефускуанского берега
его не заметили, стал на ноги и отправился во дворец к императору.
Там он попросил, чтобы ему вернули из арсенала нож и доставили побольше самых прочных веревок и самых толстых железных палок.
Через час возчики привезли канат толщиной с нашу бечевку и железные
палки, похожие на вязальные спицы.
Гулливер всю ночь просидел перед своим замком - гнул из железных спиц
крючки и сплетал по дюжине веревок вместе. К утру у него были готовы
пятьдесят прочных канатов с пятьюдесятью крючками на концах
Перекинув канаты через плечо, Гулливер пошел на берег. Он снял кафтан, башмаки, чулки и шагнул в воду. Сначала он шел вброд, потом на середине пролива поплыл, потом опять пошел вброд.
Меньше чем через полчаса Гулливер добрался до блефускуанского флота.
- Плавучий остров! Плавучий остров! - закричали матросы, увидев в воде огромные плечи и голову Гуллив ера.
Он протянул к ним руки, и матросы, не помня себя от страха, стали
бросаться с бортов в море. Как лягушки, шлепались они в воду и плыли к
своему берегу.
Гулливер снял с плеча связку канатов, зацепил все носы боевых кораблей крючками, а концы канатов связал в один узел.
Тут только блефускуанцы поняли, что Гулливер собирается увести их
флот.
Тридцать тысяч солдат разом натянули тетивы своих луков и пустили в
Гулливера тридцать тысяч стрел. Больше двухсот угодило ему в лицо.
Плохо пришлось бы Гулливеру, если бы у него в потайном кармане не
оказалось очков. Он быстро надел их и спас от стрел глаза.
Стрелы стукались о стекла очков. Они вонзались ему в щеки, в лоб, в
подбородок, но Гулливеру было не до того. Он изо всех сил дергал канаты,
упирался в дно ногами, а блефускуанские корабли не трогались с места.
Наконец Гулливер понял, в чем дело. Он достал из кармана нож и по
очереди перерезал якорные канаты, державшие на причале корабли.
Когда последний канат был перерезан, корабли закачались на воде и
все, как один, двинулись за Гулливером к берегам Лилипутии.
Все дальше уходил Гулливер, и вслед за ним уплывали блефускуанские
корабли и блефускуанская слава.
Император Лилипутии и весь его двор стояли на берегу и смотрели в ту
сторону, куда уплыл Гулливер.
Вдруг они увидели вдалеке корабли, которые двигались к Лилипутии широким полумесяцем.
Самого Гулливера они не могли разглядеть, потому что
он до ушей погрузился в воду.
Лилипуты не ожидали прихода неприятельского флота. Они были уверены,
что Человек-Гора уничтожит его прежде, чем корабли снимутся с якорей. А
между тем флот в полном боевом порядке направлялся к стенам Мильдендо.
Император приказал трубить сбор всех войск.
Гулливер издалека услышал звуки труб. Он поднял повыше концы канатов,
которые держал в руке, и громко закричал:
- Да здравствует могущественнейший император Лилипутии!
На берегу стало тихо - так тихо, словно все лилипуты онемели от удивления и радости.
Гулливер слышал только журчанье воды да легкий шум попутного ветра,
раздувающего паруса блефускуанских кораблей.
И вдруг тысячи шляп, колпачков и шапок разом взлетели над набережной
Мильдендо.
- Да здравствует Куинбус Флестрин! Да здравствует наш славный избавитель! - закричали лилипуты.
Как только Гулливер вышел на сушу, император приказал наградить его
тремя цветными нитями - синей, красной и зеленой - и пожаловал ему титул
"нардака" - самый высокий во всей империи.
Это была неслыханная награда. Придворные бросились поздравлять Гулливера.
Только адмирал Скайреш Болголам, у которого была всего одна нитка -
зеленая, отошел в сторону и не сказал Гулливеру ни слова.
Гулливер поклонился императору и надел все цветные нитки на средний
палец: подпоясаться ими, как делают лилипутские министры, он не мог.
В этот день во дворце был устроен в честь Гулливера пышный праздник.
Все танцевали в залах а Гулливер лежал во дворе и, опершись на локоть,
смотрел в окно.
После праздника император вышел к Гулливеру и объявил ему новую высочайшую милость. Он поручает Человеку-Горе, нардаку лилипутской империи,
отправиться тем же путем в Блефуску и увести оттуда все оставшиеся у
неприятеля корабли - транспортные, торговые и рыболовные.
- Государство Блефуску, - сказал он, - жило до сих пор рыболовством и
торговлей. Если отнять у него флот, оно должно будет навсегда покориться
Лилипутии, выдать императору всех тупоконечников и признать священный
закон, который гласит: "Разбивай яйца с острого конца"
Гулливер осторожно ответил императору, что он всегда рад служить его
лилипутскому величеству, но должен отказаться от милостивого поручения.
Он сам недавно испытал, как тяжелы цепи неволи, и поэтому не может решиться обратить в рабство целый народ.
Император ничего не сказал и ушел во дворец.
А Гулливер понял, что с этой минуты он навсегда теряет его милость:
государь, который мечтает завоевать мир, не прощает тех, кто осмеливается стать ему поперек дороги.
И в самом деле, после этого разговора Гулливера стали реже приглашать
ко двору. Он бродил один вокруг своего замка, и придворные кареты не останавливались больше у его порога.
Только однажды пышная процессия вышла из ворот столицы и направилась
к жилищу Гулливера. Это было блефускуанское посольство, которое прибыло
к императору Лилипутии для заключения мира.
Вот уже несколько дней, как это посольство, состоявшее из шести посланников и пятисот человек свиты, находилось в Мильдендо. Они спорили с
лилипутскими министрами о том, сколько золота, скота и хлеба должен отдать император Блефуску за возвращение хотя бы половины флота, уведенно-
го Гулливером.
Мир между двумя государствами был заключен на условиях, очень выгодных для Лилипутии и очень невыгодных для государства Блефуску. Впрочем,
блефускуанцам пришлось бы еще хуже, если бы за них не заступился Гулливер.
Это заступничество окончательно лишило его благоволения императора и
всего лилипутского двора.
Кто-то рассказал одному из посланников, почему разгневался император
на Человека-Гору. Тогда послы решили навестить Гулливера в его замке и
пригласить к себе на остров.
Им было интересно увидеть вблизи Куинбуса Флестрина, про которого они
столько слышали от блефускуанских моряков и лилипутских министров.
Гулливер любезно принял чужеземных гостей, обещал побывать у них на
родине, а на прощание подержал всех послов вместе с их лошадьми у себя
на ладонях и показал им город Мильдендо с высоты своего роста.
Вечером, когда Гулливер уже собирался ложиться спать, в дверь его
замка тихонько постучали.
Гулливер выглянул за порог и увидел перед своей дверью двух людей,
которые держали на плечах крытые носилки.
На носилках в бархатном кресле сидел человечек. Лица его не было видно, потому что он закутался в плащ и надвинул на лоб шляпу.
Увидев Гулливера, человечек отослал своих слуг в город и приказал им

Автор этих путешествий мистер Лемюэль Гулливер – мой старинный и близкий друг; он приходится мне также сродни по материнской линии. Около трех лет тому назад мистер Гулливер, которому надоело стечение любопытных к нему в Редриф, купил небольшой клочок земли с удобным домом близ Ньюарка в Ноттингемшире, на своей родине, где и проживает сейчас в уединении, но уважаемый своими соседями.

Хотя мистер Гулливер родился в Ноттингемшире, где жил его отец, однако я слышал от него, что предки его были выходцами из Оксфордского графства. Чтобы удостовериться в этом, я осмотрел кладбище в Банбери в этом графстве и нашел в нем несколько могил и памятников Гулливеров.

Перед отъездом из Редрифа мистер Гулливер дал мне на сохранение нижеследующую рукопись, предоставив распорядиться ею по своему усмотрению. Я три раза внимательно прочел ее. Слог оказался очень гладким и простым, я нашел в нем только один недостаток: автор, следуя обычной манере путешественников, слишком уж обстоятелен. Все произведение, несомненно, дышит правдой, да и как могло быть иначе, если сам автор известен был такой правдивостью, что среди его соседей в Редрифе сложилась даже поговорка, когда случалось утверждать что-нибудь: это так же верно, как если бы это сказал мистер Гулливер.

По совету нескольких уважаемых лиц, которым я, с согласия автора, давал на просмотр эту рукопись, я решаюсь опубликовать ее, в надежде, что, по крайней мере, в продолжение некоторого времени, она будет служить для наших молодых дворян более занимательным развлечением, чем обычное бумагомарание политиков и партийных писак.

Эта книга вышла бы, по крайней мере, в два раза объемистее, если б я не взял на себя смелость выкинуть бесчисленное множество страниц, посвященных ветрам, приливам и отливам, склонениям магнитной стрелки и показаниям компаса в различных путешествиях, а также подробнейшему описанию на морском жаргоне маневров корабля во время бури. Точно так же я обошелся с долготами и широтами. Боюсь, что мистер Гулливер останется этим несколько недоволен, но я поставил своей целью сделать его сочинение как можно более доступным для широкого читателя. Если же благодаря моему невежеству в морском деле я сделал какие-либо промахи, то ответственность за них падает всецело на меня; впрочем, если найдется путешественник, который пожелал бы ознакомиться с сочинением во всем его объеме, как оно вышло из-под пера автора, то я охотно удовлетворю его любопытство.

Ричард Симпсон

Письмо капитана Гулливера к своему родственнику Ричарду Симпсону

Вы не откажетесь, надеюсь, признать публично, когда бы вам это ни предложили, что своими настойчивыми и частыми просьбами вы убедили меня опубликовать очень небрежный и неточный рассказ о моих путешествиях, посоветовав нанять нескольких молодых людей из которого-нибудь университета для приведения моей рукописи в порядок и исправления слога, как поступил, по моему совету, мой родственник Демпиер со своей книгой «Путешествие вокруг света». Но я не помню, чтобы предоставил вам право соглашаться на какие-либо пропуски и тем менее на какие либо вставки. Поэтому, что касается последних, то настоящим заявлением я отказываюсь от них совершенно, особенно от вставки, касающейся блаженной и славной памяти ее величества покойной королевы Анны, хотя я уважал и ценил ее больше, чем всякого другого представителя человеческой породы. Ведь вы, или тот, кто это сделал, должны были принять во внимание, что мне несвойственно, да и было неприлично, хвалить какое либо животное нашей породы перед моим хозяином гуигнгнмом. Кроме того, самый факт совершенно неверен, насколько мне известно (в царствование ее величества я жил некоторое время в Англии), она управляла при посредстве первого министра, даже двух последовательно: сначала первым министром был лорд Годольфин, а затем лорд Оксфорд. Таким образом, вы заставили меня говорить то, чего не было. Точно так же в рассказе об Академии Прожектеров и в некоторых частях моей речи к моему хозяину гуигнгнму вы либо опустили некоторые существенные обстоятельства, либо смягчили и изменили их таким образом, что я с трудом узнаю собственное произведение. Когда же я намекнул вам об этом в одном из своих прежних писем, то вам угодно было ответить, что вы боялись нанести оскорбление, что власть имущие весьма зорко следят за прессой и готовы не только истолковать по-своему все, что кажется им намеком (так, помнится, выразились вы), но даже подвергнуть за это наказанию. Но позвольте, каким образом то, что я говорил столько лет тому назад на расстоянии пяти тысяч миль отсюда, в другом государстве, можно отнести к кому-либо из еху, управляющих теперь, как говорят, нашим стадом, особенно в то время, когда я совсем не думал и не опасался, что мне выпадет несчастье жить под их властью. Разве не достаточно у меня оснований сокрушаться при виде того, как эти самые еху разъезжают на гуигнгнмах, как если бы они были разумными существами, а гуигнгнмы – бессмысленными тварями. И в самом деле, главною причиной моего удаления сюда было желание из бежать столь чудовищного и омерзительного зрелища.

Вот что почел я своим долгом сказать вам о вашем по ступке и о доверии, оказанном мною вам.

Затем мне приходится пожалеть о собственной большой оплошности, выразившейся в том, что я поддался просьбам и неосновательным доводам как вашим, так и других лиц, и, вопреки собственному убеждению, согласился на издание моих Путешествий. Благоволите вспомнить, сколько раз просил я вас, когда вы настаивали на издании Путешествий в интересах общественного блага, принять во внимание, что еху представляют породу животных, совершенно неспособных к исправлению путем наставлении или примеров. Ведь так и вышло. Уже шесть месяцев, как книга моя служит предостережением, а я не только не вижу, чтобы она положила конец всевозможным злоупотреблениям и порокам, по крайней мере, на нашем маленьком острове, как я имел основание ожидать, – но и не слыхал, чтобы она произвела хотя бы одно действие, соответствующее моим намерениям. Я просил вас известить меня письмом, когда прекратятся партийные распри и интриги, судьи станут просвещенными и справедливыми, стряпчие – честными, умеренными и приобретут хоть капельку здравого смысла, Смитсфильд озарится пламенем пирамид собрания законов, в корне изменится система воспитания знатной молодежи, будут изгнаны врачи, самки еху украсятся добродетелью, честью, правдивостью и здравым смыслом, будут основательно вычищены и выметены дворцы и министерские приемные, вознаграждены ум, заслуги и знание, все, позорящие печатное слово в прозе или в стихах, осуждены на то, чтобы питаться только бумагой и утолять жажду чернилами. На эти и на тысячу других преобразований я твердо рассчитывал, слушая ваши уговоры, ведь они прямо вытекали из наставлений, преподанных в моей книге. И должно признать, что семь месяцев – достаточный срок, чтобы избавиться от всех пороков и безрассудств, которым подвержены еху, если бы только они имели малейшее расположение к добродетели и мудрости. Однако на эти ожидания не было никакого ответа в ваших письмах; напротив, каждую неделю вы обременяли нашего разносчика писем пасквилями, ключами, размышлениями, замечаниями и вторыми частями; из них я вижу, что меня обвиняют в поношении сановников, в унижении человеческой природы (ибо у авторов хватает еще дерзости величать ее так) и в оскорблении женского пола. При этом я нахожу, что сочинители этого хлама даже не столковались между собой: одни из них не желают признавать меня автором моих «Путешествий», другие же приписывают мне книги, к которым я совершенно непричастен.