Пушкинский роман Евгений Онегин не так часто используют для сценических постановок. Но режиссеру одноименной постановки театра Вахтангова, Римасу Туминасу, удалось перенести известный сюжет на сцену. В спектакле принимает участие звездный актерский состав - Юлия Борисова, Сергей Маковецкий, Владимир Вдовиченков, Людмила Максакова. Но даже на фоне их непревзойденной игры не теряются персонажи молодых и малознакомых актеров театра.

На протяжение всего спектакля идет как бы размышление о том, что такое «Евгений Онегин» - любовная история или постановка с определенным философским смыслом? Понятный для всех роман с уже предвиденными изменениями событий или что-то неизвестное, загадочное и неразгаданное? Профессиональная игра актеров, музыкальное сопровождение, жесткость и эмоциональность, выплескивающаяся в зрительный зал - так можно охарактеризовать спектакль «Евгений Онегин» Римуса Туминаса, отличающийся от других одноименных постановок особым авторским оригинальным стилем, когда пушкинская романтичная поэзия заменяется жизненной прозой.

Данная постановка в театре Вахтангова пользуется большим спросом, поэтому билеты на спектакль Евгений Онегин стоит заказывать заранее.

Спектакль «Евгений Онегин» в театре Вахтангова

Не часто в драматическом театре мы встречаемся с «Евгением Онегиным» Пушкина. Чтецкие программы и оперные интерпретации превалируют.

В театре Вахтангова режиссер Римас Туминас, Юлия Борисова, Людмила Максакова, Сергей Маковецкий, Владимир Вдовиченков, Олег Макаров и молодые артисты решили воплотить роман в стихах в драматической форме. Осторожно, импровизационно, пытаясь найти сценический эквивалент слову, сюжету, ничего не разрушая и стараясь ничего не пропустить. Это наше познание Пушкина, его героев, их мира, пространства России.

Кажется, что о Пушкине мы знаем все. Но и тома серьезных изысканий литературоведов и философов не могут до конца постичь феномен поэта. «Евгений Онегин» – это что? Философское размышление о жизни в поэтической форме? – не только, история любви – не совсем. Это огромное пространство мира и чувств, которое вместило все эпохи, игру ума, прозрения, догадки, гнев, обличение, сатиру и цинизм, сострадание и прощение. Это попытка проникнуть в сущность русской души, понять неподдающийся трезвому анализу русский характер. Это русское общество во всех его ипостасях – наивной прелести языческой деревни и в холодной чопорности высшего света. Это отважная трепетность Татьяны и игривая наивность Ольги. Это «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет». Спектакль «Евгений Онегин» Римаса Туминаса разрушает стереотипы, он, как всегда, авторский, увиденный и выстроенный полифонично, музыкально, жестко и эмоционально. Режиссеру чужд поэтический флер, он ломает ритмическое построение фразы, его влечет проза жизни, он враг выспренности и ложной лиричности.

Премия «Золотая маска» в номинации «Работа художника по свету»

Десятилетний юбилей Фонда Михаила Прохорова в Красноярске отметили спектаклем, который иначе как «масштабным» и «многолюдным» называть не принято. — это три с половиной часа театрального действа, почти три десятка артистов, два собственно Онегиных — и тоска, бескрайняя и беспощадная тоска, которая берет разбег по планшету сцены и напрочь вышибает горизонт.

Говорят, что Туминас поначалу намеревался окрестить спектакль иначе — «Татьяна», однако передумал — во-первых, это и в афише смотрится не так статусно, а, во-вторых, разве может называться «Татьяной» постановка, в которой играет Сергей Маковецкий? Как бы то ни было, настоящей героиней этого театрального опуса является именно русская хандра (в своей прибалтийской тональности), а вовсе не малахольная дочь провинциальных помещиков Лариных. Хандра растекается среди аскетических декораций туманом и снегом, хандра тренькает на домре и ковыляет юродивой походкой за героями, хандра притормаживает сценическое действо в долгих молчаливых мизансценах. Гигантский балетный класс со станком и слегка накрененным зеркалом в качестве задника — это её место обитания, «кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей» — это её девиз. Такая хандра чересчур сурова даже для выдуманных персонажей, и потому на сцене иногда есть сами герои, а иногда — артисты театра Вахтангова, произносящие текст.

По этой причине «Евгений Онегин» Туминаса, в сущности, представляет собой пустынное и безмерно холодное пространство по ту сторону зеркала, в котором еле-еле ещё теплится жизнь; расщепленная реальность, населенная двойниками отразившихся в этом зеркале живых людей (занятная режиссерская игра с метафорой Белинского) и призрачными, откровенно сюрреалистичными образами России. Над холодными просторами, под звуки Чайковского и Шостаковича парит черный демон по фамилии Онегин (Виктор Добронравов) — циник и скептик, франт. Другой Онегин, умудренный годами и уже без крыльев (Сергей Маковецкий) восседает на скамье у края сцены, и иногда в причудливом свете кажется, что лицо его белее снега. Ленских тоже двое — и первому из них, долговязому златокудрому болванчику, предстоит не просто погибнуть на дуэли, а быть застреленным в упор, в живот, предварительно раздевшись до пояса; ни дать, ни взять жертвоприношение. В зеркале умудрился отразиться даже сам автор — в облике развязного и грубоватого «гусара в отставке», который напоминает ленивого разжиревшего кота; вероятно, так мог выглядеть Александр Сергеевич, будь он удачливее в поединке с Дантесом.

Татьяна здесь одна; стоическая, высеченная из мрамора Татьяна, воплощение болезненной ; недаром даже её именины превращаются из веселого праздника в некое подобие затяжных поминок, с тоскливо-комичными вокальными номерами гостей. Она прячется от своего искусителя под кроватью, она же таскает эту кровать за собой, словно прикованная к ней; она рабыня романов и диковатая апатичная девочка, дитя любовной лихорадки — идея русской зимы с бесконечной метелью закручивается вокруг героини как смерч вокруг своего ока. Татьяна приносит холодную тоску в мир, и потому её внезапное и, казалось бы, теплое чувство к Онегину кажется жалкой и потому безнадежной попыткой зимы стать весной. Не получится.

Туминас вышелушивает из пушкинского текста малейшие приметы легкости и задора, но разбавляет происходящее остроумными этюдами, на мгновение выбрасывающими зрителя из унылого зазеркалья: вот щедрые провинциалы до полусмерти опаивают Онегина брусничной водой, вот Евгений дословно переводит письмо Татьяны (которое, как известно, было написано на французском языке, и после вольного перевода превращается в лаконичную банальность), вот комический зайчик в балетной пачке подстерегает отчалившую в Москву карету Лариных, и солдат с ружьем долго гоняется за ним по невидимым сугробам. Эти яркие вспышки становятся маячками, которые не дают зрителю окончательно сгинуть в потустороннем мире; некоторое время таким же маячком представляется веселая Ольга с аккордеончиком на груди, которая порхает по сцене, наигрывая «В лунном сиянии троечка мчится...».

Но век Ольги в спектакле мимолетен; убит поэт, и девушку, чье лицо навеки исказила гримаса ужаса, насильно венчают с призраком покойного, уводят за кулисы, а Татьяну с подружками погружают в огромный короб, который сразу и карета, и заколоченный гроб. Короб катит в столицу, к замужеству и финальной мстительно-горькой, почти злобной отповеди Онегину. Фраза Маковецкого «Любите самого себя!», таким образом, становится для спектакля то ли эпиграфом, то ли эпитафией, ведь Онегин, единственный раз попытавшись стряхнуть с себя опостылевшую тоску, спровоцировал кровавую трагедию, а Татьяна, отдавшись этой же тоске, не решилась порвать со своим замужеством. В этом спектакле никто не разобьет зеркала; остается надеяться, что наблюдавшие постановку зрители сумели самостоятельно из него выбраться.

фото Алины Ковригиной

	Фото ИТАР-ТАСС
	Роман Должанский. . (Коммерсант, 16.02.2013 ). Алена Карась. ? Римас Туминас поставил "Евгения Онегина" (РГ, 15.02.2013 ). Елена Дьякова. «Евгений Онегин» Римаса Туминаса в Театре Вахтангова (Новая газета, 15.02.2013 ). Марина Шимадина. . В Театре Вахтангова поставили роман Пушкина (Известия, 14.02.2013 ). Николай Берман. . Театр Вахтангова показал «Евгения Онегина» в постановке Римаса Туминаса (Газета. Ru, 15.02.2013 ). Наталия Каминская. . 13 февраля, в день 130-летия Евгения Вахтангова, театр его имени сыграл премьеру «Евгения Онегина» (ПТЖ, 15.02.2013 ). Ирина Алпатова. . Римас Туминас перечитал «Евгения Онегина» в Театре имени Вахтангова (Новые известия, 18.02.2013 ). Майя Кучерская. . Римас Туминас увидел в пушкинском сюжете чеховскую «скучную историю» (Ведомости, 18.02.2013 ). Григорий Заславский. . "Евгений Онегин" в Театре имени Вахтангова (НГ, 18.02.2013 ).

Евгений Онегин . Театр им. Вахтангова . Пресса о спектакле

Коммерсант , 16 февраля 2013 года

Удвоение личностей

"Евгений Онегин" в Театре имени Вахтангова

Театр имени Вахтангова показал премьеру спектакля "Евгений Онегин" в постановке художественного руководителя театра Римаса Туминаса. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.

Новый спектакль Римаса Туминаса (впрочем, кто бы в этом сомневался) далек от школьных канонов восприятия и воплощения "энциклопедии русской жизни". Но на роль энциклопедии режиссерской поэтики самого Туминаса - во всяком случае, его вахтанговского периода - "Евгений Онегин" претендовать может смело. Как в любой энциклопедии, здесь собрано все: и важное, и случайное, и удачное, и не слишком.

Туминас погружает сцену в атмосферу томительной меланхолии, чуть загадочного гротеска и мрачноватого юмора. Пусть герои и носят здесь исторические костюмы, но вряд ли кто-то станет утверждать, что режиссер занимается исследованием пушкинской эпохи: его сценическая фантазия, похожая на цепь снов, оторвана от бытовой реальности. Постоянный соавтор Туминаса, художник Адомас Яцовскис, конечно, дает зрительскому глазу зацепиться за понятные детали - уголок кабинета, "онегинская" скамья и т. д., но все же решает пространство как место мистическое, темное, на границе земного и неземного. Нечто похожее было сделано в главном московском спектакле Туминаса "Дядя Ваня": как и там, за стенами, ограничивающими авансцену, открывается черная пустота. Но если в чеховском спектакле в ней блестела тревожная луна, то в "Евгении Онегине" за никогда не рассеивающимся туманом висит подвижный зеркальный задник, косо удваивающий все происходящее на сцене и открывающий изнанку стен - как будто вход в иной мир. Иногда огромное зеркало двигается, и тогда начинает казаться, что кружится голова. А уж когда сцену заметает снег, зеркало помогает навести на подмостках полную красоту.

Двоятся не только мизансцены, двоятся и персонажи пушкинского романа. У Туминаса действуют два Онегина: молодой роковой красавец Виктора Добронравова и постаревший, познавший всему на свете цену человек в благородном исполнении Сергея Маковецкого - его первые слова "кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей" отпечатываются в памяти, словно эпиграф ко всему спектаклю. Ленских у Туминаса тоже двое - глуповатый мальчик-позер Василия Симонова и благополучный господин Олега Макарова, им мог бы стать поэт, не погибни он на дуэли.

Двойник есть и у Татьяны (Ольга Лерман) - строфы про страшный сон героини читает народная артистка Советского Союза Юлия Борисова. Перед тем как покинуть сцену, она встречается лицом в зеркале с Татьяной, словно предрекая ей будущее. Но вообще бенефисные выходы гранд-дам вахтанговской труппы неуместно роднят "Евгения Онегина" с юбилейным спектаклем-концертом "Пристань" - особенно когда в крохотной роли престарелой московской кузины под бурные аплодисменты зрительного зала на сцене появляется старейшина труппы Галина Коновалова. У третьей гранд-дамы, Людмилы Максаковой, роль более сложная и более важная для спектакля. Она - и затянутая в черное няня Филипьевна, и эксцентрично-строгая танцмейстерша в балетном классе, и невозмутимая смерть, приносящая дуэльные пистолеты и уводящая со сцены тех, кому пришло время умирать.

Балетный класс - пожалуй, единственное, что осталось в спектакле от петербургских мотивов романа. Впрочем, переезд Лариных из деревни в Москву на ярмарку невест оказывается столь драматичным, что иных мест действия и не нужно: деревенских девушек загоняют в огромную карету, словно арестантов в теплушку, а заколачивают в нее и вовсе будто в гроб. Неожиданно мрачное впечатление от поездки в Первопрестольную скрашивает разве что комическая сцена-дивертисмент с зайцем. Вообще Римас Туминас старается чередовать пугающее с затейным: сцена дуэли оказывается незабываемо жестокой - Онегин убивает беззащитно обнажившегося до пояса Ленского выстрелом в упор в живот, зато деревенские именины превращаются в целый концерт с чередой комических вокальных номеров.

Вообще у местами буксующего, особенно во втором действии, вахтанговского спектакля пока что наблюдается явный кризис самоидентификации: для "заметок на полях" он слишком громоздок, для "параллельного" авторского сочинения - слишком фрагментарен и непоследователен. От одних сложнейших для сценического воплощения мест романа (например, письма Татьяны Онегину) Римас Туминас пробует элегантно отшутиться, другие, пользуясь правом вольного фантазера, просто не замечает, взамен предлагая либо выразительные метафорические этюды, либо поддержанные музыкой Фаустаса Латенаса театральные красивости - вроде вознесения невест на качелях. Впрочем, к финалу режиссер все-таки возвращается к своей неизбывной мизантропии: Татьяна превращается в какую-то надменную стерву, так что Онегину, может быть, в свое время просто повезло.

РГ , 15 феврал я 2013 года

Алена Карась

Я к вам пишу, чего же боле?

Римас Туминас поставил "Евгения Онегина"

"Евгений Онегин", сочиненный Римасом Туминасом в Театре им. Вахтангова, оказался горестным, нежным, напоенным снегом и тоской, смертью и чудом, разочарованием и надеждой театральный эпос.

Туминас сочинял вдохновенно. И поддавшись ему, поплыли в матовом тумане, в легком дыме электронной сигаретки первые слова Онегина - Сергея Маковецкого. Подернутое пеленой этих горьких воспоминаний поплыло пространство пушкинского романа. Маковецкий-Онегин глядит на себя молодого, обнаруживает рядом бесшабашную удаль гусара, неудержимого в своей горячечной витальности (Владимир Вдовиченков), скептичного холеного светского щеголя и театрально-демонического Чайльд-Гарольда. Под уморительные всхлипы музыкальных томлений выпархивает на сцену светлокудрый опереточный Ленский и, пошло размахивая руками, толкует о любви. Прелестные балерины у станка, глядящие в опрокинутую, темную бездну зеркального задника, пока классная дама в черном трико и балетных туфлях, церемониймейстер местных торжеств и смертей - высокопородная Людмила Максакова привычно командует им по-французски - батман, сильвупле.

Туминас отважно и почти грубовато использует однажды найденный рецепт, безотказно действующий на московскую публику. Не давая опомниться, заполняя пространство меланхолической, полузнакомой, чувственной и нарастающей музыкой Фаустаса Латенаса, выдувая все снега и туманы на сцену, освещая ее бледным лунным светом, он соединяет сильнодействующую пластическую метафоричность с мерцающим психическим тремоло Сергея Маковецкого.

Чудный сон, снящийся Татьяне в крещенскую ночь, все не кончается. Читаемый нежданно возникшей Юлией Борисовой, текст мешается с голосом Иннокентия Смоктуновского, и в этом дивном исполнении становится уже сном о театре. В элегантном, мехом отороченном пальто, Борисова сходится лицом к лицу с юной Татьяной, и оказывается ее будущим, а может, это просто две эпохи сошлись на мгновение в пространстве пушкинского романа, как сходится в нем все, что ни на есть.

Когда же настает Лариным время ехать в Москву, то огромные дрожки увезут по снежным просторам не одну Татьяну, а весь огромный балетный девичий корпус. И почудится, что не Татьяна, а вся Россия тронулась по ссыльному, вечному своему тракту в безнадежье. И где-то в пути ей встретился заяц (Мария Бердинских), так удачно перебежавший когда-то дорогу Пушкину на его дороге в мятежный Петербург.

Овеянный снегом и музыкой, завороженный слезами, застывшими в глазах и мягком, неуверенном голосе Маковецкого, зрительный зал Вахтанговского театра стал свидетелем театрального рождения пушкинского романа. Впервые он обрел свой никогда ранее не обнаружившийся в театре статус - идеальной рамы, иконы, в которой плачет и отражается вся русская жизнь, все ее времена и люди.

Второй акт оказался пародией на первый. Все тот же снег падал чересчур красиво, а девичий корпус слишком назойливо намекал на что-то ангельское. Когда же Татьяна начала свою мстительную, злобно-юношескую отповедь Онегину, показалось, что Туминас романа Пушкина так и не прочел, или понял в нем что-то совсем иное. И все же, магический театр Пушкина, явленный нам в "Онегине", едва ли не впервые ожил на драматических подмостках.

Новая газета, 15 феврал я2013 года

Елена Дьякова

Ах, братцы! Как я был доволен!

«Евгений Онегин» Римаса Туминаса в Театре Вахтангова

Пространство сцены затягивает не сразу, исподволь: как зимний пейзаж средней полосы. Темно. Задник - огромное зеркало, в котором отражаются белые закулисные фасады. Снег идет. Балетный станок вдоль задника отражается в черной зеркальной воде парапетом: набережная Невы, а уж на том берегу - поле у Черной речки. Онегин - Сергей Маковецкий - сидит в потрепанном усадебном кресле (старозаветным корытцем, красного дерева).

И музыка. «Старинная французская песенка» Чайковского идет эпиграфом. Гневная, смятенная, скрипичная и электронная партитура Фаустаса Латенаса к спектаклю повторяет и множит ее мотив, усложняет лихим опытом «послепушкинских» времен.

Но в основе мелодии - тот же старый фортепьянный бисер, на котором все мы росли. И есть особая прелесть в том, что весь зал знает текст наизусть. Ну хоть по идее. Няня (и Танцмейстер!) - Людмила Максакова. «Сон Татьяны» читает Юлия Борисова.

«Онегина» Туминаса и сценографа Адомаса Яцовскиса надо бы пересказывать по мизансценам. Летят по саду Ольга и Ленский (Мария Волкова и Василий Симонов) - высокие, кудрявые, сияющие юностью, окутанные песенкой «В лунном сиянии снег серебрится…». У Ольги на груди всегда висит детский аккордеон: в сцене бала у Лариных Онегин будет перебирать его лады… И каким воплем прозвучит эта «Троечка» в последний раз, когда Ольга пойдет под венец с уланом. Вот «Татьяны именины»: смешные, круглощекие, в белых валенках под платьями фасона «директория» - девицы начинают петь цыганщину, романсы, дуэты из «Пиковой дамы», «Хас-Булата». А долговязый юноша-сосед вылетает с соло, в котором «русская» переходит в балет.

…И вдруг видишь - как зреет в этом уездном мире, в захолустных Воткинсках и Ясных Полянах будущее: «Очарованный странник», «Гроза», «Живой труп», «Щелкунчик», «Петрушка».

Гремит приговор Онегина-Маковецкого: «Любите самого себя!» На белой ампирной скамье корчится раздавленная Татьяна (Ольга Лерман). И скрючено у ее ног состраданием хрупкое, с вздыбленными рыжими космами, с мандолиной на груди существо без речей - малахольный (не мог же он быть в адеквате, право) Домовой сельца Михайловского, гений места всего спектакля.

Черный возок Лариных с тусклыми фонарями занимает полсцены, отражается в зеркале задника, создавая распахнутое пространство зимней дороги. Нелепый Зайчик перебегает ему путь. Половина дворни вываливается из возка под колокольный звон, девки тут же ставят на табурет «закатки» с ягодой и грибками, явно намереваясь поторговать у обочины. И Отставной гусар (Владимир Вдовиченков), сгребая эту бабью толпу за плечи, выдыхает: «Ах, братцы! Как я был доволен, когда церквей и колоколен…» - и, вообразите, далее, до самых хрестоматийных строк, набивших всем оскомину на московских билбордах. Но у Вдовиченкова и эти строки живы.

Вдовиченкову придумана отличная роль. Отставной гусар со щетиной (когда и вполпьяна), похожий более на генерала Чарноту на константинопольском Гран-базаре, чем на подтянутых персонажей Пушкина, читает немалую часть строф «повествователя». Угрюмый, отрывистый, трезвый и точный текст зрелого мужского опыта - воплощение русского здравомыслия. И все звучит так органично, так далеко от программного ямба, будто не Пыхтин следит за Татьяной - а «афганец» в камуфляже говорит за полночь со студенткой в дымном плацкарте Керчь - Вологда.

А бессловесная сцена знакомства на балу, в которой Татьяна ест малиновое варенье деревянной ложкой из банки… и, подумав, предлагает вторую ложку седому вельможе во фраке! Что-то такое есть в Генерале, что он принимает ложку без слов… с пониманием дела запускает ее в варенье.

Смыслы не перескажешь. От ближнего: «Привычка свыше нам дана: Замена счастию она» - до зрелой пушкинской простоты - до варенья Левина и Китти - до семейной философии Розанова.

Этот «Онегин» вообще - партитура национальных архетипов. Театр перебирает их, как клавиши. Снег, шинели, дальний огонь, гармошка, солдатские штыки, монашеский клобук Няни, тело Ленского, навзничь лежащее на санях, белые фасады, дрожащие в темной воде, чучело медведя, с которым вальсирует Татьяна-княгиня в финале. И почти двухсотлетний ныне диагноз «Теперь у нас дороги плохи. Мосты забытые гниют…» (уж конечно - под обвальный хохот партера). Мрак, мосток, медведь, метель… Есть сцены лучше и хуже. Фальши - ни грамма.

То, что «Онегин» Туминаса и «Идеальный муж» Богомолова вышли на одной неделе, - не странно. Они-то не противоречат друг другу. Наоборот. Мы давно живем в реальности, где от ощущения страны осталась реплика «Воруют!» (уже безо всяких апелляций к Карамзину) - и липкая, лютая, бесстыжая фальшь попиленных юбилеев и патриотических речей казнокрадов.

Богомолов ставит реальности диагноз. Туминас напоминает изрядно подзабытое: кроме «Воруют!» и выросшей в шесть раз зоны вылета «Шереметьево» есть что-то еще. Вот оно…

Известия , 14 феврал я 2013 года

Марина Шимадина

«Евгения Онегина» разыграли на троих

В Театре Вахтангова поставили роман Пушкина

Праздник у поклонников классического театра, которых раздражают выверты всяких там авангардистов, начался. У Римаса Туминаса вышел легкий, изящный и нежный, чуть старомодный, но ироничный спектакль. В нем есть все признаки узнаваемого с первого взгляда поэтического стиля литовского режиссера: и засыпающий сцену снег, и томительная музыка Фаустаса Латенаса, и лаконичная сценография Адомаса Яцовскиса, и выразительные, хотя и повторяющиеся из спектакля в спектакль мизансцены.

Как и в «Пристани», тут есть яркие бенефисные выходы вахтанговских корифеев. Так, старейшина театра Галина Коновалова играет московскую кузину Лариных, столетнюю профурсетку в буклях, Юлия Борисова читает сон Татьяны, словно рассказывает страшную сказку на ночь. Людмила Максакова комично изображает старушку няню, а также муштрует по-французски стайку девушек-танцовщиц. В спектакле вообще много пластических этюдов - ими занималась хореограф Анжелика Холина. Да и сама сцена с огромным зеркалом до самых колосников и балетным станком на заднем плане напоминает танцевальный класс.

Текст Пушкина тут не заигрывают, не заземляют, а изящно скользят по строчкам на раз-два-три, передавая друг другу реплики, словно туры вальса. Туминас исключил из спектакля все лирические отступления и философские размышления поэта, сосредоточившись на сюжетной линии. Но при этом обнаружил много любопытных чисто человеческих подробностей.

Например, из рассказа четы Лариных о своих дочерях становится вдруг понятно, что для родителей Татьяна (прекрасная работа Ольги Лерман) - сплошная головная боль и огорчение, чужая, неласковая девочка. И что она, в сущности, еще ребенок: в ужасе прячется от Онегина под лавку и по-детски топает ногами от нанесенной ей обиды. И что весь этот патриархальный уклад жутко раздражает столичного щеголя: уморительна сцена с брусничной водой, которой гостеприимные хозяева поят Онегина до изнеможения. Это как пригласить завсегдатая ресторана «Пушкинъ» в хрущевку с ковром на стене и потчевать его борщом с котлетами. А тут еще концерт домашней самодеятельности с жестокими романсами и русской плясовой - неудивительно, что цинику Онегину так хочется плюнуть в этот приторный кисель и сделать какую-нибудь гадость.

Заглавного героя играют сразу два актера. Виктор Добронравов - герой действующий, позер и хладнокровный убийца, стреляющий в Ленского в упор. Сергей Маковецкий - герой рефлексирующий, но и он явно не вызывает симпатии у режиссера. Зато неожиданной и интересной получилась роль Владимира Вдовиченкова, читающего текст от автора. В отличие от своего соратника по «Бригаде» Сергея Безрукова, он играет не кудрявого поэта в цилиндре, а отставного гусара - пьяницу и грубияна, который своими ироничными комментариями снижает пафос остальных героев.

В спектакле еще много забавных деталей: как всем миром переводят письмо Татьяны с французского на русский или как семь дней едут в кривой повозке до Москвы, бегая по нужде в лес и отстреливаясь от зайцев. И много восхитительно красивых, чисто туминасовских сцен: как девушки-невесты возносятся вверх на серебряных качелях и как ветер листает оставленные Онегиным книги. Невероятно трогательна сцена, где Татьяна и ее будущий муж едят деревянными ложками привезенное из деревни варенье. И лишь финал с невнятно прочитанным письмом Онегина и неожиданно резким, холодным ответом Татьяны немного портит дело.

Ну а в целом Театр Вахтангова можно смело поздравить с удачей. Римас Туминас выпустил очередной хит, который наряду с «Дядей Ваней» и «Пристанью» наверняка получит все возможные премии и соберет неплохую кассу.

Газета .Ru, 15 февраля 2013 года

Николай Берман

Там, где живут медведи

Театр Вахтангова показал «Евгения Онегина» в постановке Римаса Туминаса

Театр Вахтангова показал «Евгения Онегина» в постановке Римаса Туминаса - масштабную премьеру, в которой несколько десятков актёров читают и исследуют произведение Пушкина.

Своему нынешнему худруку Римасу Туминасу Театр Вахтангова обязан очень многим. За несколько лет литовский режиссёр сумел привести в порядок коллектив, находившийся, несмотря на отдельные удачные спектакли, в долгой академической спячке. Туминас не делал вообще никаких радикальных преобразований, просто стряхнул с этого театра пыль и счистил патину и таким образом внезапно пробудил к жизни подлинно вахтанговский дух, который, казалось, улетучился из этих стен давно и безвозвратно. Лучшие спектакли театра, вышедшие при Туминасе, даже если они поставлены не им самим, существуют в едином стиле и говорят на одном языке. В каждом из них острая гротескная форма, сложно выстроенная партитура актёрских движений, праздничное настроение даже при трагических сюжетах и смыслах. Словом, верные приметы постановок самого Вахтангова, которые вряд ли когда-либо ещё существовали в этом театре в таком объёме и на таком уровне со времён его смерти.

Но как режиссёр Туминас очень неровен. Он может сделать спектакль, который станет грандиозным событием, соберёт все театральные премии и будет долго обсуждаться и вспоминаться - как, например, вышедший несколько лет назад «Дядя Ваня». А может поставить что-то заведомо проходное и ни на какие серьёзные свершения даже не претендующее вроде довольно посредственной французской пьесы «Ветер шумит в тополях», лежавшей в «портфеле» театра ещё до прихода нового худрука. В прошлом сезоне, к юбилею труппы, Туминас поставил спектакль «Пристань», где занял в главных ролях всех старейшин театра, и большее торжество идеи Вахтангова трудно было себе представить. Выяснилось, что подлинно великий старый театр, который давно и многократно уже успели похоронить, ещё способен ожить во всём своём блеске и в последний раз попрощаться со зрителями - кажется, теперь навсегда. И после «Пристани» от «Онегина», над которым режиссёр работал очень долго и кропотливо, ждали чего-то в этом же роде. И не факт, что дождались.

У этого «Онегина» очень много достоинств, сколь неоспоримых, столь и редких в современном театре. Туминасу в самом деле удалось найти сценический эквивалент языку Пушкина - лёгкому и ироничному, едкому и в то же время нежному. Спектакль напоминает урок коллективного чтения стихов. Текст романа в стихах мгновенно перелетает от актёра к актёру, из уст в уста, и происходит это так органично и слаженно, что порой кажется, будто читает его один и тот же человек на разные голоса. То, что Онегина и ещё некоторых персонажей играют несколько разных исполнителей, только усиливает это ощущение: на сцене не сами герои, а именно артисты Театра Вахтангова, произносящие текст.

За исключением отдельных моментов, актёры счастливо избегают и декламаторского пафоса, и обытовления поэзии. Пушкин звучит радостно, вдохновенно и мелодично - точно так же, как, представляется, он мог бы сам читать свои произведения. Туминас явно проделал огромную работу, сумев спасти актёров от многочисленных штампов и сообщить своему «Онегину» такую естественность и простоту, которая не часто встречается в спектаклях по классической поэзии.

Стилю преподнесения соответствует и пространство. Туминас поместил «Онегина» в максимально строгую и условную среду, что не вполне обычно для его спектаклей, часто разыгрывающихся в сложных декорациях. Здесь пустая сцена, на которую в случае необходимости выносят или вывозят предметы обстановки. По бокам едва заглядывающие на подмостки аскетичные конструкции из стен и колонн в античном духе. А сзади, во весь сценический портал, гигантское зеркало. В нём будет непрерывно отражаться действие, так что спектакль будет идти сразу в двух измерениях. Зеркало слегка наклонено к полу и чуть затянуто дымкой: вглядываясь в него, порой не понимаешь - действительно ли это просто стекло или за ним существует другой мир и ходят иные люди? Иногда оно приходит в движение, и от этого в буквальном смысле кружится голова. Невозможно понять, что происходит: кажется, что едет в сторону сцена, на самом деле стоящая на месте.

Место действия «Онегина» Туминаса - зазеркалье русской жизни, где все вещи обретают свои тени и начинают вдруг выглядеть непривычно. В то же время это и балетный класс: вдоль зеркала проложен длинный поручень, вокруг которого снова и снова резвятся девушки-балерины. Танцмейстером у них Людмила Максакова, которая играет ещё и няню. Она то и дело она постукивает по полу изящной палочкой, повелительно объявляя: «La musique!» - по-французски (без перевода - кому ж он нужен в XIX веке?) призывая танцовщиц следовать ритму, а главное, любить публику. Максакова, аристократичная и эксцентричная, с исполненным благородной мощи голосом, с безукоризненными манерами и в то же время взрывным темпераментом, как бы воплощает собой весь спектакль: если попытаться представить его себе в виде живого существа, то, кажется, он был бы похож на эту актрису.

Всё в «Онегине» Туминаса мило, изящно и остроумно. Вот Онегин опустошает один за другим кувшинчики, подносимые ему гостеприимной дворней Лариных. Вот, уже много лет спустя, Татьяна вместе со своим будущим мужем кормят друг друга вареньем, вылизывая длинные деревянные ложки. Вот, зачитывая письмо Татьяны, Онегин начинает его переводить его с французского дословно, и получается неуклюжий рубленный текст, далёкий от хрестоматийного, как краткое содержание от оригинала. Но окружающие его барышни с ужасом прерывают это надругательство и начинают наперебой читать тот вариант письма, к которому мы все привыкли, приговаривая: «Легче! Легче!»

Слова эти вообще могут стать девизом спектакля Туминаса, в них -вся его движущая сила. И одним из апофеозов этой лёгкости становится таинственное явление - иначе не скажешь - Юлии Борисовой. Легенда Вахтанговского театра, самая известная из всех принцесс Турандот, 17 лет не получавшая новых ролей (и вернувшаяся на большую сцену только в прошлогодней «Пристани»), в «Онегине» участвует не больше десяти минут, но остаётся, возможно, главным воспоминанием от спектакля. В отличие от остальных актёров в спектакле у неё и вовсе нет своего персонажа - то есть выходит она от собственного имени. И читает отрывок о сне Татьяны.

Она вроде бы ничего не делает. Просто сначала стоит, потом садится на Татьянину кровать. Произносит пушкинские строфы спокойно и бесстрастно. Но от неё невозможно оторвать взгляд - такая магнетическая сила вдруг обнаруживается в её резковатом, гулком, и всё же красивом голосе, в её иронично-снисходительной доброй улыбке. Особенно она поражает после своей гротескной, громкой и озорной роли в «Пристани» - здесь она оказывается идеально, не по-актёрски простой, напоминает вашу собственную бабушку, которая рассказывает вам сказку на ночь. Но в каждом её едва заметном жесте, повороте головы пушкинская сила величия и благородства.

И всё было бы прекрасно, однако «Онегин» Туминаса настолько чист и безупречен по своей форме, что постепенно за ней начинает улетучиваться содержание. Показательно, что почти все поклонники спектакля повторяют вслед за режиссёром красивые слова о русской жизни, русской душе и русской женщине, но так и не объясняют, что же конкретно в этой постановке данные понятия обозначают. Ко второму действию спектакль начинает превращаться в сборище общих мест и потрясающе красивых сцен, в которых, тем не менее, фантазия уводит Туминаса так далеко, что никакой связи с этой историей они уже не имеют.

Татьяна выходит замуж, и вслед за ней с женихом появляется целая процессия девушек в белом с кавалерами в чёрном. Из-под колосников медленно и торжественно опускаются кованые железные качели с узорчатыми сиденьями. Мужчины помогают дамам, они усаживаются на места и под прекрасную музыку воспаряют в небеса, вися где-то среди облаков и беспечно болтая ножками. Потом Татьяна опускается к будущему мужу, а через какое-то время возвращаются на землю и остальные. Этот эпизод действительно завораживает, но не читается - точнее, прочтений этой сцены можно придумать великое множество. Кажется, просто хотели «сделать красиво».

Но эта красота в «Евгении Онегине» вдруг сменяется лубочной красивостью. Туминас прилежно демонстрирует один за другим все стереотипы о России. Убитого Ленского уносят офицеры в шинелях и фуражках. Когда Татьяна с семьёй отправляется в Москву, эти же люди в погонах заколачивают пассажиров в чуть покосившийся тёмный домик-экипаж. По пути им встречается зайчик и начинает прыгать вокруг, его безуспешно пытаются застрелить. А в самом конце спектакля, уже объяснившись второй раз с Онегиным, Татьяна вдруг пускается в долгий и страстный танец с чучелом медведя в человеческий рост. Видимо, Туминас хотел сыронизировать над шаблонным восприятием русских, но итог выглядит так, как будто он его поддерживает: ироническая игра превращается в китч.

И, тем не менее, «Евгения Онегина» Туминаса язык не повернётся назвать неудачей. Это мастеровая и очень честная работа, которой, быть может, просто не хватило легкости режиссерского жеста в применении своих выдумок к классическому сюжету.

Петербургский театральный журнал, 15 февраля 2013 года

Наталия Каминская

Энциклопедия русского несчастья

13 февраля, в день 130-летия Евгения Вахтангова, театр его имени сыграл премьеру «Евгения Онегина»

Энциклопедия русской страсти и хандры. «Евгений Онегин» Римаса Туминаса претендует на любую из этих формулировок и даже на первородную, от Виссариона Белинского - «энциклопедия русской жизни». В связи с этим опять скажут, что литовский режиссер возвел поклеп на все русское. Еще бы, когда на этот раз Туминас пошел ва-банк! Это вам даже не Лермонтов, а Пушкин и его роман, «наше все» в квадрате. В невозмутимой готовности к очередной порции обвинений Туминас выпускает в финале огромное чучело бурого медведя на деревянной подставке с колесиками, и милая девушка кружится по сцене в его когтистых объятьях, а затем под ручку (под лапку) уходит в глубину, в долгий супружеский путь.

По России бродят медведи, а дворянские дочки, изъясняющиеся по-французски лучше, чем по-русски, еще и выходят за них замуж! Татьяна в лес - медведь за ней. Татьяна - в Москву, а там Гименей уготовил ей розы в обличье седого, грузного, «в сраженьях изувеченного» мужа. «Я вас люблю», - говорит Татьяна Онегину с резким ударением на местоимение. И то, что она отдана другому и будет век ему верна, звучит у нее зло и отчаянно. Это впрямую напоминает финал «Дяди Вани», тоскливый вопль Сони про «небо в алмазах». Любимая пушкинская героиня так же отчетливо хоронит собственную жизнь.

А вы думали, можно без трагедии? И без прорастания Пушкина в Чехова, одного русского гения в другого? Туминас думает иначе, тем более чувствует. Его «Евгений Онегин» необыкновенно чувственный спектакль, он весь соткан из страсти. Роман в стихах превратился в сценическую поэму.

Грустный мотивчик «Старинной французской песенки» из «Детского альбома» П. И. Чайковского - пьеска, которую вот уже второй век прилежно наигрывают детишки из хороших семей, виртуозно аранжирована Фаустасом Латенасом и прошивает весь спектакль. Пространство игры, сочиненное Адомасом Яцовскисом, как обычно, почти пусто, выдержано в серо-черных тонах и обрамлено с одной стороны старыми классическими колоннами, с другой - высокой печкой, посылающей прямой привет от грибоедовского спектакля Туминаса в «Современнике» («Горе от ума»). Снова просторы необъятны, и печка жизненно необходима, но не в силах согреть ни тела, ни души - слишком длинны российские версты. Семейство Лариных, отправляясь в Москву со всей челядью, забирается в большой темный куб, напоминающий карету. Дверь «кареты» заколачивают, что тот чеховский дом, где забыли Фирса, тем самым навечно отсекая юность, мечты и несостоявшуюся деревенскую любовь Татьяны. Татьяна хоронит прошлое. Только что перед этим упокоилась душа Таниной няни, и воспитанница нежной ладонью закрыла старушке глаза, как закрывают их на этой же сцене Войницкому в чеховском спектакле. Туминас, не смущаясь, цитирует сам себя, и эти цитаты вместе с великими русскими классическими текстами, которые он поставил в русском театре, составляют целую книжную полку. Хотите - читайте, но надо понимать, что это чтение никогда не будет прилежным, академическим и послушным.

Карета отправляется на Москву, в недельный путь по дурным отечественным дорогам, и сцену задувают ветры со снежной метелью. До белых снеговых шаров лермонтовского «Маскарада» здесь не дойдет, но цитата опять прозрачна. Куб увязает в невидимых колдобинах, и, используя остановку, вереница девиц целомудренно семенит в правую кулису по малой нужде. Появляется белый зайчик (совсем тюзовский - актриса в шапке с ушками и в белых чулочках), а дюжие мужчины в шинелях гонятся за ним с ружьем. Не тут-то было, зайчик их вконец заморочит. Запутает и сгинет в лесной тьме, оставив по себе не столько намек на знаменитое дорожное предупреждение Пушкину, сколько ощущение веселой безнадеги от необъятных дремучих просторов, где все, что угодно, может повстречаться и всякое напророчить.

В спектакле два Онегина, два Ленских, но Татьяна одна, и это принципиально важно. И они, и она меняются внутренне, но в мужчинах, в отличие от женщины, нет прочной личностной основы, поэтому перемены не столь ценны и не столь трагичны. Онегин стареет, становится мрачным и желчным. Ленский из воздушного попрыгунчика (Василий Симонов) успевает превратиться в печального молодого человека (Олег Макаров), а большего срока ему не отпущено. Одна Татьяна проходит путь от простой, естественной девушки до строгой, ослепительно сдержанной и стильной дамы.

К финалу светские львицы красиво взлетают ввысь на подвесных качелях, и к этой-то высоте предстоит тянуться заведомо обреченному мешковатому Онегину.

Спектакль начинается с Сергея Маковецкого, чей Онегин - ходячий неутешительный итог всех восьми глав романа. «Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей», - первые слова этого несимпатичного, потухшего человека. Далее вступит молодой Онегин Виктора Добронравова, в котором тоже симпатичности мало, зато много холодной, жесткой надменности. Онегины действуют иногда поочередно, а иногда вместе, и логика проста: один еще совершает ряд поступков, а другой уже рефлексирует, наполненный не столько раскаяньем, сколько чудовищной внутренней опустошенностью, почти что смертной душевной тоской.

Кульминацией первого акта становится письмо Татьяны, которое оба Онегина отчаянно готовы себе присвоить. Бедный листок, разорванный на клочки, бережно собирают, заключают между двух стекол и вешают на стену как икону. И ничего-то, оказывается, не было в их жизни дороже этого полудетского признания, и нечем более потешить свое ничтожное и глупое мужское самолюбие. Сергей Маковецкий в этот момент трагикомически великолепен.

В спектакле Туминаса и сугубо гендерный, мужской пушкинский предрассудок, и его же гениальное видение «женской силы и мужского бессилия» (см. замечания Юрия Тынянова по поводу грибоедовского «Горя от ума») живут мощно, на равных. Режиссеру понадобился еще один персонаж, некий «гусар в отставке», явно из круга любимых Пушкиным приятелей-вояк, обладающих храбрым и честным сердцем, умных и пьющих. Этому гусару, которого замечательно играет Владимир Вдовиченков, отданы многие лирические отступления романа. Вдовиченков их играет-произносит со страстью, с живым участием, и, кажется, вот-вот вмешается в ход событий, вразумит, не допустит et cetera… Но, увы, слишком много пьет, да и вообще - человек со стороны.

Однако если этот гусар все же персонаж живой, из плоти и крови, то есть и другие, явно из параллельного мистического мира, который, тем не менее, непостижимым образом пересекается с реальным миром героев. Возникает танцмейстер, некая француженка, затянутая в черное трико и пышную газовую юбку, которая обучает провинциальных барышень мертвому салонному этикету, - а вдруг в удачном замужестве пригодится? Людмила Максакова с озорством и отвагой исполняет почти акробатические трюки. Вдруг чудится тень старой графини из «Пиковой дамы». А Максакова вдобавок играет еще и Танину няню, и это тоже существо с каким-то откровенно театральным, лукавым подвохом - причудливая смесь деревенской старухи и нечто вроде ангела-хранителя в черном, бестолкового и ненадежного.

«Сон Татьяны» и вовсе персонифицирован, его «роль» отдана Юлии Борисовой. Так к бедной Тане, распростершейся в беспокойном забытьи на девичьей кровати, является старая, нарядная дама, которая неподражаемым, ломким борисовским голосом сообщает обо всех этих медведях, чудовищах и грозных предчувствиях. Сон оказывается не столько страшным, сколько театральным. Кто знает, быть может, бедная головка Тани, лишенная в деревне сценических впечатлений, но по макушку набитая романами, прозрела тут не только роковую дуэль, но и московские ложи, где она вскоре заблещет своей неброской красой?

В роли Татьяны довелось увидеть Ольгу Лерман, но в программке есть еще Вильма Кутавичюте. Туминас, вслед за Пушкиным, выписывает характер героини с глубоким сочувствием и нескрываемой нежностью, а литовский акцент очевиден даже в игре Лерман (то ли будет у второй исполнительницы!). Татьяна дика, но не столько печальна и молчалива, сколько неистова. Ночь накануне письма Онегину - сплошное буйство, девичья постель превращается в пыточный стол, подушка в стельку избита упрямыми кулачками, попавшаяся под руку няня доведена до беспамятства. Потом, проговорив письмо, известное каждому школьнику, Татьяна падает без чувств. В эпизоде ее первого объяснения с Онегиным сцену продувает воющий ураганный ветер. Молодой Евгений-Добронравов, цедит слова, преисполненный ощущения собственного благородства, и тут неожиданно понимаешь: батюшки, да он пошляк! Куда он лезет со своими проповедями? Ему бы нежиться на мелководье, а тут омут!

Одно из главных впечатлений от вахтанговского «Евгения Онегина» - сила. Сила нешуточных, гибельных страстей. Их не могут охладить громадные просторы, их подпитывают дремучие, первозданные лесные инстинкты, недремлющие языческие представления о мире. Взрывоопасная смесь Азии с Европой, язычества с христианством, французского с нижегородским, искусственного с природным… Смертельная сшибка женского с мужским… Энциклопедия русской хандры и русского несчастья разворачивается в выразительных картинках, сквозь которые проступает наш вечный морок и дышат наши вечно не утоленные страсти.

Об этом удивительном и мощном спектакле, где даже длинноты и штампы есть продолжение его достоинств, можно написать еще десять страниц… Авось, продолжит кто-нибудь.

Новые известия, 18 февраля 2013 года

Ирина Алпатова

«Наше все» в зазеркалье сцены

Римас Туминас перечитал «Евгения Онегина» в Театре имени Вахтангова

Прервав затянувшуюся бессобытийную паузу, в феврале московский театральный сезон буквально взорвался громкими премьерами. Вахтанговский театр, до «февральской революции» пребывавший на обочине столичного театрального сюжета с новоиспеченными постановками по Куни и Саймону, в одночасье вернул себе лидирующие позиции, которые вполне заслуживает.

«Евгений Онегин» – бесспорная, казалось бы, классика – в последние годы стал объектом внимания крупных режиссеров. Его ставят Алвис Херманис и Тимофей Кулябин, за одноименную оперу Чайковского берутся Дмитрий Черняков и Андрий Жолдак. Виды искусства не стоит категорически разделять, ведь современная опера предполагает не только хороший вокал и верное попадание в ноты, но и режиссерскую концепцию.

Впрочем, словосочетание «наше все» давно уже звучит символически, не более того. Для парочки народившихся поколений пушкинский «Евгений Онегин» – почти такая же экзотика, как и «Слово о полку Игореве». Впору начать пересказывать сюжет с театральных подмостков. У вышеназванных режиссеров до этого дело, конечно, не дошло. Но попытки проверить на прочность пушкинский сюжет в нынешней культурной и ментальной ситуации все же существуют, причем с явной тенденцией к дегероизации центрального персонажа.

Впрочем, спектакль Туминаса в этой обойме стоит особняком. Режиссер, уже вспахавший обширное поле русской классики от Грибоедова до Чехова, в зрительный зал смотрит с оптимизмом, предполагая, что все в курсе строения той «печки», от которой он сегодня пойдет плясать. Этот «Евгений Онегин» не столько играется, сколько легко танцуется: от девичьих экзерсисов у балетного станка в начале до финального кружения Татьяны в обнимку с чучелом бурого медведя, ее сновиденного фантома.

При всей выстроенности спектакля все равно остается ощущение непринужденной импровизации. Все это подчас похоже на сеанс святочного гаданья: Туминас словно бы открывает книгу наугад и подносит к огромному, во весь задник, зеркалу (сценография Адомаса Яцовскиса). Что прочтется, что отразится там, в мутноватом и затемненном зазеркалье? Зрелый Онегин Сергея Маковецкого или его молодой двойник (Виктор Добронравов)? Сошедший с возвышенно-романтических полотен юный и кудрявый Ленский (Василий Симонов) или видение его надгробного памятника? Покосившаяся кибитка Лариных, в которой они неделю едут по заснеженным дорогам в Москву, там обернется их позабытым, наглухо заколоченным домом, с умершей няней (Людмила Максакова), оставленной почти как чеховский Фирс…

Туминас здесь абсолютно чужд многозначительной серьезности и абстрактной почтительности к автору. Зато «на дружеской ноге» с Пушкиным хулиганистым и ироничным – тем самым, что рифмовал «розы» с «морозами» и тут же сам над этим потешался. И режиссер явно попадает в тон этой свободы, пренебрегающей всякими канонами и условностями. Он не иллюстрирует Пушкина, он сочиняет новый роман, сокращая и сценически дописывая оригинал, экспериментируя с интонациями и ситуациями. Вот старик Ларин (Анатолий Кузнецов), характеризуя дочь Татьяну привычным «она в семье своей родной казалась девочкой чужой», так подозрительно посмотрит на жену (Елена Мельникова), что на минутку замаячит целая семейная «драма». Вот одуревшему от русских дорог и метели кучеру привидится танцующий заяц (Мария Бердинских), пристающий с поцелуями. Вот на именинах Татьяны (Ольга Лерман) затеется целый концерт сельской «художественной самодеятельности» с жестокими романсами и эксцентричными плясками. Туминас абсолютно не боится этих многочисленных вставных номеров, порой с участием корифеек Вахтанговского театра – Юлии Борисовой, читающей «сон Татьяны» в очередь с «закадровым» Смоктуновским, или Галины Коноваловой – набеленной древней «московской кузины».

В этом спектакле Туминас свободен, как может быть свободен режиссер, ощущающий актерское доверие. Притом что литовская традиция, как известно, изрядно отличается от отечественной, а уж тем более в отношении к «нашему всему». Свободен и в том, что по-пушкински легко совмещает иронию с сентиментальностью, пародийный настрой с подлинными трагическими моментами, усиленными щемящей музыкальной атмосферой от Фаустаса Латенаса. А это именно атмосфера: в оригинальные мелодии вплетаются то мотивы Чайковского, то «деревенские» звуки с криками петухов и лошадиным ржанием, то церковные песнопения.

В разгар работы над спектаклем Туминас едва не переименовал «Онегина» в «Татьяну», полагая, что в этом «милом идеале» больше человеческой сути и подлинного чувства, чем в разминувшемся с этими понятиями Онегине. Потом от этого отказался, но и впрямь наш раздвоившийся герой более похож на наблюдателя, чем на живущего страстями человека. Раздвоением персонажей нас, впрочем, уже не удивишь, но здесь режиссеру было важно совместить молодое действие (или бездействие) со зрелой рефлексией. Быть может, с рефлексией собственной. Молодой Онегин Виктора Добронравова ходит «чайльд-гарольдом», весь в черном, словно бы с наглухо застегнутой душой. Он может предстать то абсолютным циником, обращая Ольгу (Мария Волкова) в марионетку с аккордеоном. Может хладнокровно застрелить Ленского в упор. Онегин Маковецкого, когда смотришь на него со стороны, порой не может не вмешаться в происходящее, но с явным пониманием, что изменить уже ничего нельзя. А письмо Татьяны, порванное и бережно склеенное, меж тем висит в красном углу как икона, как самое ценное.

Темпераментная, порой до экзальтации, Татьяна в этом спектакле словно бы «рифмуется» с порывами ветра, уносящими последние осенние листья, с вихревой метелью. Она живет здесь и сейчас, в отличие от тех, кто об этой жизни только философствует. Вплоть до того момента, когда ей в компании с прочими девушками, прибывшими на «ярмарку невест», отрежут косу – вместе с мечтами о счастье, которое было «так возможно».

Совершенно неведомым образом через смешное и сентиментальное, проговоренное и невысказанное, через вещи и приемы, абсолютно современные, у Туминаса считывается со сцены «энциклопедия русской жизни» – с ее неустроенностью, «горем от ума», дураками и дорогами, с ее страстными женщинами и усталыми рефлексирующими мужчинами, сказочными мечтами и реальными приговорами судьбы.

Ведомости , 18 феврал я 2013 года

Майя Кучерская

Короче, русская хандра

Римас Туминас увидел в пушкинском сюжете чеховскую «скучную историю»

Спектакль Театра им. Вахтангова открывается монологом Сергея Маковецкого, который начинается словами: «Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей». Утомленная желчность этих строк, их разочарованность и холод задает камертон всей постановке.

Эту тоскующую ноту усилит и пространство сцены, тонущее в ледяном тумане, отраженное в заднике - громадном зеркале, пронизанное унылой метелью, сквозь которую Татьяну везут от любимых рощ в Москву (сценография Адомаса Яцовкиса), и подчеркнет музыка Фаустаса Латенаса, вполне программно соединяющая удалое разгулье с сердечной тоской.

Римас Туминас все четыре часа чрезвычайно изобретательно оживляет хрестоматийный текст, взрывает наведенную столетиями гладкость, но именно это один из самых настойчивых ходов - снова и снова обнажать безыскусный трагизм происходящих в романе событий. И хотя каждый школьник знает, что «Онегина» абсурдно сводить к сюжету, «роман требует болтовни», роман в стихах - тем более, и в болтовне-то здесь вся соль, режиссер придвигает к зрителю именно сюжет.

С учетом общего замысла (рассказать о русском безнадежье) это выглядит совершенно уместным: помещенный в мерцающие, чуть сонные интерьеры сюжет оказывается почти чеховским, типично русской скучной историей. Судите сами: вечно хандрящий молодой помещик от безделья подружился с соседом, нехотя влюбил в себя местную мечтательную барышню, со скуки приволокнулся и за возлюбленной друга, а затем почти равнодушно, вполне предательски убил Ленского (у Туминаса полуобнаженного, раздевшегося перед закланием) в живот и в упор. Тем временем Татьяну продали на ярманке невест, она вышла замуж и счастия больше не ищет.

Все пушкинское веселье, игривость, которая то и дело сверкает в «Онегине» в постановке Туминаса, впитала кошмарная русская хандра, провинциальная пошлость, которая особенно шумно торжествует во втором действии (правда, с некоторым и вряд ли задуманным режиссером пережимом) на именинах Татьяны, где каждый из гостей преподносит ей в подарок музыкальный номер, один чудней и безвкусней другого. И нет этому убогому празднику конца.

Но почти редуцировав игривость, сохранившуюся разве что в комичной сцене с зайчиком (Мария Бердинских), преграждающим путь повозке Лариных, многое Туминас из романа, напротив, вынул и усилил, в литературную эфемерность вдохнув сценическую жизнь.

Он расщепил Онегина и автора на несколько лиц. За «резкий, охлажденный ум», разочарованность и отвращение к жизни отвечает Сергей Маковецкий (и это одна из лучших работ в спектакле), за гусарское, полупьяное, бездумно-юное, о котором так сладко вспоминать, - разгульный и уместно шумный Владимир Вдовиченков, за нейтрально-светское - Виктор Добронравов. И Ленских здесь два - пасторальный кудрявый дурачок с геттингенской душой (Василий Симонов), а также Ленский повзрослевший, каким он, возможно, стал бы, если бы не был убит, - Олег Макаров.

И хотя временами все они меняются заданными амплуа и дежурства собственные путают, в итоге создается ощущение полифонии, вполне пушкинская пестрота и стилистическая подвижность, объем и пространство, столь огромное и свободное, что в нем легко находится место даже тем, кого в тексте Пушкина нет. Блистательной и эксцентричной мадам, преподавательнице танцев Людмиле Максаковой (она же няня, и она же приносящая пистолеты смерть), Юлии Борисовой, спокойно и взвешенно читающей сон Татьяны, горбатой страннице с домрой, неотступно следующей за Онегиным и словно бы воплощающей беса поселившейся в герое скуки.

Вслед за Пушкиным Туминас сделал спектакль многослойным, одновременно обращенным к собеседникам разной степени посвященности и просвещенности. И потому включил грубоватый юмор, хотя в сцене с влюбленной Татьяной (Вильма Кутавичюте) он все же зашкаливает - от волнения девушка таскает по сцене то кровать, то садовую скамью, зал, однако, отзывался на режиссерские шутки с неизменной благодарностью. С юмором смешал мнимое простодушие и тонкую игру как собственно с пушкинским текстом, так и с историей восприятия этого текста, историей его неизбежного оледенения, вместе с тем и с вечными русскими мифологемами - дорога, тоска, разлука.

В итоге в Вахтанговском появился новый эффектный, замечательный сочетанием демократизма и сложности спектакль, на который можно привести и старшеклассника, и утонченного эстета, и иностранца, изучающего загадки русской души.

НГ , 18 феврал я 2013 года

Григорий Заславский

Другая музыка

"Евгений Онегин" в Театре имени Вахтангова

Три часа сорок минут – недолго для пушкинского «Евгения Онегина», имея в виду десять глав и известный пиетет к классическому роману Пушкина, который на сцене академического Театра имени Евг. Вахтангова поставил Римас Туминас. Режиссер, впрочем, смело отказался от некоторых глав и даже очень известных строк, как будто не желая выступать с привычным прочтением. В других случаях, впрочем, Римас Туминас предложил свой чрезвычайно смелый взгляд на «наше всё» и «энциклопедию русской жизни».

Режиссеры любят повторять: критикуйте, но разберите, аргументируйте свою критику. Тем не менее попытки разобрать, к примеру, спектакль на составляющие, доказать, что что-то и вправду не получилось, критику обычно не засчитываются: критика всегда голословна. А вот если ты хвалишь, для художника ты почти всегда убедителен. Гениально! – ну, вот и похвалил. И – разобрал. Об «Онегине» Римаса Туминаса вполне можно сказать коротко: выдающаяся работа. А вместе с тем – редкий спектакль сегодня вызывает зависть к критикам, увы, уже ушедшим, которые имели возможность писать «километровые» статьи в старый журнал «Театр». Наталья Крымова, Александр Свободин... Об «Онегине» можно и интересно написать много, подробно, вдумываясь в каждую минуту театра, совершая открытие – вслед за Римасом Туминасом, его актерами, выдающимися, народными артистами и молодыми, начинающими, получившими первые большие роли и сразу – Татьяна (Ольга Лерман). В ежедневной газете такой возможности – написать много и подробно – нет. Потому – почти в телеграфном стиле. Не вынося на сцену многое хрестоматийное, то, что знают даже те, кто не прочел «Евгения Онегина» от первой до последней строчки (не читают в Театре Вахтангова про дядю, который самых честных правил, и про детство Онегина не рассказывают вообще ничего!), Римас Туминас «не потерял» энциклопедическую ценность романа, а что, быть может, еще важнее – его свободную даль. Это театр и внятно звучащего стиха, и чрезвычайно свободный, летящий – как и положено спектаклю «по Пушкину», и шутливый, – ни озорства пушкинского «Онегина», ни чем дальше, тем больше пробивающейся в текст и на сцену печали и меланхолии – ничего из этого Туминас не потерял.

Как начинается: открытая сцена – простор равнин, одновременно и манящий, и пугающий, как простор и неподъемный груз романа, так пугающе хрестоматийного, – в эту конструкцию со старой серой стеной справа, выстроенную постоянным спутником режиссера сценографом Адомасом Яцовскисом, можно все «вписать» и «вчитать». Милые, ласкающие ухо хрестоматийные ноты из оперы Чайковского... Вдруг перебиваемые, перекрываемые грохочущей электронной обработкой, в которой знакомая мелодия безнадежно тонет, теряется (композитор – Фаустас Латенас, из той же постоянной команды и компании). Туминас временами в этом спектакле напоминает... Петра Фоменко, который, играя со словом, пробивался к сути слов. А с пушкинским словом Фоменко любил играть – в особенности, точно чувствуя в Пушкине товарища по игре, живой отклик на предлагаемую игру. И, кстати, известно, собирался ставить «Онегина» – не знаю, понравится ли Туминасу эта мысль, – спектакль получился отчасти еще и в память о Петре Фоменко: в театре все связано, даже когда эти связи не ощутимы и не завязывались нарочно. «И кудри черные...» – «Светлые!» – «...до плеч!» – диалог с пушкинским романом корректируется наличествующими актерскими индивидуальностями.

«Все у меня о России, даже когда о тебе» – эти строчки поэта ХХ века, конечно, к Пушкину имеют самое прямое отношение, он же тут и там расставил запятые, за которыми бросает незначащий взгляд – из своей деревни, где скучал Евгений, – в царственный и чиновный Петербург. Туминас от Пушкина не отстает, его рассуждения и мысли все время и тут, и там – да и как, берясь за Пушкина, не задуматься о... обо всем?!

Еще очень важно, что вышел спектакль единомышленников, – видно, как в игру включены здесь все, и Татьяна (Ольга Лерман), в которой как-то очень удачно сочетается все, так необходимое для пушкинской героини, и Людмила Максакова, которая, кстати, в старом спектакле Фоменко играет графиню, пиковую даму, а тут – пушкинская, вернее, ларинская Няня, но также и танцмейстер в холодном и строгом петербургском танцевальном классе. Как у Пушкина мирное и мерное течение стиха разбивают вдруг то письмо одно, то под занавес – другое, то вдруг – страшный и совершенно романтический сон Татьяны, – точно так же и здесь этот пушкинский ритм сохраняют «выходы», вставные номера. «Сон Татьяны» – «номер» Юлии Константиновны Борисовой, завершающийся, конечно, овацией. А на балу в Петербурге, перед самой драматической развязкой еще один номер-реприза – выход московской кузины, Галины Львовны Коноваловой, и тут – на ура. Шутливая игра так и тянет – в пересказ, в описания. «Здесь так душно», – жалуется Татьяна, собираясь писать свое письмо. Конечно, душно, если приходится разгонять табачный дым: няня накурила в комнате, не продохнуть! А само письмо! Пушкин же не раз уточняет, что говорили все и лучше, и чаще – по-французски, и вот хрестоматийный текст теряет свою заученную пустоту, начинаясь именно по-французски, а на русском – обращенный в прозу, в прозаический пересказ знакомого: «чего же боле, что я могу еще сказать...» Смешно? – и смешно, но не только. Приезд Онегина (Сергей Маковецкий) на свидание – обставлен как... ураган «Катрина», с ветром, сносящим с ног. Природа и у Пушкина «играет роль», и вот у Туминаса – то и дело напоминает о себе то ветром, то снегом. Когда Онегин говорит, он сидит. Татьяна выслушивает его откровенность за откровенность стоя... Я, говорит он, нет, не создан для блаженства, срывая виноград, одну виноградину за другой, – гроздь держит у него над головой одна из прелестных танцовщиц. Нимфа.

Говоря про дороги, которые у Пушкина должны были в России устроиться лет через двести, Гусар в отставке (еще один персонаж не только от Пушкина, но и от театра, Владимир Вдовиченков) поправляется – через пятьсот. Все шутки шутят!

«Евгений Онегин» – спектакль очень живого и очень молодого театра, в котором не скучно ни молодой актрисе, которая играет Татьяну, ни тем, кто постарше – Коноваловой, Борисовой, Юрию Шлыкову – он играет «консерватора»-Гремина, от «арии» которого, а еще больше – от взгляда его, прямого, жесткого – вдруг становится как-то мёрзко, не мерзко, а как-то – прохладно в спине... Поделенные меж двух актеров роли Онегина и Ленского – и вправду как сообщающиеся сосуды, передают друг другу не часть строфы, не половину реплики, не делят ответственность, хотя, конечно, конечно, ответственность – как раз делят. Сергей Маковецкий ведет диалог с Виктором Добронравовым, а Олег Макаров – Ленский с Ленским – Василием Симоновым. В этом спектакле вправду много смешного, от Пушкина, от Туминаса, от театра, но много и трагических, печальных нот, тоже вполне объяснимых. Можно много еще рассказать про шутки, а можно – про то, как прощается Татьяна с няней. Няня ведь уходит из романа незаметно, тихо, а Туминас – отдает ей по справедливости должное, и Татьяна молча подходит к ней и закрывает глаза.

В последней главе исследования, как потверждение рецепции классической дрматургии в театре постмодерна речь пойдет о спектакле «Евгений Онегин». Данный спекткль - лауреат Первой театральной премии «Хрустальная Турандот» (За лучший спектакль сезона 2012-2013)

Лауреат Театральной премии «МК» (За лучший спектакль сезона 2012-2013)

Обладатель Приза дирекции фестиваля «Балтийский дом», 2013

Лауреат Премии СТД «Гвоздь сезона», 2014

Лауреат национальной театральной премии «Золотая маска», 2014

Продолжительность спектакля 3 часа 30 минут с одним антрактом. Спектакль рекомендован для зрителей старше 16 лет (16+).

Идея, литературная композиция и постановка - Римас Туминас

Сценография - Адомас Яцовскис

Художник по костюмам - Мария Данилова

Музыка - Фаустас Латенас

Хореограф - Анжелика Холина

Музыкальный руководитель - Татьяна Агаева

Художник по свету - Майя Шавдатуашвили

Художник-гример - Ольга Калявина

Педагог по работе с актёрами - Алексей Кузнецов

Педагог по сценической речи - Сусанна Серова

Редактор - Елена Князева

Звукорежиссеры - Вадим Буликов, Руслан Кнушевицкий

Концертмейстер - Наталья Туриянская

Ассистент-стажер - Гульназ Балпеисова

Помощники режиссера - Наталья Меньшикова, Наталья Кузина

Евгений Онегин» Пушкина - это попытка проникнуть в сущность русской души, понять неподдающийся трезвому анализу русский характер. Это русское общество во всех его ипостасях - наивной прелести языческой деревни и холодной чопорности высшего света. Это отважная трепетность Татьяны и игривая наивность Ольги. Это «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет». Спектакль Римаса Туминаса разрушает стереотипы, он, как всегда, авторский, увиденный и выстроенный полифонично, музыкально, жестко и эмоционально. Режиссеру чужд поэтический флер, он ломает ритмическое построение фразы, его влечет проза жизни, он враг выспренности и ложной лиричности. Своим спектаклем он разрушает «хлам воспоминаний» ранее увиденного и прочитанного. Он открывает новый смысл в характере и сюжете.

Не часто в драматическом театре мы встречаемся с «Евгением Онегиным» Пушкина. Чтецкие программы и оперные интерпретации превалируют.

В Театре Вахтангова режиссер Римас Туминас, Юлия Борисова, Людмила Максакова, Сергей Маковецкий, Владимир Вдовиченков, Олег Макаров и молодые артисты решили воплотить роман в стихах в драматической форме. Осторожно, импровизационно, пытаясь найти сценический эквивалент слову, сюжету, ничего не разрушая и стараясь ничего не пропустить. Это наше познание Пушкина, его героев, их мира, пространства России.

«Кого ж любить? Кому же верить?»

Кажется, что о Пушкине мы знаем все. Но и тома серьезных изысканий литературоведов и философов не могут до конца постичь феномен поэта.

Александр Сергеевич - «наше все» - непознанное, загадочное. И всякий раз, обращаясь к нему, опасаешься повториться в восприятии, стремишься избежать штампов, знания, которому противится поэт, ибо он всегда больше - неразгаданнее. Он не исчерпывается сюжетом.

«Евгений Онегин» - это что? Философское размышление о жизни в поэтической форме? - не только, история любви - не совсем. Это огромное пространство мира и чувств, которое вместило все эпохи, игру ума, прозрения, догадки, гнев, обличение, сатиру и цинизм, сострадание и прощение.

«Евгений Онегин» - «энциклопедия русской жизни» и в высшей степени народное произведение, роман в стихах, написанный в эпоху романтизма, где «современный мир предстал со всем его холодом, прозою и пошлостью».

И, вместе с тем, по словам Белинского, «Онегин - есть самое задушевное произведение Пушкина, самое любимое дитя его фантазии, в которой личность поэта отразилась с такой полнотой, светло и ясно. Здесь вся жизнь, вся душа, вся любовь его, здесь его чувства, понятия, идеалы».

«Евгений Онегин» - это простор России, судьбы его героев, обычаи, устои, культура, природа.

Это попытка проникнуть в сущность русской души, понять неподдающийся трезвому анализу русский характер. Это русское общество во всех его ипостасях - наивной прелести языческой деревни и в холодной чопорности высшего света. Это отважная трепетность Татьяны и игривая наивность Ольги. Это «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет».

Спектакль Римаса Туминаса разрушает стереотипы, он, как всегда, авторский, увиденный и выстроенный полифонично, музыкально, жестко и эмоционально. Режиссеру чужд поэтический флер, он ломает ритмическое построение фразы, его влечет проза жизни, он враг выспренности и ложной лиричности.

Своим спектаклем он разрушает «хлам воспоминаний» ранее увиденного и прочитанного. Он открывает новый смысл в характере и сюжете.

Кто герой этого романа - Онегин? Конечно же, Татьяна, «Татьяна - русская душою…».

Ее русскость в органичном слиянии с природой, обычаями, искренней задушевности, простодушном бесстрашии. Она пленительна в естественной грации, отважной прямолинейности, горькой искренности: «но я другому отдана и буду век ему верна».

Свое откровенное признание Татьяна пишет человеку, которого создало ее воображение, ее вымысел значительнее оригинала, это ее подарок Онегину, который тот не смог ни понять, ни оценить, ни оправдать своею сутью.

Для Онегина это очередное послание, он не дал себе труд постичь и разгадать его, он, по словам Достоевского, «не сумел отличить в бедной девочке законченности и совершенства». Он не увидел ее ни в деревенской глуши, ни в Петербургском салоне. Он не захотел узнать, разглядеть ее. Угадает его Татьяна: «уж не пародия ли он?». Хотя сам предмет обожания уверен: «Я молод, жизнь во мне крепка, Чего мне ждать, тоска, тоска!». Читай - душа пуста.

В Петербурге Онегин пленяется не самой Татьяной, это не возвращение к воспоминаниям, а ослепление блеском, положением в свете. Для Татьяны - это вериги, для Онегина - достоинства, питающие его фантазию и чувства.

Их разность столь очевидна, что, идя навстречу друг к другу, они обязательно пройдут мимо, так несоприкасаемы их души в понятии любви, достоинства, духовности. Ее доминанта - Россия. Его метания по свету - суета, невозможность остановиться на главном, а скорее, незнание, что есть главное - Родина, долг, любовь?

В их невстрече - горькая закономерность несовместимости.

Из всего вышесказанного можно сказать о спектакле «Евгений Онегин», следующее. Спектакль «Евгений Онегин» в московском театре имени Евг. Вахтангова - событие в театральной жизни России. И дело даже не в том, что эта постановка Римаса Туминаса стала лауреатом множества национальных премий, среди которых «Золотая маска» и «Хрустальный Турандот». В этом спектакле удалось сделать то, что сделал когда-то сам Александр Сергеевич Пушкин: рассказать о нашей жизни в понятиях, показать русскую жизнь как энциклопедию. К гению слова добавился гений режиссуры. Получился шедевр.

Именно это свойство - рассказать интересно о давно всем известном - стало главным достоинством вахтанговской постановки «Евгения Онегина». Именно этому служат игра всех именитых артистов, сценография и, конечно, режиссура. Трудно представить, что такой глубокий и легкий спектакль мог бы поставить кто-нибудь другой - не Туминас. Нежность и ум - это редкое единство качеств присуще режиссеру. Даже если кто-нибудь бы и взялся за инсценировку романа в стихах, то это, определенно, было бы лишено такого изящества.

В чем жизнь русского народа? В суевериях, в неистребимом желании ровняться на Запад и упрямой вере в собственное отечество, в романтизме и веселости наряду с суровостью и хладнокровием. Подтексты и ироничные намёки в спектакле создают смысловую многослойность, а простота метафор - легкость её восприятия.

Начнём, однако, с вольностей, которые себе позволил режиссёр. Конечно, пришлось сократить поэму, однако, по задумке Туминаса, существенная часть авторских отступлений сохранена. Тем самым Туминас, как и Пушкин, увел свой спектакль от банальной истории любви. Вторая вольность - это введение вторых главных героев: вместе с молодыми Онегиным (Виктор Добронравов) и Ленским (Василий Симонов) на сцене появляются их повзрослевшие двойники (Онегин - Алескей Гуськов, Ленский - Олег Макаров), и именно они читают поэтические размышления Пушкина о жизни. Кроме того, есть совершенно новые персонажи: гусар в отставке (Владимир Симонов), который также читает только лирические отступления поэта, и странница с древнерусской балалайкой домрой (Екатерина Крамзина), которая дает Онегину молчаливые наставления и скоморошничает.

Эта странница имеет вид чертенка: в темных одеждах, с взлохмоченными волосами, бледным худым лицом. Блуждая по сцене, печалясь от грубости Онегина и искренне скорбя по убитому Ленскому, она олицетворяет тайну души русского народа: не слишком цивилизованного, но слишком и до боли сердечного. Онегин видит несогласие своей странницы и поступает вопреки ей - из упрямства или от брезгливости к мнению такого невзрачного советчика. Торжество замысла Туминаса в том, что именно странница оказывается ближе всех к истине и созвучнее лирическим отступлениям Пушкина.

К жизни поэта отсылает заяц (Василиса Суханова), неожиданно выбежавший на пути кареты Лариных на московскую ярмарку невест. Вообще, тема суеверий русского народа читается во всём: в сценографии, где задник сцены - одно большое зеркало. Как известно, зеркало в Древней Руси - это граница между миром реальным и потусторонним. Зеркало не только преломляет в своем отражении жизнь заглавного героя: у него под руководством танцмейстера (Людмила Максакова) девушки готовятся к балу и делают плие с батманами, у зеркала гадает Татьяна (Евгения Крегжде). При этом реквизитная насыщенность пространства минимальная, что создает еще больший объём представляемой жизни. А на сцене - именно жизнь России первой половины XIX века: с балами, каретами, московскими родственниками и петербургским бомондом, с провинциальным романтизмом и близостью природы.

Как и Пушкин, Туминас не делает героев главными и второстепенными - у него все равны и все являются незаменимой частичкой описываемой жизни. Поэтому все на сцене так внятны и оригинальны: у всех великолепная пластика с выверенными до кончиков пальцев движениями, все имеют свой выход, - все равнозначны. Широта и размах Руси показаны в праздниках: на именинах Татьяны танцуют с истинным русским задором и радостью, самоотверженно и бессознательно! Cама Татьяна предстает тончайшей и чистейшей сутью русской женщины - мечтательной, порывистой, но сильной и преданной тому, во что верит. А верит она в любовь: «Я другому отдана, и буду век ему верна», - любовь смиренная, высшая, божественная, торжествует в сознании героини над земной плотской любовью. В Евгении Крегжде, в ее мимике и внутренней музыкальности, есть всё, чтобы показать Татьяну «русскою душой».

Незатейливость и безобидность Ольги (Наталья Винокурова) была очертена благодаря любимому и исключительно народному русскому инструменты баяну: героиня с ним всегда. И сразу все вопросы о ее высокомерии и недалекости отпадают - она создана для другого счастья, более упрощенного. Но она прекрасна!

Не стоит удивляться литовским фамилиям в описании спектакля в программке: и режиссер Римас Туминас, и сценограф Адомас Яцовскис, и композитор Фаустас Латенас, и Евгения Крегжде, - все эти люди давно доказали верность русской культуре и России. А сам спектакль, так деликатно и любовно сделанный ими, еще раз подтверждает, что русская культура и русский народ всегда будут интересны - как интересны красота, парадокс и талант.

Исходя из выше изложенного можно сказать следующее. Своеобразие сегодняшней московской и в целом российской театральной ситуации состоит, однако, в невозможности проведения жестких границ между разными театральными локусами. Абсолютное большинство московских театров, причисляющих себя к носителям и распространителям высокой культуры, включает в свой репертуар спектакли, тематически, постано - вочно и экономически тяготеющие, скорее, к коммерческой ан - трепризе. Одна из причин подобной ситуации-особенности сложившейся к настоящему моменту театральной аудитории, изменившаяся конфигурация ее культурных запросов. Закономерным образом новый средний класс и новая буржуазия вы - теснили из театральных кресел интеллигенцию, недолго доминировавшую в позднесоветском культурном поле. С другой стороны, зыбкой оказывается и граница между традиционным и новаторским театром-в первую очередь, в их обращении с литературной классикой.

С точки зрения зрителя приобретающего театральные билеты, выбор классики всегда беспроигрышен. Это как бы гарантия качества, стабильности и благонадежности. Любопытно при этом, что степень радикальности самой постановки практически не влияет на массовый зрительский выбор.

Определяющими при выборе билетов факторами является само название спектакля, отсылающее к тому или иному классическому произведению. Еще одна отличительная особенность российской театральной ситуации последних лет - феноменальное преобладание театральной классики над постановками современных текстов9. Данная статья посвящена проблематизации статуса литературной классики в современном российском театре и рассматривает постановочные алгоритмы, действующие сегодня применительно к классическим текстам, а также зрительские интенции и ожидания, связанные с отношением к классике.