Протоиерей Игорь Пчелинцев, клирик Русской духовной миссии в Иерусалиме, ключарь подворья в честь свв. апп

В дни празднования Рождества Христова мы часто обращаемся мыслью к событиям, происшедшим два тысячелетия назад в Святой Земле. А как устроена жизнь русского прихода в этих в этих местах, какие радости и трудности у общины? Об этом и о своем пути в Православие рассказывает протоиерей Игорь Пчелинцев. С 2010 года отец Игорь − ключарь подворья праведной Тавифы в Яффе. До того, с 1993 по 1998 год, он был настоятелем Строгановской Рождественской церкви в Нижнем Новгороде, а затем − старшим священником нижегородского храма Владимирской Оранской иконы Божией Матери.

Отец Игорь, Вы не один год служите в Иерусалиме. Чувствуете ли какую-то принципиальную разницу в служении здесь и в России?

− Принципиальной разницы нет, люди все те же. Особенность только в том, что здесь многонациональный приход. В Нижнем Новгороде в храмы ходят тоже разные люди, но здесь, в Яффо, это более рельефно выражено: есть украинцы, молдаване, румыны, грузины, русские, русско-еврейские или украинско-еврейские семьи. Живут - не ссорятся, но среда, в которой они оказываются вне храма, дистанцирует их друг от друга. Грузины, украинцы и все остальные живут сами по себе, совершенно незаметно переходят с русского на родной украинский, румынский, грузинский язык. Грузины, которые живут здесь уже много лет, почти не говорят по-русски - общаются на иврите, на грузинском.

Как же Вы их исповедуете?

− По-разному. С нашими бабушками, «советскими» − на русском, с их детьми − тоже. А вот внуки, родившиеся здесь, которые ходят в местные сады, школы, зачастую говорят и думают только на иврите. Это их основной язык.

Но на своем национальном языке они все же могут немного разговаривать и что-то понимают. В храме и в воскресной школе все общаются на русском языке − такая традиция, но как только дети выходят на перемену, сразу переходят на иврит. Мы пытаемся по просьбе родителей заниматься с ними русским языком, так как в местных школах его не преподают.

Не думали о том, чтобы сделать центр или школу русского языка?

− Пока такой идеи не возникало. В Тель-Авиве есть Российский культурный центр − это большая организация, которая поддерживается Россотрудничеством. Там имеются постоянно действующие курсы русского языка для разных категорий граждан. Центр ведет большую просветительскую работу: выпускает пособия по русскому языку разного уровня.

Что изучают в воскресной школе при храме?

− У нас есть воскресная школа как для взрослых, так и для детей. Во взрослую ходят от 20 до 40 человек, в детскую - примерно столько же. Пока дети занимаются, мы беседуем с родителями в режиме вопрос-ответ.

При храме открыли библиотеку, но хотя книги были, люди активно ими не пользовались. Сейчас на приходе есть свои библиотекари − наши книголюбы. А недавно в библиотеку пожертвовали большую коллекцию русской классики: умер один человек, и чтобы книги не пропали, поскольку родственники, которые на русском уже не читают, могли выбросить эти издания как ненужную макулатуру, нам привезли целый грузовик книг. В основном это советская классика, книжки, которые я видел у бабушки, - издания 60-70-х годов.

Следующая точка приложения усилий − это открытие музея Подворья. Помещение для него уже подобрали.

Скоро вы будете отмечать знаменательную дату в жизни прихода…

30 января 2014 года исполнится 120 лет со дня освящения храма. В этот день совершается поклонение честным веригам святого и всехвального апостола Петра. Некоторые ошибочно думают, что храм освящен во имя Первоверховного апостола, но это не так.

Что входит в Ваши обязанности на Подворье Русской Миссии?

− Прежде всего, совершать богослужение, следить за благоустройством храма и участка, но основное мое попечение − паломники. Даже если не очень много людей приезжает, мы должны их принять, рассказать, напоить чаем. На нашем подворье есть большой сад, и в декабре, январе и даже феврале мы стараемся всех паломников обеспечить цитрусовыми: апельсинами, мандаринами, грейпфрутами. Нужно, чтобы люди получили не только духовное окормление, но и простое человеческое утешение.

Это очень важно, такая традиция сложилась с первых дней работы Русской духовной миссии, так что мы не первопроходцы, а просто поддерживаем то, что было.

Подворье в Яффо было создано в середине XIX века для того, чтобы паломники, прибыв сюда, могли отдохнуть, собраться с силами и с мыслями, помолиться на дорожку и отправиться дальше − в Иерусалим. Поэтому прием православных паломников, а они приезжают из разных стран − России, Украины, даже Австралии − главное для нас.

За два года, что я здесь служу, мне удалось познакомиться с местными людьми: фотографами, историками Святой Земли; в основном, это русскоязычные люди. У местного населения (израильтян) тоже есть интерес к нашим святыням и просто к нашей культуре.

В чем это проявляется?

− Расскажу на примере семинара, который проводили однажды для гидов при израильском университете, где они повышают свою квалификацию. Там замечательные преподаватели, особенно я запомнил одну даму. Она не христианка, но я слышал ее выступление в утренней телепрограмме накануне Рождества Христова: она рассказывала о Рождестве Христовом как есть, как по учебнику Закона Божия − такими словами, которые обычные иудеи не употребляют в отношении Иисуса Христа и христианства. Это так хорошо прозвучало по местному телевидению!

Уже два раза эта дама привозила к нам на подворье гидов; думаю, что она знает очень много из христианской истории. Я говорил с прибывшими гостями, в основном, на английском языке, а она переводила на иврит. Было очень интересно послушать, какие термины она использует, как звучат на иврите такие понятия, как храм, Церковь, алтарь, апостолы, апостол Петр, Тавифа, − это же целый культурный пласт, такой терминологии не существовало в этом языке.

Сам я пытаюсь изучать иврит, хотя больше занимаюсь разговорным языком, книги пока читать не могу, молиться на этом языке − тоже.

Вы что-то еще успеваете, кроме обязанностей на приходе и в Миссии?

− Я пытаюсь что-то делать: провожу занятия с детьми дипломатов в посольской школе, куда ходят и мои дети; раз в неделю занимаюсь со старшей и младшей группами, но мне кажется, что я не очень справляюсь. В школе учатся дети не только дипломатов из России, но также Украины, Белоруссии, Казахстана, Узбекистана и др. Ученики, которые приходят из посольств стран Средней Азии, не ходят на мои занятия, так как считаются традиционными мусульманами. У меня занимаются в основном детки из посольств Белоруссии, Украины и России.

Мы встречаемся с ними не только во время занятий, но, бывает путешествуем по святым местам вместе с детьми и со взрослыми нашими прихожанами. Например, прошли мы на уроках в школе тему Нагорной проповеди, наняли автобус и поехали к Галилейскому озеру, и там, над озером, я прочел проповедь, ответил на вопросы. Было жарко, но здорово.

Конечно, все это у нас на начальной стадии, будет ли время и возможность развивать, не знаю.

Были ли какие-то православные молитвы переведены на иврит?

Есть одна любопытная книга. В середине XX века англиканский священник, заинтересовавшись Православием (хотя православным он и не стал), перевел все, что можно на иврит: последования Литургий, вечерние и утренние молитвы, несколько акафистов, Последование к Причащению. Книга вышла два-три года назад.

Что делать с детьми, когда они будут говорить только на иврите?

− Мы не знаем пока, что делать. Однако нужно понимать, что Святая Земля − это территория Иерусалимского Патриархата. Здесь живут несколько русскоязычных священников из местного населения, которые воцерковились в Иерусалимском Патриархате; они владеют ивритом, арабским, вполне могут осуществлять свою пастырскую деятельность среди местного населения. А вот миссионерство здесь не очень приветствуется в целом, хотя и особых гонений нет.

В 50-е годы, когда здесь единственным католическим подвижником был отец Даниэль, описанный в известном романе Улицкой как Даниэль Штайн (конечно, литературный персонаж далек от реального героя, это, скорее, миф Улицкой), выступал за необходимость иметь католическое богослужение на иврите. Отца Даниэля в его время не понимали, не считали необходимым переводить богослужебные книги на иврит. Но прошло несколько лет, и сейчас здесь несколько католических приходов регулярно служат мессу на иврите.

А православные?

В Иерусалимском Патриархате есть священник, который периодически совершает богослужения на иврите, но пока это только первые шаги. Православием очень интересуются некоторые общины так называемых мессианских евреев. Это движение американского происхождения и протестантского толка. Я знаю человека из такой общины; он приходит к нам в храм, хочет перейти в Православие, потому что стал интересоваться церковной историей и понял, что протестантская секта не имеет никакого основания, кроме идеи: «евреи за Иисуса». Но он пришел к другому: основание надо искать в церковной истории, и главная основа − это Литургия, можно что угодно устраивать − танцы, песни, встречи − но без Литургии нет церковного общения. Его это настолько взволновало, что сейчас этот человек находится на пути к Православию.

Я слышала, как в проповеди Вы говорили о той единственной встрече с Богом, которая бывает в жизни каждого человека. Какой эта встреча была у Вас?

− Сейчас не помню, как и когда именно, но встреча была. Это не потому, что я по небрежности не сохранил это в памяти, просто если много об этом думать, можно и в прелесть впасть.

Один алтарник рассказал мне историю со старцем, которая произошла в его жизни. Однажды его направили к живущему в пещере монаху. Он пошел туда с каким-то товарищем. Пришли, посидели, чаю попили, а мечтали о духовном утешении, о том, чтоб услышать, как молиться, как спасаться. И спросили у старца: «Как спасаться?» − «Братцы, − говорит старец, − очень сложно спасаться в миру. Вот здесь, у меня в пещере, − замечательно! Я тут молюсь, Псалтырь читаю, вечером ко мне Святый Дух в виде голубя прилетает, и я с Ним разговариваю». Алтарник мой и товарищ его быстро смекнули, в чем дело, поблагодарили за чай и ушли. Вот такая может возникнуть духовная опасность.

Вы росли в верующей семье?

− Я родился в простой советской семье, которая очень быстро распалась. Родители разошлись, я жил с мамой. На лето меня отвозили к бабушке и дедушке. Дедушка был руководителем среднего ранга, коммунист, и совершенно добрый человек, который в партию пошел ради всесоюзной справедливости, правды, он и страдал за это.

Детство у меня было непростое: мы жили в разных городах Советского Союза, где делали подводные лодки. Список не буду раскрывать, а то меня обвинят в разглашении военной тайны. Мама работала на судостроительных заводах, по служебной необходимости приходилось переезжать в город, где вновь собирали лодку. За десять лет я сменил семь школ, но мне было интересно ездить-переезжать, хоть не всегда было просто привыкать к новым местам.

У меня есть сестра, с которой мы не встречались 16 лет. Зовут ее Надежда. Мы с ней жили порознь, потом встретились и полюбили друг друга, как и должно быть в семье. Я венчал ее с супругом, деток ее крестил. Сестра у меня − замечательный человек! В молодости она защищала честь России в сборных по баскетболу и по гандболу.

Не жаль было расставаться с друзьями и одноклассниками, переезжая из города в город?

− Друзья были всегда и везде, куда бы мы не приезжали. С кем-то до сих пор поддерживаем отношения. Но настоящие друзья, самые коренные, появились, когда я учился в Мурманском педагогическом институте по специальностям «История» и «Английский язык». По профессии работал, к сожалению, недолго. Меня послали по распределению в Якутию, где я полгода проработал, а потом призвали в армию − хотя не должны были, но забрали.

Я сначала внутренне сопротивлялся, а потом привык; там было хорошо, по-своему интересно. Как раз в армии я встретил верующих сверстников. Меня это внутренне поразило, но не настолько, чтобы прийти к вере, − в то время я еще даже не был крещен. Эти верующие были другие, держались особняком. Тогда в армии дружили земляки: украинец с украинцем, грузин с грузином, чеченец с чеченцем. А это были ребята с Украины.

Странное они выбрали тогда для себя послушание − свинарник, видимо, нарочно, чтобы чужие не ходили к ним. В нашем солдатском хозяйстве свиней практически не осталось: последние три свинки были «расстреляны» на 23 февраля. Одна пошла офицерам, две − солдатам на праздник. Свинарник остался как штатная единица. Ребята-украинцы сделали там келью, в одном из отсеков свинарника молились. Несколько раз их отчитывали, ругали, устраивали разносы, но не трогали. Мне даже кажется, что они и присягу не принимали.

Разве можно без присяги?

− Это был стройбат, поэтому там служили и с присягой, и без нее. У нас был даже мальчик с хвостом, и все приходили смотреть на него, как в паноптикум.

Если кто-то не принимал присягу, его прорабатывали; впрочем, такие случаи были единичными. Стройбат не считался регулярной армией. Для нас это стало школой жизни, опыта, школой взаимоотношений, которых у меня на тот момент не было. Я был типичным «маменькиным сынком».

Что больше всего запомнилось из армейской жизни?

− Это был Дальний Восток, 1987 год. Мы жили в тайге, ближайшее жилье было далеко, и у нас сложился такой «монастырек». Внешне, конечно, он был больше похож на сталинский лагерь, потому что в батальоне было немало уже отсидевших и «еще не отсидевших». В тот год леса горели полгода, солнца даже не было видно. Нас отправили тушить лесные пожары. Когда стоишь лицом к лицу со стихией перед стеной огня, начинаешь понимать: это уже не приключения, о которых читал в книжках, а реальная жизнь. Художник увидел бы в этом что-то красивое, величественное, ось мира, которая через тебя переезжает, а на самом деле это страшная сила, которая готова тебя сожрать в момент. Нас, молоденьких солдатиков, выпустили тушить траву сухими еловыми ветками. Навстречу идет огненная волна, в лес входишь − уже как в микроволновке.

В армии у меня были небольшие преимущества благодаря образованию. В те годы наши командиры активно покупали японскую технику − были возможности. А вот инструкций на русском языке не было. Дадут мне переводить очередную инструкцию, сидишь в кабинете денек в тишине − никто тебя не трогает.

Был и другой случай. У одного уже отсидевшего украли часы - ну, или он сам их потерял. В батальоне начали подходить от одного к другому: «Давай часы! - Нет?» Раз удар − лежит. И так второй, третий. До меня дошло дело: «Давай, снимай очки, сейчас будем и тебя…» Подходит ко мне заводила их главный и говорит: «Иди отсюда! Учителя не могу ударить!» Вот так сработала «генетическая память» народа, для которой слово «учитель» − не пустое слово. Хотя какой из меня учитель! Мне было только 22 года. Не знаю, почему я там оказался − так Господь устроил.

Когда я пришел из армии, поселился в Петербурге, тогда еще Ленинграде. За это время в школе, где я работал до армии, меня заменили и уже не нуждались в моей работе. В Ленинграде я стал потихоньку ходить в храм, в Преображенский собор. Тогда еще мало было открытых церквей в Питере.

Это был 1988 год − год тысячелетия Крещения Руси. Не помню, почему, а зашел я в храм с моей будущей супругой.

Как вы познакомились?

− Как это обычно бывает, случайно: в гостях, еще до армии. Мы переписывались, будущая супруга моя даже приезжала ко мне в Якутию, где я работал. В начале 1990-го мы повенчались в Нижегородской области. Стали общаться с определенным кругом людей, у которых имелись Евангелие, Ветхий Завет, привезенные из-за границы: это были такие тоненькие книжечки, я до сих пор ношу их с собой. Мы стали читать Писание взахлеб, вырывая книги друг у друга из рук, но ума все равно не хватало все это постигнуть.

В дополнение мы с женой стали посещать какие-то лекции по истории Петербурга, о жизни известных людей, о декабристах. Особенно интересовала культура XIX века, когда все было живое, настоящее. Мне сейчас кажется, что это было некое время прорыва − тогда широко стали читаться лекции общества «Знание» прямо в домах культуры, потом появилось много мемуарной литературы XVIII−XIX веков − мы постепенно постигали то, чем жили люди в то время. Еще не печатали житийные повествования, поэтому мемуары XIX века заменяли в какой-то мере жития: хотя это была другая литература, но она показывала иное понятие бытия, иной вектор человеческого развития. Православная литература стала появляться на прилавках, когда я уже был священником: как-то вдруг стало возможным купить такие книги, как работы о. Серафима (Роуза). Получался такой набор интеллигента…

Я переехал в Нижний Новгород, тогда Горький, устроился работать в областную научную библиотеку; там имелась должность редактора, хотя нечего было редактировать − только карточки. Но главное − там были люди, книги − то, что я любил с самого детства. В своем полуодиноком детстве, проведенном среди книжек, я прочитал все, что было в доме. Так вот, в библиотеке был Отдел ценного фонда, где хранилась, в основном, церковная литература. И был бывший Секретный фонд, в котором находилась антисоветская литература. В ценный фонд за определенными книжками приходили некоторые батюшки − почитать, посмотреть. Так я познакомился с одним священником, стал ездить к нему в область − Сначала просто поговорить, а затем стал учиться алтарничать. Для меня это было открытием Америки! Когда это все началось, я еще не был крещен. Я был такой юноша без бороды, с длинным хвостом, который задумывался, но не знал, как подступиться. Тогда не было катехизации, но внутреннюю катехизацию я все равно проходил.

Питерский период «открытия Америки» для нас с будущей супругой был совместным, не обошлось без искушений восточными ученьями. Я когда в институте учился, многое изучил, мне в принципе все это было уже неинтересно, выработалось спокойное отношение. А в 90-е многие просто сошли с ума - читали все, от Шри Ауробиндо до Кастанеды; де еще Рерихи появились − их учение ходило в распечатках, и все это подсовывалось знакомым с загадочным видом: «Здесь такое, о чем вы еще никогда и нигде не читали». Меня это сильно не задело, слава Богу, я не погрузился в этот «восточный океан», хотя была опасность зачитаться всем, начать практики. Я знаю, что наши друзья настолько этим увлеклись, что потом уже, став православными, все равно не смогли до конца освободить свой ум от влияний Даниила Андреева − в разговорах то там, то здесь проскальзывало что-то. А ведь святитель Феофана Затворник о подобном писал: «Они искали дела доброго, но не надлежащим путем, и надеялись собственными усилиями овладеть тем, что должно ожидать только по милости Божией, как Его дар».

Может быть сейчас, спустя двадцать с лишним лет, это слышать странно, но что-то внутри накапливалось: Евангелие, знакомство с Православием, да еще мама мне с детства подсовывала книжки по истории культуры, − для меня это не была совсем чужая страна, но я ее знал с другой стороны, как культуру, искусство.

А здесь наступил такой период в жизни − я жил в Нижнем, а Марина − в Питере, и мы периодически на выходные ездили друг к другу в гости, не на каждые выходные получалось - уж очень накладно. Хотя тогда это было недорого, даже на самолете. Я помню, два раза в месяц слетать туда-обратно было вполне по силам. Я работал в библиотеке, жена − в народном хозяйстве, директором химчистки.

Вдруг однажды утром я проснулся и понял: надо принять крещение! Я поехал в Петербург и сказал: «Мне надо креститься». Марина была к тому моменту уже крещена. Мы пошли в Преображенский собор. Подошли, как сейчас помню, к свечному ящику, и я очень застенчиво: «Хотим покреститься» − «Да, пожалуйста, в три часа. Но Вы взросленький − Вам обязательно надо с батюшкой поговорить». То есть даже тогда была хотя бы минимальная катехизация. Я записался, вышел батюшка, задал пару вопросов и сказал: «Давай, крестись!» На крещении было человек двадцать разного пола, разного возраста − и дети, и взрослые.

Хотелось бы найти священника, который меня крестил. Теперь я понимаю, что он в соборе был практикант − недавно рукоположенный священник, его звали Владимир. Мне не дали тогда свидетельства о крещении, но я получил брошюру о Московских Патриархах, изданную к 400-летию Патриаршества на Руси. В этой брошюре − цветные картинки и история каждого Патриарха. На ее полях я и написал, какого числа крестился и что эта брошюра − на память о моем крещении.

А когда была первая настоящая Пасха в Вашей жизни?

− Первая осознанная Пасха была в селе, в храме священника, к которому я продолжал ездить. Великий пост у меня тогда был, что называется «для начинающих». Хотя я помню, в армии мы тоже знали, что такое Пасха и когда она. Что-то было в мозгу: все знали, что Пасха − великий день! Мы переехали тогда с Дальнего Востока в Казахстан, где я дослуживал последние два месяца службы. Нас всех вывезли в поле, и стояла у нас одна казарма, которую мы дружно строили. А привезли нас на Пасху, я очень хорошо это помню. На следующий день после того, как мы заселились в казарму, пришел командир и сказал: «Сегодня − выходной! Все спят, отсыпаются, а завтра начнем!» Ко мне подошел один узбек и сказал: «А русские проводят Пасху». Я тогда ответил: «Да, хорошо!» Мы отдыхали в этот день, но главное − у всех у нас было необыкновенно праздничное настроение. Даже сейчас не могу понять − откуда? как?!

Был и еще один пасхальный случай в юности, когда я учился в институте. В Мурманске действовал один-единственный храм, и был он очень далеко, а на праздники туда не пускали молодежь: стояло оцепление из курсантов «мореходки», из милиции. Они пропускали только стариков, остальным попасть нереально. У нас были каникулы, которые удачно пришлись на Пасху, и однокурсница пригласила меня к себе в село. Она была из народности саамов - лопарей. Мы приехали туда как раз в пасхальную ночь. Представьте себе, мы всю ночь ходили по гостям, и в каждом доме нас угощали − была традиция печь на праздник пироги. Пришли к учительнице − она печет пироги, пришли к бабушке − у бабушки уха, пироги, пасха! Вот такой был опыт, может быть, не совсем религиозный, но что-то в нем было, народ все равно переживал и по-своему отмечал этот праздник.

Я помню, как в детстве красили яйца, с ребятами катали их во дворе. Пасха какой-то частичкой все равно присутствовала в нашей жизни. Все это было благодаря бабушке. Она у нас знала больше, чем кто-то другой в нашей семье. Бабушка была такой книжницей − всю жизнь собирала библиотеки, которые у нее пропали в войну, но и потом у нее были тысячи книг на стеллажах по четыре метра выстой. Она читала все, и на задней корочке помечала: «Прочитала 1 сентября 1971 года», − потом там же появилась еще одна надпись: «Прочитала 1 сентября 1982 года». По кругу читала все собрания сочинений. Поскольку дедушка занимал какой-то важный пост, его жене всегда звонили из книжного магазина − знали, что Антонина Иулиановна берет книги. «Привезли собрание сочинений Диккенса, будете брать?» − «Буду!» В районной библиотеке ей единственной давали читать Библию, хотя это была книга «без выдачи». Она мне что-то рассказывала из нее, но читать не давала. Помню на ее бумажках молитвы какие-то, я пытался их учить. «Отче Наш» я не запомнил, но эта молитва была в моем детстве. Еще помню слово «быша» − теперь я знаю, откуда оно, что означает, но вот тогда запомнилось своим необычным звучанием. Бабушка писала все это от руки на листочках. Она не была религиозным человеком в полном смысле этого слова, потому что храма в нашем городе не было. Самые ближайшие находились в отдаленных селах района.

Она жила в своем мире. Все ее предки − а о своей маме, Прасковье Ивановне, она всегда с благоговением рассказывала − жили на Донбассе. Каждый год на Пасху моя прабабушка пешком шла в Киев. Собиралось какое-то количество женщин и бабушек в селе, и Великим постом они шли в Лавру, говели, причащались. Потом возвращались обратно, кто на поезде, кто пешком. Это было ежегодное паломничество. Всю жизнь моя прабабушка так ходила, пока ноги носили. Я думаю, что наши благочестивые предки нас и вытягивали в советское, постсоветское время. Муж Прасковьи Ивановны Юлиан (отчество его не знаю) был замечательным человеком своего времени, по горячему сердцу он вступил в партию, по горячему сердцу потом вышел из нее, за что подвергся гонениям. Во время войны погиб в шахте. Донбасс был оккупирован, бабушка с дедушкой уехали, а остальные родственники остались. Именно там случилась «молодогвардейская» история. В их доме находился штаб немецкой части, а моих родственников выселили в садовый домик.

А Вы свою прабабушку не помните, может, она рассказывала Вам что-то?

Нет, она умерла в 1968 году. Но часть «прабабушкиных» историй до меня дошла. Например, она рассказывала такой случай. Во время войны над их поселком сбили советский самолет, он упал, и все побежали смотреть. Собралась толпа, первым прибежал полицай из своих же, местных. Летчик выпал из самолета, и у него оторвало голову. Этот полицай голову пнул ногой: «Долетался, сталинский сокол!» Тут подходит немецкий офицер к нему − хрясь по лицу: «Ты своих уже предал один раз, и нас предашь так же потом. А это воин, он за Родину свою жизнь отдал. Не смей его своими грязными лапами трогать».

Дедушка мой, супруг Антонины Юлиановны, был родом из-под Питера, корнями − из Свири, известной благодаря Александро-Свирскому монастырю. Дедушка окончил горный институт, учился с кем-то из наших святых, кто в это же время с ним был на курсе. У дедушки была замечательная фамилия − Попов. Возможно, она не священническая, но в XIX веке фамилии давали по принадлежности. Дедушка был золотой человек. В партии он был за правду! Был и директором разных шахт, его всюду любили, как родного отца. Он проработал в шахте практически до последних лет жизни, до восьмидесяти с лишним. Когда уже перестал быть директором, остался в плановом отделе, потом его попросили «уже отдохнуть», и он пошел работать в шахту! Мужики, которые работали под его началом, понимали, что многое ему уже не по силам, поэтому все время просили сделать что-то, что он мог. А дедушка говорил: «Перестану работать − я умру!» Вот такой был человек.

Помню еще идеологическо-политический конфликт в семье. Однажды дедушка принес домой книгу Брежнева «Малая земля»: «Мы обсуждали на шахте, хочу, чтобы дома мы тоже обсуждали ее». На что бабушка взяла книгу и сказала: «Чтобы этого у меня дома не было!»

Предки по отцовской стороне пришли в Донбасс из тульских краев в XIX веке, когда начались разработки угля. Отца я с детства и до сознательного возраста не знал, потом мы встретились − хороший человек; он еще жив, а мама умерла. Он тоже всю жизнь проработал на производстве подводных лодок. Как я понимаю сейчас, он был не последним человеком в этой отрасли. Отец ничего об этом не говорил, потому что нельзя было. Он окончил Ленинградский кораблестроительный институт и всю жизнь этим занимался. Участвовал в ликвидации последствий аварии в 1972 году на подводной лодке, когда там разморозился реактор. Почти все участники той операции уже умерли, и он был в числе ликвидаторов, ничего не имеет, кроме болячек.

Его предки происходили из Тамбовской губернии, и сама фамилия − Пчелинцев − зародилась в Пензенских краях. Мы даже нашли одного новомученика − священник Трифон Пчелинцев; он был расстрелян в 1937 году. Он происходил из Тамбовской области, но служил в Томской, там и был замучен. Но он не прямой мой родственник.

Нашли еще монахиню, расстрелянную в том же 1937 году в Пензе: Анна Пчелинцева из пензенского женского монастыря.

Корни моей семьи можно проследить до бывших военных царских офицеров, не очень родовитых, которые породнились с выходцами из Греции. Был такой род Меломаевых (фамилию, вероятно, они получили в России). Евфер Меломаев переехал в Тамбов, был он мясопромышленником. Моя бабушка − его внучка, Юлия Георгиевна, а отец ее был Георгий Евферович. Бабушка по отцу была типичная гречанка. Да и моя сводная сестра - по внешности эллинка, с черными волосами. И дочь у нас одна тоже выделяется очень − смуглая, черненькая. Вот на таком фундаменте выросли такие сорняки, как я. Я конечно, переживаю, что детство у меня было − типичная безотцовщина! Со всеми последствиями...

А какие это вызывало проблемы?

− Проблема одна − нет отца.

Но ведь многие вырастают без отца?

− Плохо. Конечно, зависит от того, какой отец.

Что же можно посоветовать молодым мамам, которые растят детей без мужа? Как воспитать сына так, чтобы избежать проблемы безотцовщины?

− Мне кажется, не получится так воспитать. Но сейчас по сравнению с семидесятыми годами XX века другое. Думаю, что сейчас в деле воспитания может участвовать крестный и, может быть, отчасти − священник в храме, в который вы ходите. Чем хороша община − там есть живые люди! Главное, надо не замыкаться в себе, а использовать возможности прихода, даже если они очень слабые. Кто-то будет помогать. Родители могут не быть авторитетом для своих детей, а вот другой дядя взрослый − вполне, и это может быть замечательный человек, который не только что-то скажет, но и покажет добрый пример.

Однако все равно семья должна быть семьей. В ней должны быть отец, мать и дети. И не один ребенок в семье, так как может возникнуть проблема с его воспитанием. Мне кажется, два-три ребенка в семье − это тоже недостаточно для семейной общины, для создания атмосферы общения. А когда растут у родителей пять, шесть, десять, двенадцать чад, в семье уже совсем другое настроение. Я немного знаю таких семей, но там все совсем по-иному выстраивается.

− Как Вы стали священником? Вы сами хотели, или Вам предложили, а Вы не стали отказываться?

Когда я крестился, скажу словами князя Мышкина, столько всего хорошего хотел сделать, и не хотел ничего делать плохого. Но столько сделал плохого, и так мало сделал хорошего! Совершенно искренне говорю. Очень быстро я стал священником. Может быть, это было тогда неправильным.

Все было не так. Батюшка, к которому мы ходили, интересовался моей дальнейшей судьбой, но я был не в курсе его планов. Однажды он устроил мне встречу с владыкой Николаем (Кутеповым), тогда он еще не был митрополитом. Мы пообщались: «Ну что же, будем иметь вас в виду, нам образованные люди нужны», - сказал владыка Николай. Я даже уволился с работы, ждал, но никто меня не приглашал, а я готовился: читал Псалтырь, учил псалмы, ходил в храмы − читать по-церковнославянски учился. Меня, помню, прогоняли за многочисленные ошибки: «Так нельзя читать!»

А потом раз − и нашли меня! И это при отсутствии сотовых телефонов, электронной почты: «А мы Вас ищем, Вам к владыке надо». Помню, что это произошло 11 сентября, когда Церковью воспоминается усекновение главы Иоанна Предтечи. В тот день я пошел на службу в Троицкий собор Александро-Невской Лавры. У нас было некое «место сбора» на Невском проспекте − химчистка; там работала наша знакомая, и через нее можно было получать информацию, кто звонил и что хотел передать. Сообщили, что меня ищут. А еще в этот же день мы узнали, что убили отца Александра Меня… Я его видел пару раз по телевизору, книги его тогда до нас еще не дошли, но все это стало для меня знаковым событием: что-то не то, убийство священника. Я поехал к владыке, он говорит: «Если Вы готовы, жду Вас 21 сентября, на Рождество Пресвятой Богородицы». Вот так он меня и рукоположил.

Владыка Николай был строгий?

Он был по-своему строгий, но особенно строг был к глупости: этого он терпеть не мог. Владыка был совершенно эпохальный человек: книголюб, ценитель старины глубокой, каких мало. Он не собирал ювелирные украшения, антиквариат − нет! Коллекционировал тушилки для свечей, щипцы для снятия нагара, в общем, разные артефакты. Когда ездил в заграничные поездки, находил там блошиные рынки и тщательно все изучал, высматривал. В нем было очень много по-детски светлого, однако не все это запомнили из общения с ним. Когда он наказывал, мало не казалось. Но делал он это не просто так, а за дело. И только в близком общении он раскрывался с какими-то совершенно детскими чертами. Хотя он был человек закрытый − берег свое детское внутреннее существо, но порой что-то прорывалось…

Однажды я был у него в храме на службе, потом у нас состоялся простой разговор. Я ему рассказывал свои впечатления о вышедшей незадолго до этого книге об Иоанне Кронштадском. Владыка вдруг так по-детски говорит: «А у меня есть епитрахиль отца Иоанна». И принес мне показать.

Для себя я так определяю его значение в моей жизни: он − реальная связь между тем прошлым временем и настоящим, потому что многое прервалось, даже в богослужениях, в церковной жизни ниточки оказались разорваны. А люди, подобные владыке, являются для нас мостиками. Это не прошлое ради прошлого, а та жизнь, которая была, − она просачивается через таких людей в нашу реальность.

Вот владыка меня рукоположил, сорок дней я «Паки и паки» воззглашал, и потом сразу в священники.

Следующие три года я в деревне служил. Называлась она Малые Мурашки. Владыка Николай тогда так сказал: «Я тебя благословил на приход, год там послужишь. Потом поймешь и будешь еще благодарить меня. Это школа». Я отслужил три года и понял, что школа была та еще! Без этого опыта мне было бы сложно дальше служить, выстраивать свою жизнь.

В деревне, где мне довелось служить, был небольшой деревянный храм, но он никогда не закрывался. Для того, чтобы добраться до церкви, надо было час-полтора ехать до автостанции, потом два часа на автобусе, потом пять километров по полю идти. Приезжал я туда на пятницу, субботу и воскресенье. Если вдруг кто-то умирал, то присылали телеграмму, потому что у нас дома не было телефона, и утром я ехал все готовить. Так вот и общались.

Поскольку село было небольшое, смерть и свадьба были общим делом. Все участвовали и в похоронах, и в поминках. Жили одной большой общиной. Может быть, не все ходили в храм, но все были вместе, заодно. Все между собой родственники − две-три фамилии на все село.

Это было удивительное время моего становления…

Беседовала Юлия Маковейчук

Протоиерей Игорь Пчелинцев Как провести Петров пост? Наступает Петров пост, по-другому его еще называют пост апостольский. Мы знаем, что он заканчивается праздником святых первоверховных апостолов Петра и Павла. Мы знаем, что это пост летний, не такой строгий, как Великий или Успенский, что в это время уже появляются первые свежие овощи, поэтому этот пост в целом легкий. Но, к сожалению, для многих православных христиан этим и заканчиваются смыслы Петрова поста. Попоститься - вот отгуляли Пятидесятницу, наелись скоромного, можно теперь и поговеть. Надо причаститься, поисповедоваться, ну как положено в посты. А для некоторых как и нет этого поста, ну, говорят - «не Великий же пост, нам некогда (нет сил, времени etc.) поститься «все время». Думается, что было бы гораздо логичнее посвятить время этого поста осмыслению апостольства в Церкви. Даже так - посвятить деятельному осмыслению. Прошу понять меня правильно. Было бы слишком дерзновенно взять на себя без благословения апостольское звание, равноапостольных святых не так много в Месяцеслове. Но, тем не менее, каждый христианин все равно должен быть служителем Слова Божия. Слово Христово, сказанное апостолам при Вознесении: Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам; и се, Я с вами во все дни до скончания века. Аминь» (Мф.28:19,20) – определило главную апостольскую задачу. Бог послал Святого Духа апостолам, чтобы они несли весть о воскресении во все концы мира. Через апостолов это послушание установилось в церковной иерархии - у епископов и священников. Епископ и священник, живущий во Христе, старающийся это делать может искренне повторить за Апостолом: «Ибо, если я благовествую, то нечем мне хвалиться, потому что это необходимая обязанность моя, и горе мне, если не благовествую!» (1Кор.9:16); Но это не слагает с мирян обязанности иметь послушание благовестия. Особенно у православных христиан. И очень хорошо, если проверить свои силы мы сможем в течение поста, который в Церкви назван Апостольским. Я бы выделил в этой задаче два основных направления - апостольство внутреннее и апостольство внешнее (прошу не судить категорично за терминологию - слова могут быть и другие, если кто-то усматривает здесь некий «протестантский налет»). Внутреннее - для большинства церковных и еще только ищущих своего пути и места в Церкви людей - наверное, самое важное. Донести Благую Весть о Воскресении Христовом, о покаянии и преображении человека Духом Святым прежде всего до своего сердца и ума. Внутренне, со смирением принять то, что дает человеку ищущему Бога Церковь. Научиться простым вещам (на первый взгляд простым, но и несложным при том) - просто верить, довериться Богу и Его Слову, верить Церкви как матери, просто молиться, как я говорю своим студентам: «Без заламывания рук и закатывания глаз» (образно конечно - просто, значит - разумно и без психического надлома). Есть красивое выражение: «Пост и молитва – это два крыла, которые поднимают христианина в Царство Небесное». Что ж, если это так, и если молитва должна быть проста и разумна, то и пост должен быть прост и разумен. Мы уже обсуждали это во время Великого поста. Пост должен быть по силам и без молекулярно-ингредиентого подхода. Ради Христа. Ради преображения Духом Божиим нашего истлевшего или истлевающего естества. Наша внутренняя убежденность в правоте Слова Божия вместе с покаянием и жизнью в Церкви должна дать нам самое творческое основание для нашего апостольства - мир сердечный, иное, по сравнению с миром суетным отношение к Богу, Церкви, человеку и себе самому. Мир, любовь, прощение, сострадание, сочувствие, боль сердечная о неправде и несправедливости - противоположные ненависти и равнодушию качества души-христианки. Мы должны дать Богу привить эти добрые вещи к ветвям нашей личности. Прирастить нас к Себе Самому, Он - лоза, мы – ветви. И без Него не можем творить ничего. Все в Боге и обретает свою ценность, в том числе и благовествование. Самое приличное занятие в пост. И очень важно апостольство внешнее, потому что, как христиане, мы ответственны и за других, за ближних, далеких, за весь мир. Даже если кажется, что ну никак не может хватить сил нашей души на самого себя, куда уж до целого мира! У одного человека никогда не достанет сил спасти мир - он может только сотрудничать Богу, содействовать исполнению Его воли в мире - чтобы все познали Истину и спаслись …Но наставляйте друг друга каждый день,.. чтобы кто из вас не ожесточился, обольстившись грехом» (Евр.3:12-13). Во времена «дикого рынка» и навязчивого маркетинга мы научились бояться тех, кто обещает нам что-то хорошее. В таком контексте, евангельское слово «благовествовать» может испугать человека. Мы по душевной робости боимся предлагать нашу веру другим, как если бы речь шла о товаре. Мы имеем чувство уважения к окружающим и не желаем, чтобы о нас подумали, что мы навязываем свою точку зрения или пытаемся в чем-то «самом верном и правильном стопроцентно убедить». Особенно, если речь идет о такой личной теме для разговора, как доверие Богу. Для христиан, возвещать Благую Весть воскресения не значит говорить об учении, наборе параграфов и пунктов, который следует выучить наизусть. Благовествовать – значит, в первую очередь, свидетельствовать о внутреннем преображении человеческого существа. Господь Иисус Христос возвращал каждому человеку его ценность и достоинство с бесконечным уважением. Благовествовать – не только значит говорить с кем-то об Иисусе или о Православии как таковом, а, намного глубже, привлечь внимание человека к тому, насколько он ценен для Бога. Так об этом говорили и святые отцы и многие подвижники, знающие о действии благодати Святого Духа в человеке. Но наше внешнее свидетельство о Христе и Церкви может проистекать только из последствий внутреннего апостольства, усвоения себе через законные церковные средства - пост, молитву, милостыню, Таинства (сколько уже говорилось об этом!) жизни во Христе. Иначе наши слова не будут иметь духовной силы. Они и нам самим ничего не скажут. Я недавно нашел очень светлое христианское рассуждение, мне показалось, что оно очень подходит к нашему разговору о внутреннем и внешнем апостольстве каждого христианина. Поэтому вместо традиционой притчи, я хотел бы завершить заметку о Петровом посте такими словами, исполненными любви Христовой: 1. Люди бывают неразумны, нелогичны и эгоистичны – все равно прощайте их. 2. Если вы проявили доброту, а люди обвинили вас в тайных личных побуждениях – все равно проявляйте доброту. 3. Если вы добились успеха, то у вас может появиться множество мнимых друзей и настоящих врагов – все равно добивайтесь успеха. 4. Если вы честны и откровенны, то люди могут вас обманывать – все равно будьте честны и откровенны. 5. То, что вы строили годами, может быть разрушено в одночасье – все равно продолжайте строить. 6. Если вы обрели счастье, то вам могут завидовать – все равно будьте счастливы. 7. Добро, которое вы сотворили сегодня, люди позабудут завтра – все равно творите добро. 8. Делитесь с людьми самым лучшим из того, что у вас есть, и им этого никогда не будет достаточно – все равно продолжайте делиться с ними самым лучшим. В конце концов, вы убедитесь, что все это было между Богом и вами и никогда не было между вами и ними. 9. Неважно, кто и что говорит о вас – принимайте все с улыбкой и продолжайте делать свое дело. 10. Молитесь вместе и пребывайте в единстве.

В ЖЖ и Игорь Пчелинцев в ФБ, любезно пригласил меня в гости - поснимать службу, экстерьер храма, а также поужинать в церковной трапезной и запечатлеть собственноручно установленную о.Игорем и его сыном цветную подсветку церковного парка. На самом деле, приезжали мы несколько раз, но здесь я собрала в одном репортаже фотографии с двух визитов в это интереснейшее место на границе Тель-Авива и Яффо.

Отец Игорь приехал на Святую Землю со своей семьей из Нижнего Новгорода, и за короткое время успел объехать весь Израиль и сильно продвинуться в изучении иврита. Познакомились мы, как ни удивительно, когда-то на страницах этого журнала, а сегодня у меня на рабочем столе стоят два свежесорванных граната, подаренных о.Игорем к Рош а-Шана.

Храм Петра и Тавифы находится в ведении Русской духовной миссии (Московский патриархат) в Иерусалиме. Рядом с церковью находится гробница праведной Тавифы, где она, согласно местному преданию, была похоронена. Захоронение украшено византийскими мозаиками V-VI веков, а над гробницей устроена часовня.

Храм был построен на участке, приобретенном при участии архимандрита Антонина (Капустина) в 1868 году. Еще до строительства современного здания церкви на участке земли был построен приют для православных паломников, прибывавших в Палестину через порт Яффо, выкопан колодец, посажены плодовые и декоративные деревья.

Как правило, маршрут паломников лежал в Иерусалим через Лод и Абу-Гош в сопровождении охраны и представителей Русской Духовной Миссии в Иерусалиме, а с 1882 года и

Императорского Православного Палестинского Общества. Здешний приют для паломников стал еще более значимым после открытия станции железной дороги в Яффо.

Церковь апостола Петра была спроектирована при участии архимандрита Антонина, который долгое время был настоятелем посольских церквей в Афинах и в Константинополе, где имел возможность изучить греко-византийское зодчество, а колокольня храма, освященного во имя святого апостола Петра и праведной Тавифы, является самой высокой точкой Яффо.

— Отец Игорь, чем я могу отблагодарить вас?

— Ну, можете огород вскопать.

Если у кого-то еще есть стереотип об образе православных священников, общение с отцом Игорем может изменить его раз и навсегда. Он - он один из тех доброжелательных, интересных людей, с чувством юмора, сдобренным приличной порцией иронии, - знакомство с которым добавляет немаленькие кусочки пазла в общую картину мира.

Среди прихожан церкви - жители многих городов Израиля, не только центра, но и Севера, и Юга. На воскресные службы сюда приезжают даже из Беер-Шевы. По словам о.Игоря, южнее Иерусалима нет ни одной православной церкви, так что по праздникам в особенности, здесь, в Яффо, собираются десятки людей.

Большинство постоянных посетителей - как приезжающие в Израиль жители России и других стран, так и постоянные жители Израиля. Здесь же проводят обряды Крещения, Венчания, в общем, община живет активной жизнью.

А это необычный прихожанин. К Русской православной церкви он отношения не имеет, однако периодически сюда, сами по себе, заходят и чернокожие молящиеся.

9 марта 2018 года в актовом зале домового храма святой мученицы Татианы при МГУ имени М.В. Ломоносова состоится открытие фотовыставки протоиерея Игоря Пчелинцева «40 фотографий Святой Земли».

Отец Игорь ― известный фотограф , член Союза журналистов России, фотограф журнала «Русское фото», член Королевского фотографического общества (Великобритания).

За несколько лет службы на Святой Земле отец Игорь сделал множество ее уникальных фотографий.

На открытии прозвучит видеоприветствие священника, а также выступит журналист и переводчик (Афины) Максим Клименко.

Время работы: в будние дни ― с 10.00 до 20.00, в выходные и праздничные дни ― после Литургии до 20.00.

ВХОД СВОБОДНЫЙ.

ПРОТОИЕРЕЙ ИГОРЬ ПЧЕЛИНЦЕВ

В 1986 г. окончил Мурманский государственный педагогический институт, по специальности «Учитель истории, обществоведения и английского языка».

По распределению работал в средней школе поселка Чульман в Якутии. После службы в армии трудился редактором и старшим библиотекарем в областной научной библиотеке города Горький.

В 1990 году стал священником, служил в храмах Нижнего Новгорода.

В 2010 г. был направлен в Русскую духовную миссию в Иерусалим.

ПУТЬ К ФОТОГРАФИИ

«Я не фотограф, я просто батюшка с фотоаппаратом . Стал снимать в десять лет, когда на день рождения мне подарили камеру «Чайка-М», которая на обычной пленке давала 72 кадра вместо 36.

Азы фотографии постигал без системы : по детским журналам и в фотокружке. Но больше всего мне помогали школьные уроки рисования и музеи (в самых разных городах и особенно в Питере), по которым водила меня мама. Она была специалистом по ремонту подводных лодок, и поэтому мы объездили с ней полстраны, живя в городах, где размещались оборонные судоверфи. Мама учила меня читать и понимать музыку и картины , объясняла мне, что художник имел в виду в своем произведении и какими средствами с мог донести до зрителя свои идеи.

Тогда я много снимал на «Чайку-М», а потом были «Вилия-авто», «Зенит», «Зенит-ТТЛ». Кроме того, я использовал и широкоформатный аппарат «Любитель», но из-за дефицита широкой пленки аппарат забросил. Мне всегда очень нравился процесс создания фото , так как проявлять и печатать приходилось самому. Вспоминаю, как мы глянцевали фотографии на зеркале в ванной комнате, проглаживая их утюгом. И вот в десятом классе мама подарила мне настоящий электрический глянцеватель — это было событие!

И все-таки сегодня я чувствую недостаток систематического базового фотообразования . Существует масса вещей, которые надо знать, как таблицу умножения, — на уровне рефлексов и автоматизма, а это у меня получается не всегда (видимо, это и есть непрофессионализм). Но знакомство с живописью, знание и понимание приемов и школ, умение читать живописное произведение — все это мне очень помогает строить кадр и находить нужный образ».

ЧТО СНИМАЕТ

«Я снимаю всё, но отдаю предпочтение портрету и жанру . Как любому художнику, мне интересно необычно показать обычное . Я бы побоялся употреблять слово «самовыражение», но уверен, что мысли автора, его сердечная боль, радость и благодарность Богу должны легко прочитываться зрителем. Для меня очень важна композиция , ибо она больше, чем компоновка объектов в кадре. Фотограф-христианин не должен забывать о духовной композиции снимка, о гармоничном раскрытии Божьего замысла о том или ином событии. Нужно понимать, что фотограф несет ответственность перед Богом и людьми за то, что представляет зрителю».

МЫСЛИ О ФОТОИСКУССТВЕ

«Музыканты любимой мной группы Secret Garden как-то назвали своё творчество музыкой к ещё не снятому кинофильму. Если перефразировать эту мысль, то настоящая фотография отзывается в человеческом сердце ещё не написанной музыкой . Фотография требует сосредоточения, внутреннего молчания и размышлений — того же, что и наша духовная жизнь. Сегодня человека окружает много бесполезного шума: городского, технического, навязчивые звуки со всех сторон.

Кажется, что враг приложил массу усилий, чтобы лишить человека тишины. Но именно внутренняя тишина и необходима, чтобы услышать Христа в своей душе . И в этом фотография способна помочь. Уже только за то можно полюбить «написанное светом» (photo-grapho).

Миссионерский потенциал фотографии огромен , ведь мы можем по-христански рассказать о красоте Божьего мира, о церковной жизни, о великолепии наших храмов… Наконец, можем показать отражение неизреченного света на лицах людей, любящих Бога и стремящихся следовать за Христом . Эта молчаливая проповедь сама по себе может быть очень доходчивой. Главное, фотография не должна сеять уныние и печаль, не должна служить разрушению человеческого сознания. А для этого просто не нужно лгать. Ведь даже говоря о трагедиях, мы способны увидеть и показать Свет, который в любом испытании сияет во тьме, открывая двери спасения.

Существует выражение: снимает не камера, снимает человек. Я бы добавил, что снимать должен фотограф с чистым сердцем . Только тогда на снимках можно будет увидеть действие благодати Божией в мире ».