М.: 2010. - 647 с. М.: 2001. - 607 с.

Курс лекций создан на основе экспериментальной программы по педагогике. В его структурную основу положены закономерности развития педагогического знания и логика целостного педагогического процесса. По-новому, с учетом плюралистических подходов раскрываются теоретико-методологические и общие основы педагогики. Особое внимание уделено психологическим аспектам педагогических явлений, пониманию детской личности как субъекта воспитания и обучения. Методы воспитания впервые рассматриваются в качестве системы способов, охватывающей взаимодействие детей и взрослых на всех этапах целостного учебно-воспитательного процесса. При изложении теории и методов обучения учтены новаторские идеи педагогов-практиков. Содержание учебно-воспитательного процесса раскрыто на основе современных научно-педагогических принципов и анализируется с учетом изменений, происходящих в системе общественных отношений и форм общественного сознания.

Формат: pdf (2010 , 64 7с.)

Размер: 12 ,8 Мб

Скачать: drive.google

Формат: doc (2001 , 607с.)

Размер: 3,2 Мб

Скачать: yandex.disk

СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ 3
РАЗДЕЛ I. ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ПЕДАГОГИКИ 7
ЛЕКЦИЯ 1. ОСНОВНЫЕ КАТЕГОРИИ 7 ПЕДАГОГИКИ 7
ФИЛОСОФСКИЕ ОБЩЕМЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ КАТЕГОРИИ 7 - ОСНОВА НАУЧНОГО ПОЗНАНИЯ 7
ОСНОВООБРАЗУЮЩИЕ КАТЕГОРИИ СМЕЖНЫХ 8 С ПЕДАГОГИКОЙ НАУК 8
СОБСТВЕННО ПЕДАГОГИЧЕСКИЕ КАТЕГОРИИ 10
ВОСПИТАНИЕ КАК РОДОВАЯ КАТЕГОРИЯ 13
КАТЕГОРИИ САМОРАЗВИТИЯ И САМОСТАНОВЛЕНИЯ ДЕТСКОЙ ЛИЧНОСТИ 15
ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ КАК ЦЕНТРАЛЬНАЯ ВИДОВАЯ КАТЕГОРИЯ 17
ЦЕЛОСТНЫЙ ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС КАК КАТЕГОРИЯ ПРАКТИЧЕСКОЙ РЕАЛИЗАЦИИ ВОСПИТАНИЯ 19
ОБРАЗОВАНИЕ И ОБУЧЕНИЕ КАК ИНТЕГРИРУЮЩИЕ ВИДОВЫЕ КАТЕГОРИИ 21
Вопросы и задания 27
Литература для самостоятельной работы 27
ЛЕКЦИЯ 2. ВОСПИТАНИЕ КАК ОБЩЕСТВЕННОЕ ЯВЛЕНИЕ И ВОСПИТАТЕЛЬНЫЙ ПРОЦЕСС 28
ПОНЯТИЕ ВОСПИТАНИЯ КАК ОБЩЕСТВЕННОГО ЯВЛЕНИЯ. 28
ЕДИНСТВО ВОСПИТАНИЯ И ЖИЗНИ 28
ПРОТИВОРЕЧИЯ КАК ИСТОЧНИК И ДВИЖУЩАЯ СИЛА ВОСПИТАНИЯ 33
Вопросы и задания 39
Литература для самостоятельной работы 40
ЛЕКЦИЯ 3. ОБУЧЕНИЕ КАК ОБЩЕСТВЕННОЕ ЯВЛЕНИЕ 41
СУЩНОСТЬ И ФУНКЦИИ ОБУЧЕНИЯ 41
ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ - МЕТОДОЛОГИЧЕСКАЯ ОСНОВА ОБУЧЕНИЯ 45
Вопросы и задания 49
Литература для самостоятельной работы 49
ЛЕКЦИЯ 4. ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ КАК ОБЩЕСТВЕННОЕ ЯВЛЕНИЕ 50
ПОНЯТИЕ ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ 50
ЦЕЛЬ ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ 54
ПЕДАГОГИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ 65
Вопросы и задания: 71
Литература для самостоятельной работы: 71
ЛЕКЦИЯ 5. РЕБЕНОК КАК СУБЪЕКТ ВОСПИТАНИЯ 72
СУЩНОСТЬ И ПУТИ ФОРМИРОВАНИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЛИЧНОСТИ 72
ПЕРИОДИЗАЦИЯ ДЕТСТВА И ОСОБЕННОСТИ РАЗВИТИЯ ДЕТЕЙ РАЗЛИЧНЫХ ВОЗРАСТНЫХ ГРУПП 75
ПОТРЕБНОСТИ И СТАНОВЛЕНИЕ СОЗНАНИЯ ДЕТЕЙ РАЗЛИЧНЫХ ВОЗРАСТНЫХ ГРУПП 79
ДЕТСКАЯ ОДАРЕННОСТЬ 84
Вопросы и задания 92
Литература для самостоятельной работы 92
ЛЕКЦИЯ 6. ПЕДАГОГИКА КАК ОБЩЕСТВЕННАЯ НАУКА. ОБЪЕКТ, ПРЕДМЕТ, ПРИНЦИПЫ И
МЕТОДЫ НАУЧНО-ПЕДАГОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ 93
ЗАКОНЫ ВОСПИТАНИЯ КАК ПРЕДМЕТ ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ НАУКИ 93
ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ И ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ 98
ПРОЦЕСС КАК ПРЕДМЕТ ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ НАУКИ 98
ПРИНЦИПЫ И МЕТОДЫ ОРГАНИЗАЦИИ НАУЧНО-ПЕДАГОГИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ 101
Вопросы и задания 107
Литература для самостоятельной работы 107
ЛЕКЦИЯ 7. ЛОГИЧЕСКИЕ И ЭСТЕТИЧЕСКИЕ КРИТЕРИИ ИСТИННОСТИ ПЕДАГОГИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ 108
ПРОБЛЕМА КРИТЕРИЕВ ИСТИНЫ В ПЕДАГОГИКЕ 108
СУБЪЕКТИВНО-ОБЪЕКТИВНЫЕ КРИТЕРИИ ИСТИННОСТИ ПЕДАГОГИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ 109
ЭСТЕТИКА ПРОЦЕССА И РЕЗУЛЬТАТОВ ВОСПИТАНИЯ - КРИТЕРИИ ИСТИННОСТИ ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ
ДЕЯТЕЛЬНОСТИ 113
Вопросы и задания 118
Литература для самостоятельной работы 118
РАЗДЕЛ II ОБЩИЕ ОСНОВЫ ОРГАНИЗАЦИИ ЦЕЛОСТНОГО УЧЕБНО-ВОСПИТАТЕЛЬНОГО ПРОЦЕССА 119
ЛЕКЦИЯ 8. СУЩНОСТЬ, СТРУКТУРА, ПРОТИВОРЕЧИЯ, ПРИНЦИПЫ И ТЕХНОЛОГИЯ УЧЕБНО-ВОСПИТАТЕЛЬНОГО ПРОЦЕССА 119
ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС: СТРУКТУРА И ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ 119
ДИАЛЕКТИКА ПЕДАГОГИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА 124
ПРИНЦИПЫ И ЗАКОНОМЕРНОСТИ ПЕДАГОГИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА 128
ТЕХНОЛОГИЯ УЧЕБНО-ВОСПИТАТЕЛЬНОГО ПРОЦЕССА 135
Вопросы и задания 141
Литература для самостоятельной работы 141
ЛЕКЦИЯ 9. ЦЕЛОСТНОСТЬ И ОБЩАЯ СОДЕРЖАТЕЛЬНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА УЧЕБНО-ВОСПИТАТЕЛЬНОГО ПРОЦЕССА 142
СУЩНОСТЬ ЦЕЛОСТНОСТИ УЧЕБНО-ВОСПИТАТЕЛЬНОГО ПРОЦЕССА 142
ОСНОВНЫЕ СОДЕРЖАТЕЛЬНЫЕ КОМПОНЕНТЫ ЦЕЛОСТНОГО УЧЕБНО-ВОСПИТАТЕЛЬНОГО ПРОЦЕССА 145
Вопросы и задания 155
Литература для самостоятельной работы 155
ЛЕКЦИЯ 10. ДЕТСКИЙ ВОСПИТАТЕЛЬНЫЙ КОЛЛЕКТИВ КАК ОСНОВНАЯ СОДЕРЖАТЕЛЬНАЯ ФОРМА ЦЕЛОСТНОГО УЧЕБНО-ВОСПИТАТЕЛЬНОГО ПРОЦЕССА, ЯДРО ВОСПИТАТЕЛЬНОЙ СИСТЕМЫ 156
СУЩНОСТЬ, СОДЕРЖАТЕЛЬНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА, СТРУКТУРА ДЕТСКОГО ВОСПИТАТЕЛЬНОГО КОЛЛЕКТИВА 156
ПЕДАГОГИЧЕСКИЕ ФУНКЦИИ, СТАДИИ И МЕХАНИЗМЫ СТАНОВЛЕНИЯ ДЕТСКОГО ВОСПИТАТЕЛЬНОГО
КОЛЛЕКТИВА 160
САМОДЕЯТЕЛЬНЫЕ ГРУППЫ И «НЕФОРМАЛЬНЫЕ»ОБЪЕДИНЕНИЯ 167
Вопросы и задания 171
Литература для самостоятельной работы 172
ЛЕКЦИЯ 11. ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ СТАТУС И ФУНКЦИИ ОРГАНИЗАТОРОВ ЦЕЛОСТНОГО ПРОЦЕССА ВОСПИТАНИЯ 173
АВТОРИТЕТ ПЕДАГОГОВ И ВОСПИТАННИКОВ 173
ВОСПИТАТЕЛЬНАЯ ФУНКЦИЯ ДИРЕКТОРА ШКОЛЫ 178
СУЩНОСТЬ, ФУНКЦИИ, ФОРМЫ, ПЛАНИРОВАНИЕ РАБОТЫ КЛАССНОГО РУКОВОДИТЕЛЯ 184
ВОСПИТАТЕЛЬНАЯ ФУНКЦИЯ УЧИТЕЛЯ 188
ВОСПИТАТЕЛЬНАЯ ФУНКЦИЯ РОДИТЕЛЕЙ 194
Вопросы и задания 198
Литература для самостоятельной работы 198
ЛЕКЦИЯ 12. МЕТОДЫ ВОСПИТАНИЯ, ПЕДАГОГИЧЕСКОЕ ОБЩЕНИЕ, ИНДИВИДУАЛЬНОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ В СИСТЕМЕ ЦЕЛОСТНОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА 199
СУЩНОСТЬ И ОСНОВЫ КЛАССИФИКАЦИИ МЕТОДОВ ВОСПИТАНИЯ 199
МЕТОДЫ ОРГАНИЗАЦИИ И САМООРГАНИЗАЦИИ ДЕТСКОГО ВОСПИТАТЕЛЬНОГО КОЛЛЕКТИВА, ПОВСЕДНЕВНОГО ОБЩЕНИЯ, ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ, САМОДЕЯТЕЛЬНОСТИ И ПЕДАГОГИЧЕСКОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ 201
ПЕДАГОГИЧЕСКОЕ ОБЩЕНИЕ 221
ИНДИВИДУАЛЬНО-ЛИЧНОСТНОЕ ВОСПИТАТЕЛЬНОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ПЕДАГОГА И ВОСПИТАННИКА 226
Вопросы и задания 231
Литература для самостоятельной работы 232
ЛЕКЦИЯ 13. ПЕДАГОГИЧЕСКОЕ ИСКУССТВО И МАСТЕРСТВО 233
СУЩНОСТЬ И ОСНОВНЫЕ КОМПОНЕНТЫ ПЕДАГОГИЧЕСКОГО ИСКУССТВА 233
СУЩНОСТЬ И СФЕРЫ ПРОЯВЛЕНИЯ ПЕДАГОГИЧЕСКОГО МАСТЕРСТВА 239
Вопросы и задания 246
Литература для самостоятельной работы 246
ЛЕКЦИЯ 14. ДИАГНОСТИКА ПЕДАГОГИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА 247
СУЩНОСТЬ ДИАГНОСТИКИ, ОБЪЕКТЫ И СУБЪЕКТЫ ДИАГНОСТИРОВАНИЯ 247
ФУНКЦИИ ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ ДИАГНОСТИКИ 249
МЕТОДОЛОГИЯ И МЕТОДЫ ДИАГНОСТИРОВАНИЯ 251
Вопросы и задания 255
Литература для самостоятельной работы 256
РАЗДЕЛ III СОДЕРЖАНИЕ ЦЕЛОСТНОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА 257
ЧАСТЬ 1. ТЕОРИЯ И СОДЕРЖАНИЕ ВОСПИТАНИЯ В ЦЕЛОСТНОМ УЧЕБНО-ПЕДАГОГИЧЕСКОМ ПРОЦЕССЕ 257
ЛЕКЦИЯ 15. ФОРМИРОВАНИЕ НАУЧНОГО МИРОВОЗЗРЕНИЯ У ШКОЛЬНИКОВ В ЦЕЛОСТНОМ УЧЕБНО-ВОСПИТАТЕЛЬНОМ ПРОЦЕССЕ 257
СУЩНОСТЬ, НАЗНАЧЕНИЕ, ФУНКЦИИ МИРОВОЗЗРЕНИЯ 257
ФОРМИРОВАНИЕ У ШКОЛЬНИКОВ ОСНОВ НАУЧНОГО МИРОВОЗЗРЕНИЯ В УЧЕБНО-ВОСПИТАТЕЛЬНОМ ПРОЦЕССЕ 259
ВОСПИТАТЕЛЬНАЯ ФУНКЦИЯ РЕЛИГИИ 264
ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ВОСПИТАНИЕ КАК ЧАСТЬ ФОРМИРОВАНИЯ МИРОВОЗЗРЕНИЯ ШКОЛЬНИКОВ 265
ЭКОЛОГИЧЕСКОЕ ВОСПИТАНИЕ КАК ЧАСТЬ ФОРМИРОВАНИЯ МИРОВОЗЗРЕНИЯ ШКОЛЬНИКОВ 269
Вопросы и задания 273
Литература для самостоятельной работы 274
ЛЕКЦИЯ 16. ГРАЖДАНСКОЕ ВОСПИТАНИЕ ШКОЛЬНИКОВ В ЦЕЛОСТНОМ УЧЕБНО-ВОСПИТАТЕЛЬНОМ ПРОЦЕССЕ 275
СУЩНОСТЬ, ФУНКЦИИ И СИСТЕМА ГРАЖДАНСКОГО ВОСПИТАНИЯ 275
ПАТРИОТИЧЕСКОЕ И ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНОЕ ВОСПИТАНИЕ 280
ОБЩЕЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ГРАЖДАНСКОГО ВОСПИТАНИЯ 280
ПРАВОВОЕ ВОСПИТАНИЕ 283
Вопросы и задания 287
Литература для самостоятельной работы 288
ЛЕКЦИЯ 17. ТРУДОВОЕ ВОСПИТАНИЕ ШКОЛЬНИКОВ В ЦЕЛОСТНОМ УЧЕБНО-ВОСПИТАТЕЛЬНОМ ПРОЦЕССЕ 289
СУЩНОСТЬ, ФУНКЦИИ ТРУДА И ТРУДОВОГО ВОСПИТАНИЯ 289
СИСТЕМА ТРУДОВОГО ВОСПИТАНИЯ 290
СТРУКТУРА И НРАВСТВЕННО-ЭСТЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ 299
ПРОЦЕССА ТРУДА 299
Вопросы и задания: 302
Литература для самостоятельной работы: 303
ЛЕКЦИЯ 18. НРАВСТВЕННОЕ ВОСПИТАНИЕ ШКОЛЬНИКОВ В ЦЕЛОСТНОМ УЧЕБНО-ВОСПИТАТЕЛЬНОМ ПРОЦЕССЕ 304
МОРАЛЬ КАК ФОРМА ОБЩЕСТВЕННОГО СОЗНАНИЯ, ВОЗДЕЙСТВИЯ И ВОСПИТАНИЯ 304
СУЩНОСТЬ И «МЕХАНИЗМЫ» НРАВСТВЕННОГО ВОСПИТАНИЯ 306
СПЕЦИФИКА ПРОЦЕССА НРАВСТВЕННОГО ВОСПИТАНИЯ КРИТЕРИИ НРАВСТВЕННОЙ ВОСПИТАННОСТИ 315
Вопросы и задания 321
Литература для самостоятельной работы 321
ЛЕКЦИЯ 19. ЭСТЕТИЧЕСКОЕ ВОСПИТАНИЕ ШКОЛЬНИКОВ В ЦЕЛОСТНОМ УЧЕБНО-ВОСПИТАТЕЛЬНОМ ПРОЦЕССЕ 322
СУЩНОСТЬ И ФУНКЦИИ ЭСТЕТИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ 322
СУЩНОСТЬ, ЗАДАЧИ, СИСТЕМА ЭСТЕТИЧЕСКОГО ВОСПИТАНИЯ 325
ЭСТЕТИЧЕСКОЕ ВОСПИТАНИЕ В ПРОЦЕССЕ ОБУЧЕНИЯ 329
ЭСТЕТИЧЕСКОЕ ВОСПИТАНИЕ ВО ВНЕКЛАССНОЙ И ВНЕШКОЛЬНОЙ РАБОТЕ 331
КРИТЕРИИ ЭСТЕТИЧЕСКОЙ ВОСПИТАННОСТИ 333
Вопросы и задания 336
Литература для самостоятельной работы 336
ЛЕКЦИЯ 20. ФИЗИЧЕСКОЕ ВОСПИТАНИЕ ШКОЛЬНИКОВ В ЦЕЛОСТНОМ УЧЕБНО-ВОСПИТАТЕЛЬНОМ ПРОЦЕССЕ 337
СУЩНОСТЬ И ФУНКЦИИ ФИЗИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ 337
СУЩНОСТЬ И СИСТЕМА ФИЗИЧЕСКОГО ВОСПИТАНИЯ ШКОЛЬНИКОВ 339
ФИЗИЧЕСКИЕ И НРАВСТВЕННО-ЭСТЕТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ПОЛОВОГО ВОСПИТАНИЯ ДЕТЕЙ 343
ФИЗИЧЕСКИЕ И НРАВСТВЕННЫЕ АСПЕКТЫ АНТИАЛКОГОЛЬНОГО И АНТИНИКОТИНОВОГО ВОСПИТАНИЯ 348
Вопросы и задания 352
Литература для самостоятельной работы 352
ЛЕКЦИЯ 21. СОЗНАТЕЛЬНАЯ ДИСЦИПЛИНА КАК РЕЗУЛЬТАТ ЦЕЛОСТНОГО УЧЕБНО-ВОСПИТАТЕЛЬНОГО ПРОЦЕССА 353
СУЩНОСТЬ СОЗНАТЕЛЬНОЙ ДИСЦИПЛИНЫ 353
ВОЗРАСТНЫЕ АСПЕКТЫ ФОРМИРОВАНИЯ СОЗНАТЕЛЬНОЙ ДИСЦИПЛИНЫ 353
ПУТИ И СПОСОБЫ ФОРМИРОВАНИЯ СОЗНАТЕЛЬНОЙ ДИСЦИПЛИНЫ 356
Вопросы и задания 360
Литература для самостоятельной работы 360
ЧАСТЬ 2 ТЕОРИЯ ОБУЧЕНИЯ (ДИДАКТИКА) 361
ЛЕКЦИЯ 22. СОДЕРЖАНИЕ СРЕДНЕГО ОБЩЕГО ОБРАЗОВАНИЯ 361
ИСТОРИЧЕСКИЕ И СОВРЕМЕННЫЕ ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ СРЕДНЕГО ОБЩЕГО ОБРАЗОВАНИЯ 361
СУЩНОСТЬ И ИСТОЧНИКИ СОДЕРЖАНИЯ ОБРАЗОВАНИЯ 365
ПРИНЦИПЫ ФОРМИРОВАНИЯ СОДЕРЖАНИЯ ОБЩЕГО СРЕДНЕГО ОБРАЗОВАНИЯ 367
Вопросы и задания 375
Литература для самостоятельной работы 375
ЛЕКЦИЯ 23. ОБУЧЕНИЕ КАК ПРОЦЕСС 376
УЧЕБНЫЙ ПЛАН ШКОЛЫ 376
КЛАССИФИКАЦИЯ УЧЕБНЫХ ПРЕДМЕТОВ 376
СУЩНОСТЬ, ФУНКЦИИ, СТРУКТУРА ШКОЛЬНЫХ 381
ПРОГРАММ И УЧЕБНИКОВ 381
СТРУКТУРА И ДИНАМИКА ПРОЦЕССА ОБУЧЕНИЯ 384
ДВИЖУЩИЕ СИЛЫ ПРОЦЕССА ОБУЧЕНИЯ 391
Вопросы и задания: 396
Литература для самостоятельной работы: 396
ЛЕКЦИЯ 24. ФОРМЫ ОРГАНИЗАЦИИ ПРОЦЕССА ОБУЧЕНИЯ 397
СУЩНОСТЬ, ФУНКЦИИ, ПРИРОДА УЧЕБНОЙ ФОРМЫ, ОСНОВНЫЕ И ОБЩИЕ ЭЛЕМЕНТЫ ЕЕ СТРУКТУРЫ 397
КЛАССНО-КАБИНЕТНАЯ, УРОЧНО-ПОЛИМОРФНАЯ СИСТЕМА ОБУЧЕНИЯ 401
ТИПЫ И СТРУКТУРЫ УРОКА И ДРУГИХ ФОРМ ПОЗНАВАТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ 404
ТИПЫ И СТРУКТУРА ФОРМ ОРГАНИЗАЦИИ ТРУДОВОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ШКОЛЬНИКОВ 415
ТИПЫ И СТРУКТУРА ФОРМ ОРГАНИЗАЦИИ ТВОРЧЕСКИ-ПРАКТИЧЕСКОЙ И ФИЗКУЛЬТУРНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ШКОЛЬНИКОВ 419
ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ ФОРМ ОБУЧЕНИЯ 424
Вопросы и задания 426
Литература для самостоятельной работы 426
ЛЕКЦИЯ 25. МЕТОДЫ ОБУЧЕНИЯ 427
СУЩНОСТЬ, ПРИРОДА, ФУНКЦИИ МЕТОДОВ ОБУЧЕНИЯ 427
ПРИНЦИПЫ И СУЩНОСТЬ КЛАССИФИКАЦИИ МЕТОДОВ ОБУЧЕНИЯ 432
РАЗВЕРНУТАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ПОЭТАПНЫХ МЕТОДОВ ОБУЧЕНИЯ 435
Вопросы и задания 451
Литература для самостоятельной работы 452
РАЗДЕЛ IV ПРОБЛЕМЫ НАРОДНОГО ОБРАЗОВАНИЯ, ШКОЛОВЕДЕНИЯ И ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ НАУКИ 453
ЛЕКЦИЯ 26. ШКОЛА НА ПУТЯХ ПЕРЕСТРОЙКИ 453
ВОКРУГ РЕФОРМЫ ШКОЛЫ 1980-Х ГОДОВ 453
КРИТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ «ПЕДАГОГИКИ СОТРУДНИЧЕСТВА» КАК «ИДЕОЛОГИИ ОБНОВЛЕНИЯ ШКОЛЫ» 458
КРИТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ КОНЦЕПЦИИ ОБЩЕГО СРЕДНЕГО ОБРАЗОВАНИЯ ВРЕМЕННОГО НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОГО КОЛЛЕКТИВА «БАЗОВАЯ ШКОЛА» 463
Вопросы и задания 470
Литература для самостоятельной работы 471
ЛЕКЦИЯ 27. ПЕРСПЕКТИВЫ РАЗВИТИЯ ШКОЛЫ И ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ НАУКИ В КОНЦЕ XX-НАЧАЛЕ XXI ВЕКА 472
СОВРЕМЕННОЕ НАПОЛНЕНИЕ НАУЧНЫХ ПРИНЦИПОВ ОРГАНИЗАЦИИ ШКОЛЫ И ПЕДАГОГИКИ 472
СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ КОНЦЕПЦИЙ ОБЩЕГО СРЕДНЕГО ОБРАЗОВАНИЯ 478
ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ РАЗВИТИЯ ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ НАУКИ И ЕЕ ВЗАИМОСВЯЗИ С ПРАКТИКОЙ 490
Вопросы и задания 498
Литература для самостоятельной работы 498

Культуры. Он прожил очень длинную жизнь, в которой были лишения, гонения, а также грандиозные свершения на научной ниве, признание не только на родине, но и по всему миру. Когда Дмитрия Сергеевича не стало, в один голос заговорили: он был совестью нации. И в этом высокопарном определении нет натяжки. Действительно, Лихачёв являл собой пример самоотверженного и неотступного служения Родине.

Он родился в Санкт-Петербурге, в семье инженера-электрика Сергея Михайловича Лихачёва. Жили Лихачёвы скромно, но находили возможности не отказываться от своего увлечения - регулярных посещений Мариинского театра , вернее, именно балетных спектаклей. А летом снимали дачу в Куоккале , где Дмитрий приобщился к среде артистической молодежи. В 1914 году он поступил в гимназию, впоследствии сменил несколько школ, так как система образования менялась в связи с событиями революции и Гражданской войны. В 1923 году Дмитрий поступил на этнолого-лингвистическое отделение факультета общественных наук Петроградского университета. В какой-то момент вошел в студенческий кружок под шуточным названием «Космическая академия наук». Участники этого кружка регулярно собирались, читали и обсуждали доклады друг друга. В феврале 1928-го Дмитрий Лихачёв был арестован за участие в кружке и осужден на 5 лет «за контрреволюционную деятельность». Следствие длилось полгода, после чего Лихачёв был отправлен в Соловецкий лагерь.

Опыт жизни в лагере Лихачёв назвал потом своим «вторым и главным университетом». Он сменил на Соловках несколько видов деятельности. Например, работал сотрудником Криминологического кабинета и организовывал трудовую колонию для подростков. «Из всей этой передряги я вышел с новым знанием жизни и с новым душевным состоянием , - рассказывал Дмитрий Сергеевич в интервью. - То добро, которое мне удалось сделать сотням подростков, сохранив им жизнь, да и многим другим людям, добро, полученное от самих солагерников, опыт всего виденного создали во мне какое-то очень глубоко залегшее во мне спокойствие и душевное здоровье» .

Лихачёв был освобожден досрочно, в 1932 году, причем «с красной полосой» - то есть с удостоверением о том, что он - ударник строительства Беломорско-Балтийского канала, и это удостоверение давало ему право проживать где угодно. Он вернулся в Ленинград, работал корректором в издательстве Академии наук (получить более серьезную работу мешало наличие судимости). В 1938-м стараниями руководителей Академии наук СССР с Лихачёва была снята судимость. Тогда Дмитрий Сергеевич поступил на работу в Институт русской литературы АН СССР (Пушкинский Дом). В июне 1941-го защитил кандидатскую диссертацию по теме «Новгородские летописные своды XII века». Докторскую диссертацию ученый защитил после войны, в 1947-м.

Дмитрий Лихачев. 1987 год. Фотография: aif.ru

Лауреат государственной премии СССР Дмитрий Лихачёв (слева) беседует с русским советским писателем Вениамином Кавериным на VIII cъезде писателей СССР. Фотография: aif.ru

Д. С. Лихачев. Май 1967 года. Фотография: likhachev.lfond.spb.ru

Войну Лихачёвы (к тому времени Дмитрий Сергеевич был женат, у него было две дочери) пережили частично в блокадном Ленинграде . После страшной зимы 1941–1942 годов их эвакуировали в Казань. После пребывания в лагере здоровье Дмитрия Сергеевича было подорвано, и он не подлежал призыву на фронт.

Главной темой Лихачёва-ученого стала древнерусская литература . В 1950 году под его научным руководством были подготовлены к изданию в серии «Литературные памятники» Повесть временных лет и «Слово о полку Игореве» . Вокруг ученого собрался коллектив талантливых исследователей древнерусской литературы. С 1954-го года до конца жизни Дмитрий Сергеевич возглавлял сектор древнерусской литературы Пушкинского Дома. В 1953-м Лихачёв был избран членом-корреспондентом Академии наук СССР. На тот момент он уже пользовался непререкаемым авторитетом среди всех ученых-славистов мира.

50-е, 60-е, 70-е годы - невероятно насыщенное для ученого время, когда вышли важнейшие его книги: «Человек в литературе Древней Руси», «Культура Руси времени Андрея Рублева и Епифания Премудрого», «Текстология», «Поэтика древнерусской литературы», «Эпохи и стили», «Великое наследие». Лихачёв во многом открыл широкому кругу читателей древнерусскую литературу, сделал все, чтобы она «ожила», стала интересной не только специалистам-филологам.

Во второй половине 80-х и в 90-е авторитет Дмитрия Сергеевича был невероятно велик не только в академических кругах, его почитали люди самых разных профессий, политических взглядов. Он выступал как пропагандист охраны памятников - как материальных, так и нематериальных. С 1986 по 1993 год академик Лихачёв был председателем Российского фонда культуры, избирался народным депутатом Верховного совета.

В.П. Адриановой-Перетц и Д.С. Лихачев. 1967 год. Фотография: likhachev.lfond.spb.ru

Дмитрий Лихачев. Фотография: slvf.ru

Д.С. Лихачев и В.Г.Распутин. 1986 год. Фотография: likhachev.lfond.spb.ru

Дмитрий Сергеевич прожил 92 года, в течение его земного пути в России несколько раз сменились политические режимы. Он родился в Санкт-Петербурге и умер в нем же, но жил и в Петрограде, и в Ленинграде… Выдающийся ученый через все испытания пронес веру (причем его родители были из старообрядческих семей) и выдержку, всегда оставался верен своей миссии - хранить память, историю, культуру. Дмитрий Сергеевич пострадал от советской власти, но не стал диссидентом, всегда находил разумный компромисс в отношениях с вышестоящими, чтобы иметь возможность делать свое дело. Совесть его не была замарана ни одним неблаговидным поступком. Как-то он написал о своем опыте отбывания срока на Соловках: «Я понял следующее: каждый день - подарок Бога. Мне нужно жить насущным днем, быть довольным тем, что я живу еще лишний день. И быть благодарным за каждый день. Поэтому не надо бояться ничего на свете» . В жизни Дмитрия Сергеевича было много-много дней, каждый из которых он наполнял трудом по преумножению культурного богатства России.

Дмитрий Сергеевич Лихачёв (1906-1999) — советский и российский филолог, культуролог, искусствовед, академик РАН (АН СССР до 1991 года). Председатель правления Российского (Советского до 1991 года) фонда культуры (1986—1993). Автор фундаментальных трудов, посвящённых истории русской литературы (главным образом древнерусской) и русской культуры. Ниже размещена его заметка "О науке и ненауке". Текст приводится по изданию: Лихачев Д. Заметки о русском. — М. : КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2014.

О науке и ненауке

Научная работа - это рост растения: сперва она ближе к почве (к материалу, к источникам), затем она поднимается до обобщений. Так с каждой работой в отдельности и так с общим путем ученого: до широких («широколиственных») обобщений он имеет право подниматься только в зрелые и пожилые годы. Мы не должны забывать, что за широкой листвой скрывается прочный ствол источников, работы над источниками. Составитель известного словаря английского языка доктор Самюэль Джонсон утверждал: «Знание бывает двух видов. Мы либо знаем предмет сами, либо знаем, где можно найти о нем сведения». Это изречение имело в английском высшем образовании огромную роль, ибо было признано, что в жизни самое необходимое знание (при наличии хороших библиотек) — второе. Поэтому экзаменационные испытания в Англии проводятся часто в библиотеках с открытым доступом к книгам.

Проверяется в письменном виде: 1) насколько хорошо учащийся умеет пользоваться литературой, справочниками, словарями; 2) насколько логично он рассуждает, доказывая свою мысль; 3) насколько хорошо он умеет излагать мысль письменно. Все англичане умеют хорошо писать письма. В стремлении проявить ученость и проницательность ученые-искусствоведы и палеографы часто преувеличивают и перенапрягают свои возможности точных атрибуций и датировок. Это выражается, например, в «точном» определении района, из которого происходит икона, не учитывающем то обстоятельство, что иконописцы постоянно переезжали из одного места в другое. Выражается это и в «точном» определении времени, к которому относится тот или иной почерк. «Первая четверть такого-то века» или «последняя четверть такого-то века». Как будто бы писец не мог работать 50 лет и более, не приноравливая свой почерк к тому или иному вступившему в моду почерку. Или как будто писец не мог учиться у старика, да еще где-либо в захолустье.

Однако точность «определений», иногда с точностью до десятилетия, придает «вес» ученому в глазах окружающих. Мне вспоминается, как мой школьный товарищ Сережа Эйнерлинг (правнук известного издателя «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина) показал мне в самом начале 20-х годов выменянные им документы Соляной конторы XVIII века. В эти документы завертывались селедки на рынке. Они были получены им из «списанных» залежей петроградских архивов. Торговцы охотно меняли эти документы на обычную газетную бумагу — фунт на фунт. Наменял этих документов и я (тем более что жили мы на казенной квартире Первой государственной типографии — теперь «Печатный Двор», и всякой бумаги для обменов у нас было много). Меня очень интересовала красота почерков: у каждого писца — свой почерк. Были почерки суховатые, свойственные XVIII веку, а были и очень размашистые — точь-в-точь XVII век. Документы в большинстве случаев имели даты.

Когда я занимался в университете палеографией у академика Е.Ф. Карского, я принес ему часть документов и он объяснил мне наличие архаичных почерков на датированных документах середины XVIII века: документы были из городов Русского Севера. Туда «культура» доходила медленно, учителями писцов могли быть старики. А не будь дат у документов? Современные «эрудированные» палеографы непременно определили бы их «концом XVII века» или чем-то вроде этого. Разве что догадались бы проверить водяные знаки... А разве с иконами не могло быть того же самого? Сам я пишу уже лет семьдесят. За это время мой почерк менялся: стал менее разборчивым — сказывается возраст, но отнюдь не эпоха. Хотя и в Новое время почерки меняются по времени.

Академик А. С. Орлов сохранял некоторые старые начертания букв, типичные для XIX века: буква «т», например. В создании различных искусствоведческих псевдотеорий и обобщений огромную роль играет суетность исследователей: стремление «сказать свое слово», дать свое определение, название, скрыв, однако, свою зависимость от предшественников или «неприятных» им современников. Иногда искусствоведы (и литературоведы тоже) не ссылаются на своих современников, чтобы отделиться от них по соображениям группового характера или из простой человеческой неприязни. В недавно вышедшей книге лучшего нашего знатока древнерусского искусства — Г. К. Вагнера — «Канон и стиль в древнерусском искусстве» (М., 1987) есть глава «Постановка проблемы», где с замечательной объективностью и нейтральностью анализируются взгляды на стили в древнерусском искусстве различных ученых начиная с XIX века. В ней ничего не говорится о личных взаимоотношениях между искусствоведами, но, зная эти взаимоотношения, следует пожалеть — как много проигрывает теория от внетеоретических эмоций и эгоизма исследователей, стремящихся к «самоутверждению» или к умалению значения своих современников.

Кстати, существует несколько упрощенных способов создания «новых» подходов и методов в гуманитарных науках. Один из них, самый распространенный, — это объявить необходимость комплексности. Отсюда в педагогике родился в 20-е годы нелепый комплексный метод в преподавании. Комплексные подходы время от времени появлялись в искусствоведении, в литературоведении, в различных вспомогательных дисциплинах. Что скажешь против необходимости «комплексности»? А впечатление — новой игрушки в руках у ученых.

Вторичность в науке. Вторичность — явление, захлестывающее разные стороны культуры. Наука, и в частности литературоведение, также подвержена этому явлению. Ученые часто создают новые гипотезы не на основании «сырого» материала, а видоизменяя старые, уже бывшие в употреблении гипотезы и теории, со всеми приводимыми в них фактами. Это еще лучшая форма вторичности. Хуже, когда ученый пытается поставить себя выше науки и начинает, как милиционер, регулировать движение: этот прав, тот не прав, такому-то следует подправиться, а этому — не заходить слишком далеко. Раздает похвалы и шлепки, кого-то милостиво поощряет и пр. Такая вторичность особенно плоха тем, что создает ученому ложный (к счастью, недолговечный) авторитет. Всякий, кто берет в руки палку, начинает внушать невольный страх — как бы от него не попало.

Ко вторичности в науке приближается по чисто внешнему сходству историографический подход. Но историография, если она настоящая, — это не вторичная наука. Историограф науки изучает тоже сырой материал и может прийти к интересным выводам. Впрочем, и историографии в широкой мере грозит вторичность. Вторичность — вроде соединительной ткани. Она грозит разрастанием и вытеснением живых, «работающих» клеток. Блаженный Августин: «Я знаю, что это такое, только до той поры, пока меня не спросят — что же это такое!» Ученый не обязательно должен всегда отвечать на вопросы, но он безусловно должен их правильно ставить. Иногда заслуга правильной постановки вопросов может оказаться даже более важной, чем нечеткий ответ. Человек не обладает истиной, но неутомимо ее ищет. Яркое научное воображение позволяет ученому в первую очередь не столько предлагать решения, сколько выдвигать все новые и новые проблемы. Наука растет не только накоплениями утверждений, но и накоплением их опровержений.

В. И. Вернадский, известный всему миру своими научными обобщениями, писал: «Настоящей научной работой кажется опыт, анализ, измерение, новый факт, — а не обобщение». Правда, рядом он зачеркивает эту мысль, отрицает ее всеобщность, но все-таки... (Страницы автобиографии В. И. Вернадского. М., 1981, с. 286). В письмах из Америки и Канады В.И. Вернадский поражается «роскошью университетского образования», «широтой возможностей научной работы» и малыми результатами. 6 августа 1913 года он пишет из Торонто: «Крупных талантливых личностей мало. Берется всё организацией, средствами; многочисленностью работников. То, что нам показывал вчера Николь, — детский лепет, о котором странно рассуждать серьезно...» Николь — канадский ученый, профессор Кингстонского университета. Похоже, что мы вступили в тот же период развития науки, всегда берем многочисленностью, а не талантом больших в науке личностей. В 20-е годы академик Стеклов не хотел давать вакансии академика для С. Ф. Платонова и сказал между прочим: «Науки делятся на естественные и противоестественные». С.Ф. Платонов нашелся и ответил: «Науки делятся на общественные и антиобщественные».

Гёте принадлежит высказывание: «Призрак не видят вдвоем». Эта мысль может быть распространена и на одновременность создания какой-либо сложной теории двумя людьми. Однако бывают случаи, когда какое-либо открытие как бы назревает, состояние науки «позволяет» его сделать. Одновременность открытий в науке и в технике (а может быть, и стилистических и идейных решений в искусстве). В 1825 году Янош Болаи получил письмо от своего отца, предупреждавшего своего сына о необходимости скорее опубликовать свою геометрическую теорию, ибо «надо признать, что некоторые вещи имеют, так сказать, свою эпоху, в коей их в разных местах находят одновременно». В самом деле, в феврале 1826 года Н.И. Лобачевский представил доклад, в котором содержалась аналогичная теория, с новым решением проблемы V постулата Эвклида о параллельных прямых. Историки науки должны заняться специальным изучением одновременности некоторых открытий разными людьми (Попов и Маркони и пр.). В общем плане истории культуры это крайне важно.

А по поводу Лобачевского я бы прибавил еще следующее. Часто открытия делаются играя, в качестве шутливого, веселого предположения. Как кажется, Лобачевский первоначально не придавал особенно серьезного значения своему открытию. В искусстве (особенно в живописи) многое шло от эпатирования, озорства, шутки. Когда я спросил Б.В. Томашевского, правильно ли описал историю литературоведческого формализма Виктор Эрлих в своей книге на этот сюжет, Б.В. Томашевский ответил мне: «Он не заметил, что мы вначале просто хулиганили». В науке знакомое должно идти перед незнакомым. Запредельное торможение. Хирург Лев Моисеевич Дулькин рассказал мне о том, как совершенно постороннее и часто пустое явление отвлекает от главного. Профессор читал лекцию. Во время лекции ассистент вносит непонятный стеклянный экран и ставит его перед аудиторией. Потом входит снова и начинает по нему бить. Кончает и уходит. Профессор обращается к одному студенту, потом к другому, к третьему и т. д., спрашивает: «О чем я только что говорил?» Никто не знает. Глупость (экран, битье по нему) целиком отвлекла студентов от лекции. То же и в научной работе: глупые склоки, «проработки» и прочее могут целиком парализовать работу научного учреждения.

Мне неоднократно в своих выступлениях приходилось писать и говорить, что доступ к архивным материалам должен быть более открытым, свободным. Научная работа (особенно текстологическая) требует использования по той или иной теме всех рукописных источников (об этом я пишу и в двух изданиях своей книги «Текстология»). У нас же все чаще в архивохранилищах решают — эту рукопись выдать, а эту — не выдавать, и решение это зачастую произвольно. Особенно надо приучать пользоваться первоисточниками научную молодежь — а она-то все чаще оказывается стеснена в читальных залах рукописных отделов. Рукописные книги и рукописи надо выдавать почаще — от этого зависит, кстати сказать, и их сохранность. Исследователь контролирует состояние рукописей, контролирует архивиста, проверяя, так ли он «опознал» рукопись. Я мог бы привести десятки примеров, когда рукописи считались «пропавшими» в результате того, что они подолгу не попадали в руки исследователю и не отождествлялись.

Доступность источника — и рукописного документа, и книги, и редких журналов или старых газет — кардинальная проблема, от которой зависит развитие гуманитарной науки. Преграждение доступа к источникам ведет к застою, принуждая исследователя топтаться на площадке одних и тех же фактов, повторять банальности, и в конце концов отделяет его от науки. Не должно быть никаких закрытых фондов — ни архивных, ни библиотечных. Как достичь такого положения — этот вопрос должен быть обсужден широкой научной общественностью, а не решаться в ведомственных кабинетах. Свобода доступа к животворным культурным ценностям — наше общее право, право всех и каждого, и обязанность библиотек и архивов — обеспечить осуществление этого права на деле. Прослыть эрудитом проще всего, зная немного, но именно то, чего не знают другие.

Если бы мне пришлось издавать журнал (литературоведческий или культурологический), я бы сделал в нем три главных раздела: 1) статьи (обязательно краткие, сжатые — без фразеологических штампов и излишеств; в целом — не больше полулиста); 2) рецензии (отдел открывался бы общим обзором книг, вышедших за определенный промежуток времени: можно за год по темам, и состоял бы в основном в подробных разборах книг); 3) заметки и поправки (типа тех, что дает И.Г. Ямпольский в «Вопросах литературы»); это внесло бы дисциплину и чувство ответственности в авторский труд, подтянуло бы авторов.

Д.А. Гольдгаммер. Самовнушение при научных исследованиях (журнал «Научное слово», 1905, кн. X, с. 5-22). Очень интересная статья. На многих примерах она показывает давно известный факт: как результаты наблюдений и экспериментов подгоняются под выводы. Но важно в ней и ново то, что эта «подгонка» совершается часто бессознательно. Исследователь так убежден в заранее составленных им выводах, что во всем видит их подтверждение и действительно не видит ничего, что им противоречит. Хотя автор ограничивается «точными» науками, но в еще большей мере это касается ведь и гуманитарных дисциплин. В литературоведческой текстологии — это сплошь да рядом. Достаточно посмотреть работы по текстологии «Задонщины»: вариант хуже, — значит, он вторичный, вариант лучше, — значит, исправили предшествующее чтение, которое было хуже. Уже совсем не уследишь за «самовнушением» в более широких обобщениях, когда необходимо охарактеризовать особенности творчества того или иного автора.

Но самовнушение распространяется не только на творцов, но и на читателей, на зрителей, слушателей. И тут оно играет иногда положительную роль. Репутация автора или художника заставляет внимательнее относиться к их творчеству: читать, смотреть, слушать. А читатель, зритель и слушатель должны быть «искательны», внимательны, вдумчивы, особенно если это касается «трудных» творцов: Пастернака, Мандельштама, постимпрессионистов, сложных композиторов. Иногда читателю, зрителю, слушателю кажется в результате самовнушения, что он понимает. Ну и пусть кажется! В конце концов поймет или отбросит. Но без периода пытливых поисков всем трем не обойтись. Если все трое хотят совершенствовать свое познание искусства. Увеличение знаний о явлении ведет иногда к уменьшению его понимания.

В литературоведении вместо исследований все больше развиваются «наднаучные» работы: «ученый» больше всего толкует о том, кто прав, кто нет, кто на правильном пути, а кто скосил с него и пр. В инквизиции была должность «квалификатора». Квалификатор определял — что есть ересь и что ересью не является. В нау ке квалификаторы ужасны. Их много в литературоведении. Ларошфуко: «Человек всегда имеет в себе достаточно мужества, чтобы перенести несчастия других». Добавим: а ученый — неудачи чужого эксперимента или его фактическую ошибку. Б. А. Романов сказал про одного историка, увеличивавшего список своих работ обилием рецензий: «Он расплевывает свои рецензии направо и налево». Там, где нет аргументов, там есть мнения. В одной из своих рецензий Б. А. Ларин написал: «Самой сильной частью книги приходится признать ее оглавление — попытку систематизации вопросов, — разработка же их (т. е. вся книга. — Д. Л.) поверхностна и примитивна». Убийственно точно.

В начале 30-х годов, в пору «перестройки» Академии наук кто-то (не назову фамилии) читал доклад о Пушкине в Большом конференц-зале главного здания Академии наук в Ленинграде. По окончании доклада, когда все расходились, в толпе у дверей Е.В. Тарле воздел руки кверху и произнес: «Я, конечно, понимаю, что это Академия наук, но в зале все же были люди с высшим образованием». Вчера читался доклад по советской литературе в Отделении литературы и языка. Я не выдержал и ушел, а знакомым сказал: «Мы-то ко всему привыкли, но стыдно было стенографисток». Ньютон открыл закон земного тяготения, но он не строил гипотез — что это такое, чем объясняется и т. п. Ньютон об этом декларативно заявил: он сказал, что не строит гипотез о том, чего не знает. И этим он не затормозил развития науки (со слов академика В. И. Смирнова. 15.IV.1971 г.).

Прогресс — это в значительной мере дифференциация и специализация внутри некоторого «организма». Прогресс в науке — это тоже дифференциация, специализация, усложнение изучаемых вопросов, появление все новых и новых проблем. Количество поднимающихся в науке вопросов значительно обгоняет количество ответов. Следовательно, наука, позволяющая пользоваться силами природы (в широком смысле), одновременно увеличивает количество тайн бытия. Одно из самых больших удовольствий для автора — выход его книги или статьи. Но... удовольствие это падает с выходом каждой следующей книги: вторая книга — уже половина восторга от первой, третья — треть, четвертая — четверть и т. д. Чтобы сохранить это удовольствие, надо, чтобы труды были новыми, не повторялись — были как бы каждый раз «первыми». Книга должна быть «неожиданностью» — и для читателя, и для самого автора

Недостаточно быть рыбой, чтобы стать хорошим ихтиологом: это выражение можно применить к одной старой фольклористке из деревни, считавшей себя высшим авторитетом в делах народного творчества. Раздраженный пустыми социологизированиями одного литературоведа, В.А. Десницкий сказал: «Из этого Пушкину штанов не сошьешь». Резерфорд сказал: «Научная истина проходит три стадии своего признания: сперва говорят — „это абсурд“, потом — „в этом что-то есть“ и, наконец, «это давно известно!». Вся соль здесь в том, что каждое из этих суждений Резерфорд называет «признанием»! «Инверсионная система» в науке: доказательная система строится для той или иной концепции. Соответственно подбираются документы и т. д. С. Б. Веселовский писал: «Никакое глубокомыслие и никакое остроумие не могут возместить незнания фактов» (Исследования по истории опричнины. 1963, с. 11).

В. А. Десницкий (бывший семинарист) называл сотрудников Пушкинского Дома, обладающих учеными степенями, «рясофорными». Барабанный бой эрудиции: имена, названия, цитаты, библиографические сноски — нужные и ненужные. Выражение Изоргиной: «заботливые эрудиты». Анатоль Франс: «Наука непогрешима, но ученые часто ошибаются». Из «Истории одного города» Салтыкова-Щедрина. Один из параграфов Устава «О нестеснении градоначальников законами» гласит: «Ежели чувствуешь, что закон полагает тебе препятствие, то, сняв оный со стола, положи под себя». Напрасно думают, что это не относится к науке. «Где, хотел бы я знать, тот тяжеловес, который в состоянии вбить в семь-восемь страничек... историю и теорию, обзоры и методы» (из статьи Марлена Кораллова). «М. А. Лифшиц по праву таланта и авторитета занял в искусствоведении милицейский пост, чтобы регулировать движение. Но поток не повернул вспять, а стал просто обходить постового...» (М. Кораллов).

«Избирательное мышление» — бедствие в науке. Ученый, согласно этому избирательному мышлению, выбирает для себя только то, что подходит для его концепции. Ученый не должен становиться пленником своих концепций. Суеверия порождаются неполным знанием, полуобразованностью. Полуобразованные люди наиболее опасны для науки: они «всё знают». А.С. Пушкин в «Наброске статьи о русской литературе»: «Уважение к минувшему — вот черта, отличающая образованность от дикости». Сорные идеи растут особенно быстро. «Престижные публикации» ученых: 1) для увеличения числа работ (списка работ); 2) для участия в том или ином сборнике, где появление имени ученого само по себе почетно; 3) для участия в каком-либо большом научном споре («присоединение к спору» — «и я имею в этом свое мнение»); 4) для того чтобы войти в историографию вопроса (особенно часты статьи этого рода в спорах о датировках документа); 5) для того чтобы напомнить о себе в каком-либо солидном журнале; 6) для того чтобы выказать свою эрудицию. И т. д. Все эти публикации засоряют науку.

Искусственное раздувание объемов статей: 1) путем подробного и ненужного в ряде случаев изложения историографии вопроса; 2) путем искусственного увеличения библиографических сносок, включения в сноски работ, имеющих малое отношение к изучаемой проблеме; 3) путем подробного изложения пути, которым автор дошел до того или иного вывода. И т. д. Шаблон в темах научных статей: 1) статья ставит себе целью показать ограниченность той или иной концепции; 2) дополнить аргументацию по тому или иному вопросу; 3) внести историографическую поправку; 4) пересмотреть дату создания того или иного произведения, поддержав уже высказанную точку зрения, особенно если она принадлежит влиятельному ученому. И пр. Все это часто простая наукообразность, но которую трудно выявить. Известность и репутация ученого — совершенно различные явления.

Десять самооправданий плагиатора. Как оправдывается плагиат в научных работах. Во-первых, отмечу, что на плагиат решается прежде всего начальник, а не подчиненный или уж равный у равного. А оправдания следующие: 1) он (жертва) работает по моим идеям; 2) мы с ним (жертвой) работали вместе (вместе — часто означает разговор, подсказку и пр.); 3) я его (жертвы) руководитель; 4) весь институт или вся лаборатория работает, утверждает плагиатор, по «моим» идеям, по «моей» методике и пр. (а к чему, вообще говоря, сводится тогда роль научного руководителя учреждения — на то он и руководитель); 5) заимствование — общее место в науке, всем известное положение, банальность, не стоящая какой-либо сноски, отсылки и пр. Кто же этого положения не знает? 6) я на него и сослался (а сослался на второстепенное положение или в очень общей форме, не дающей читателю понять — что же взято у жертвы); 7) а он сам списал это положение у такого-то (в расчете, что проверять не станут, — особенно если ссылка сделана без точного указания источника); 8) а у меня другое (перефразировка, создание нового термина для того же понятия); 9) а у меня совсем другой материал (если материала много, положение оправдывается другими примерами, этот способ действует особенно легко); 10) положить идею молодого ученого в основу коллективного труда, возглавляемого «заслуженными именами». Вообще — бороться с индивидуальными трудами и стремиться создавать труды коллективные.

Способов обойти совесть бесконечно много. Но результат один: в науке не появляются новые крупные имена, наука хиреет, появляются «тайные труды» — тайные, чтобы не овладели ими бесталанные «организаторы науки». Наука часто мстит скептикам. Когда Вольтеру сказали, что высоко в Альпах нашли рыбий костяк, он презрительно спросил, не завтракал ли там постящийся монах. К. Честертон: «Во времена Вольтера люди не знали, какое следующее чудо удастся им разоблачить. В наши дни мы не знаем, какое следующее чудо нам придется проглотить» (из книги Честертона о Франциске Ассизском). Полузнайство в науке ужасно. Считается, что в науке могут хорошо руководить плохие ученые. Они берутся из полузнаек, ставятся в директора и заведующие и обычно направляют науку по узким тропам мелкого техницизма, которые ведут к быстрому и мимолетному успеху (или к полным провалам, когда такие полузнайки стремятся к авантюризму в науке).

Никогда нельзя полагаться на сведения одного рода, на одну аргументацию. Это хорошо может быть продемонстрировано на следующем «математическом» анекдоте. С математиком посоветовались: как обезопасить себя от появления террориста с бомбой в самолете? Ответ математика: «Возить с собой бомбу в портфеле, так как по теории вероятностей очень мало шансов на то, чтобы в самолете одновременно оказались две бомбы». Еще один вид суетности в науке: стремиться обладать «изысканными знаниями». Это возможно, и такого рода снобизм продолжает существовать, хотя и реже, чем в предшествующие столетия. Длинный язык — признак короткого ума. Самое легкодостижимое и одно из главных достоинств научного доклада (доклада как такового) — краткость. Малый прогресс в большом деле важнее большого прогресса в малом (а может быть, я не прав?). Ошибка, признанная вовремя, — не ошибка. В научном коллективе необходимы не директивы и распоряжения, а сотрудничество. И главная задача руководителя — достичь этого сотрудничества.

«Ответственный работник» — этот «термин» обычно понимается в смысле «важный», «высокопоставленный начальник», а надо понимать точно согласно значению самих слов: работник, ответственный за свои поступки, за свои распоряжения и поступки. Он не поднят над своими поступками, а подчинен им, подчинен своим обязанностям, наказуем за всякую неправду, этим работником сделанную. С ответственного работника больший спрос, чем с обычного работника. «Ответственный работник» противопоставлен обычному, а не «безответственному» работнику, ибо последний вообще не работник. Всякий работник отвечает за свою работу. Работа и работник составляют некое единство. Это особенно ясно в научном труде: ученый — это его труды, открытия. В этом он в той или иной степени бессмертен. Хорошая работа не просто сделана хорошим работником, но она сама создает хорошего работника. Работа и работник плотно связаны двухсторонней связью. Какая утонченная месть, какое злое издевательство: хвалить человека за то, в чем он явно не проявился!

Все книги автора: Лихачев Д. (35)

Лихачев Д. Развитие русской литературы X-XVII веков

ВВЕДЕНИЕ

В данной работе я стремлюсь дать некоторые обобщения для построения будущей теоретической истории русской литературы Х-XVII вв.
Термин «теоретическая история» может вызвать возражения. Могут предположить, что все остальные истории литератур тем самым как бы объявляются «нетеоретическими». Поэтому мне нужно определить свое отношение к традиционным историям различных литератур.
Само собой разумеется, что не может быть истории литературы без теоретических обобщений. Даже само отсутствие обобщений есть в каком-то отношении обобщение - выражение своего отношения к литературному процессу. Обобщением являются и периодизация, и расположение материала по главам, и отнесение произведений к тому или иному периоду или жанру, и последовательность расположения материала, и самый отбор материала (авторов, произведений и пр.), и многое другое, без чего невозможны любые курсы, учебники и истории литератур.
Однако изложение авторами своего понимания процесса развития или просто течения литературы соединяется в традиционных историях литератур с пересказом общеизвестного фактического материала, с сообщением элементарных сведений, касающихся авторов и их произведений. Такое соединение того и другого нужно в учебных целях, нужно в целях популяризации литературы и литературоведения, нужно для тех, кто хотел бы пополнить свои знания, понять авторов и произведения в исторической перспективе. Традиционные истории литературы необходимы и всегда останутся необходимыми.
Цель теоретической истории другая. У читателя предполагается некоторый необходимый минимум знаний, сведений и некоторая начитанность в древней русской литературе. Исследуется лишь характер процесса, его движущие силы, причины возникновения тех или иных явлений, особенности историко-литературного движения данной страны сравнительно с движением других литератур.
Все семь веков древней русской литературы долгое время представлялись в слабо расчлененном виде. Хронология многих произведений не была установлена, особенности отдельных периодов не были выявлены. Поэтому очень часто древнерусские литературные произведения охотнее рассматривались в общих курсах древней русской литературы по жанрам, чем в хронологическом порядке.
Решительный переход к историческому рассмотрению древней русской литературы стал возможен тогда, когда успехи в изучении истории русского летописания позволили уточнить не только датировки летописей и летописных сводов, но и хронологию заключенных в них многих и многих литературных произведений. История летописания расставила отчетливые хронологические вехи.
Вот почему инициатива В. П. Адриановой-Перетц, широко включившей в историю русской литературы XI-XVII вв. русское летописание, оказалась очень плодотворной для исторического рассмотрения всего обширного семивекового литературного материала. Первые тома тринадцатитомной «Истории русской литературы», выпущенные в 1940-1948 гг., и их своеобразный предварительный конспект в первом томе учебника по истории русской литературы под общей редакцией В. А. Десницкого (М., 1941) (оба эти издания одушевлялись теоретической мыслью В. П. Адриановой-Перетц) были, по существу, первыми историями русской литературы, в которых исторический принцип оказался проведен последовательно и глубоко.
Почему же необходимо возвращаться к вопросу об историческом смысле отдельных эпох в истории русской литературы X-XVII вв.?
Как это ни странно, в истории русской литературы XI- XVII вв. яснее предстают перед нами отличия друг от друга мелких периодов, чем своеобразие и значение целых эпох.
Так, например, относительно отчетливо выступают перед нами особенности XII первой четверти XIII в. сравнительно с особенностями литературы Киевской Руси- XI в.; особенности второй половины XVI в. сравнительно с первой; особенности отдельных десятилетий XVII в.
И т. д. В целом понятен и смысл перемен, происходивших в пределах десятилетий и полувековий, но характер и смысл литературных явлений, присущих более крупным периодам, выявлен гораздо менее отчетливо, и значение этих периодов не уточнено. Не случайно, что в отношении их приняты обычно не литературные характеристики, а чисто исторические.
Подходы к определению изменений в пределах десятилетий и в пределах нескольких веков принципиально различны. В первом случае на передний план выступает зависимость историко-литературных изменений от исторических событий, во втором-зависимость литературы от особенностей исторического развития в целом. Для определения первых различий необходимо наблюдение над единичными явлениями литературы, для определения вторых - широкие обобщения огромного материала и суммирование их в характеристиках эпох, основанных в значительной мере на чувстве стиля - стиля эпохи. Как бы ни были трудны определения эпох сравнительно с определением коротких периодов, их необходимо сделать даже и для того, чтобы выяснить исторический смысл изменений на коротких дистанциях.
В данной работе рассматривается историко-литературный смысл четырех эпох в их целом: эпохи стиля монументального историзма (X-XIII вв.), Предвозрождения (XIV-XV вв.), эпохи второго монументализма (XVI в.) и века перехода к литературе нового времени (XVII в.).
Выделенной оказалась только проблема барокко. Почему? * Это будет объяснено в соответствующих главах, но уже сейчас необходимо сказать, что, исследуя процесс, нельзя слепо следовать этому процессу и располагать весь материал в строго хронологическом порядке. Иногда корни нового явления уходят глубоко в прошлое, и тогда исследователь должен возвращаться назад. Гораздо чаще явление, ярко проявившееся в определенное время, в дальнейшем остается, как бы «застревает» в литературе и продолжает в ней жить и претерпевать различные изменения. Это связано с тем, что история культуры есть не только история изменений, но и история накопления ценностей, остающихся живыми и действенными элементами культуры в последующем развитии. Так, например, поэзия Пушкина - это не только явление той эпохи, в которую она создавалась, завершение прошлого, но и явление нашего времени, нашей культуры. То же мы можем сказать и о всех произведениях древней русской литературы-в той мере, в какой они читаются и участвуют в культурной жизни современности или являются следствием предшествующего развития.
Явления культуры не имеют строгих хронологических границ.
Построение теоретической истории русской литературы требует усовершенствования самой методики исследования литературы как некоего макрообъекта. Выработка этой методики - дело будущего.
Для изучения макрообъектов в физике в последнее время создана статистическая физика. Как известно, Норберт Винер считал статистическую физику наиболее важной из наук, более важной даже, чем теория относительности или квантовая теория.
История литературы, которая должна описать эпохи и периоды, имеет дело с миллионами фактов и явлений.
Она обращается не к микрообъектам, а к целым ансамблям микрообъектов. Изучение истории отдельных микрообъектов и макрообъектов - различно. Чтобы выяснить историю макрообъектов, надо пожертвовать детальностью информации об истории каждого объекта в отдельности.
Подобно статистической физике, теоретическое, «статистическое литературоведение» будущего должно решать задачу макрохарактеристики, минуя слишком детальные описания. В теоретической истории литературы должна быть выработана методика «приближенных описаний».
Литература каждого периода - это система отдельных произведений с сильным взаимодействием и с сильным воздействием традиции. Это делает изучение ее как целого особенно сложной.
Методика «статистического литературоведения» еще не создана (разумеется, «статистическое литературоведение» следует понимать не в примитивном смысле простого использования в литературоведении статистических сведении и приближенного вычисления), и поэтому в данной книге поневоле приходится иметь дело с весьма обобщенными явлениями: давать характеристику только самых крупных эпох в развитии русской литературы X-XVII вв.
Между древней русской литературой и новой существует решительное различие в темпах и типе развития.
Давно уже было обращено внимание на то, что средневековые литературы развиваются медленнее, чем литературы нового времени. Одна из причин состоит в том что писатели и читатели не стремятся к новому как к таковому.
Новое для них не является само по себе некоторой ценностью, как это типично для XIX и XX вв. Писатели и читатеди нового времени ищут новизны - новизны идей, тем, способов выражения и т. д. Произведение новой литературы воспринимается его читателями во времени. Для читателя нового времени далеко не безразлично - когда создано произведение: в каком веке и в каком году, при каких обстоятельствах. Для читателя современной нам, новой литературы ценность произведения возрастает, если оно появилось только что, является новинкой. Это отношение, к новинкам поддерживается в новое время критикой, журналами и средствами современной быстрой информации, а также модой.
Если придерживаться распространенного деления эпох - на эпохи привычки и эпохи моды, то Древняя Русь безусловно принадлежит к эпохам привычки.
В самом деле, в средние века историческое отношение к литературе отсутствует: произведение существует само по себе, независимо от того, когда оно создано. Для средневекового читателя имеет по преимуществу значение, чему посвящено произведение и кем оно создано: какое положение занимал или занимает автор в первую очередь, насколько он авторитетен в церковном и государственном отношении. Поэтому все произведения располагаются как бы на одной плоскости - старые и новые. «Современная литература» для каждого времени в средние века - это то, что читается сейчас, старое и новое, переводное и оригинальное. Поэтому отправной точкой движения литературы вперед служат не только что появившиеся, «последние» произведения, а вся сумма литературных произведений, наличествующих в читательском обиходе. Литература не уходит вперед от самой себя-она растет, как растут плоды, питаясь соками всей уже существующей в читательском обиходе литературы. Новые редакции старых произведений участвуют в этом росте.
«Неподвижность» способов изображения соответствует вере в неподвижность и неизменяемость мира. Создание нового свидетельствовало бы о несовершенстве мира. Задача автора состоит в том, чтобы выявить в мире вечное, неизменяемое. В казуальных связях для средневекового автора просвечивает иной план, более глубокий и неизменяющийся. Художественный метод нового времени, при котором автор стремится к наглядности, конкретности и к индивидуальному, требует обновления художественных средств, их «индивидуализации». Абстрагирующий же метод средневековья, стремящийся извлечь общее, убрать индивидуальное и конкретное, не требует обновления и довольствуется общим, бывшим всегда.
Принято говорить, что средневековая литература традиционна. Под традиционностью подразумевают приверженность к старым формам и старым идеям. Но для средневековья, как я уже сказал, вообще не существует «старого» и «нового». Здесь дело в другом: в приверженности средневековой литературы к литературному этикету, к стремлению облекать содержание в приличествующие данному содержанию формы, своеобразная церемониальность литературы.
Вот почему в средние века движение вперед совершается в недрах каждого жанра в отдельности. Жанр житий развивается и вместе, и отдельно от жанра летописей, жанры ораторских произведений развиваются и вместе, и отдельно от житий и т. д. Поэтому одни жанры опережают развитие других, имеют в своем развитии индивидуальные отличия от других.
Все это необходимо учитывать при рассмотрении исторического значения тех или иных литературных эпох. Своеобразны не только результаты развития, но и самые «законы развития», они также развиваются и меняются по мере изменения самой действительности. Нет «вечных» правил и законов, по которым развитие совершается.
Только изучая движение литературы, мы можем понять и ее национальное своеобразие.
Национальное своеобразие литературы состоит не только в неких постоянных признаках содержания и формы, отличающих ее от других национальных литератур, в неких неизменных идеях, настроениях, эмоциональном строе или моральных качествах, сопутствующих всем произведениям этой литературы.
Национальный характер - это и особенности исторического пути литературы, особенности ее развивающегося взаимоотношения с действительностью, особенности меня[юще]гося положения литературы в обществе - ее общест[вен]ной «позиции» и той роли, которую она играет в жизни [---]дества. Следовательно, для определения национального [сво]еобразия литературы важны не только постоянные, не[изм]еняемые моменты, ее общая характеристика как едино[------]oro, но и самый характер развития, характер отношений, в которые вступает литература,- не только черты, присущие литературе как таковой, но и положение ее в культуре страны, ее взаимоотношение со всеми другими сферами человеческой деятельности. Отличительные особенности исторического пути литературы многое объясняют в ее национальном своеобразии и сами являются частью этого своеобразия.
Итак, черты национального своеобразия следует искать в гораздо более широком плане, чем это принято.
Обычно черты национального своеобразия служат оценивающими и «взвешивающими» литературу моментами.
Но, выявляя происхождение и объясняя черты своеобразий, мы не можем уже подвергать их отвлеченной оценке.
Всякая черта имеет точный смысл в своем происхождении и в своей функции, а потому не может служить материалом для абстрактного, отвлеченного суждения о достоинстве литературы. Детерминированность этих черт исключает их из сферы общих оценок и отвлеченного морализирования.
Конкретные научные оценки в истории литературы невозможны там, где недостаточно выявлены происхождение, обусловленность и функции фактов, их связь с остальным миром, где в той или иной мере предполагается индетерминированность, где факты абсолютизируются и изымаются из исторического процесса и исторического объяснения.
Русская литература - часть русской истории. Она отражает русскую действительность, но и составляет одну из ее важнейших сторон. Без русской литературы невозможно представить себе русскую историю и, уж конечно, русскую культуру.
И вот на что следует при этом обратить особое внимание. Человеческая история едина. Путь каждого народа «в своем идеале» сходен с путями других народов. Он подчинен общим законам развития человеческого общества. Это положение - одно из самых существенных завоеваний марксизма.
Историк культуры не может пройти мимо стройной и простой концепции закономерности развития мировой культуры, изложенной Н. И. Конрадом в его книге «Запад и Восток» и в статье «Об эпохе Возрождения». Согласно
{1} Конрад Н. И. Запад и Восток. М., 1966, Изд. 2-е. М., 1972.
{2} Конрад Н. И. Об эпохе Возрождения // Литература эпохи Возрождения и проблемы всемирной литературы. М., 1967.
этой концепции, прочно связавшей развитие мировой культуры с учением о смене исторических формаций, народы, полностью прошедшие через этапы рабовладельческой формации и феодализма, имели культуру своей античности, относящуюся к рабовладельческому периоду, культуру своего средневековья, связанную с феодализмом, и эпоху Возрождения, возникшую с появлением в феодальную эпоху первых ростков капитализма. Появление культур античности, средневековья и Возрождения является, таким образом, не исторической случайностью, а исторической закономерностью, явлением «нормального» развития народов. Существенно, что каждый из этих этапов культурного развития имеет свои крупные культурные завоевания, и нет никаких оснований неравно расценивать их, принижать одни и выдвигать значение других. Отнесение тех или иных эпох к Возрождению не является актом их оценки.
Вот что, например, пишет Н. И. Конрад о культуре средневековья в Европе: «Марксистская историческая наука показывает, что переход от рабовладельческой формации к феодализму в то историческое время имел глубоко прогрессивное значение. Это обстоятельство заставляет отнестись к «средним векам» иначе, чем относились к ним гуманисты. Отношение это было, как известно, отрицательным. Гуманисты видели в средних веках „время темноты и невежества", из которого, как им казалось, могло вывести человечество обращение к лучезарной „древности". Мы же не можем не видеть в наступлении „средних веков" шаг вперед, а не назад. Парфенон, храмы Эллоры и Аджанты - великие создания человеческого гения, но не менее великими созданиями человеческого гения являются и Миланский собор, Альгамбра, храм Хорюдзи в Японии»*.
Идея наличия Возрождения в той или иной стране, в том или ином веке высказывалась в науке неоднократно.
Писали о Возрождении в Грузии, Армении, Малой Азии, у южных и западных славян, у венгров и пр. Принципиально важная сторона концепции Н. И. Конрада, почему-то не принимающаяся во внимание его критиками, состоит в том, что мировое Возрождение является лишь частью более широкой картины мирового исторического процесса, в которой занимают свое место мировая античность и мировое средневековье. Античность, средневековье и Возрождение являются единой цепью культурных типов, связанной не только со сменой формаций, но и с законами развития культуры, при которых Возрождение наступает как обращение к античности, перекидывая мост к древности через промежуточный культурный тип - средневековье.
Разумеется, далеко не все народы имели у себя каждый из трех этапов в развитии культуры. Не все народы прошли, например, через рабовладельческую формацию или через все этапы феодализма. Народами, которые полностью прошли через этапы рабовладельческого строя и феодализма, Н. И. Конрад считает греков, итальянцев, персов, индийцев, китайцев . При этом Н. И. Конрад утверждает, что даже у этих народов культурные явления античности, средневековья и Возрождения имеют свои специфические черты в каждом отдельном случае. Говоря о китайском и среднеазиатском Возрождении, Н. И. Конрад подчеркивает: «Разумеется, ни в коем случае нельзя полностью отождествлять все эти явления. Если условно именовать их „возрождением", то и „танское возрождение", и „среднеазиатское возрождение" имеют свои глубоко специфические черты, отличающие их друг от друга и каждое из них от „европейского возрождения". Но вправе ли мы видеть только эти отличия, не обращая внимания на сходства, тем более что эти сходства лежат в историческом существе явлений?» .
Единство мирового развития культуры выражается, в частности, в том, что народы в случае пропуска у себя того или иного «закономерного» этапа развития культуры могут ускоренно проходить свое развитие, используя опыт соседних народов. При этом, как пишет Н. И. Конрад, имеет место «как бы „равнение" отстающих (культур.- Д. Л.) на передовые, а не механическое перенесение общественных форм передового государства в отстающее»[*].
Отсюда ясно, что только прискорбной невнимательностью может быть вызвано то, что пишет о концепции мирового культурного развития Н. И. Конрада в своей последней книге В. Н. Лазарев: «Нередко термин „Возрождение" употребляется как равнозначный термину „расцвет". Так им пользуется в своих очень интересных работах Н. И. Конрад».
Н. И. Конрад поставил вопрос «о формах и уровнях эпохи Возрождения в отдельных странах», о типологических сходствах и различиях отдельных Возрождений, о положении каждого из Возрождений в мировом историческом процессе. Одна из самых важных задач этой книги - посильная попытка ответить на этот вопрос для России, в которой Возрождение только готовилось, но в силу ряда обстоятельств не осуществилось, приобретя длительный и «разлитой» характер, перенеся часть из своих проблем в литературу нового времени-XVIII века, в частности.
Итак, изучая и выявляя своеобразие русской литературы на всем пути ее развития, необходимо не только сравнивать ее с другими литературами, но и учитывать существование «нормального» исторического развития стран и народов.
Для характеристики эпохи имеет огромное значение характеристика господствующего в эту эпоху стиля. Я понимаю под господствующим стилем не только стиль языка, стиль в узколитературном или языковом смысле, но и стиль в широком искусствоведческом смысле этого слова. Когда мы говорим о «стиле эпохи», то понятие это включает в себя как входящее и подчиненное явление также и стиль литературный; литературный же стиль имеет не только в своем составе стиль языка литературы, но и весь стиль отражения мира: стиль описания человека, понимания его внутренних и внешних свойств, его поведения, стиль отношения к общественным явлениям - их видения и близкого этому видению отражения в литературе действительности, стиль понимания природы и отношения к природе.
Но характеристика стиля в широком смысле этого слова требует особых средств искусствоведческого описания, не вяжущихся с типом рассуждений и изложения, принятого в данной книге. Это особая задача. Попытки ее разрешения сделаны мною в другой работе - «Человек в литературе древней Руси» . К этой книге я и отсылаю читателя.
{1}«Конрад Н. И. Запад и Восток. С. 36. Изд. 2-е. С. 32.
{2} Там же. С. 95. Изд. 2-е. С. 82.
{3} Там же. С. 35. Изд. 2-е. С. 31.
{1} Лазарев В. Н. Русская средневековая живопись. М., 1970.
{2} Конрад Н. И. О6 эпохе Возрождения. С. 45.
{3} Лихачев Д. С. Человек в литературе древней Руси. М.; Л., 1968. Изд. 2-е. М., 1970. См. также наст. изд. Т. 3.
Возвращаюсь к тому, что было сказано мною в начале этого введения.
Перед советским литературоведением стоит ответственная задача - создание теоретической истории русской литературы Х-XVII вв., тесно связанной с историко-литературным развитием других стран, и в первую очередь славянских. Только создание общей истории славянских литератур их древнейшего периода способно определить отличия в характере и в развитии каждой из славянских литератур. Задача создания такой теоретической истории не может быть решена, если факты сходства и различия в развитии литератур будут рассматриваться в отрыве от истории культур отдельных народов и от их истории в целом ". Широкий исторический подход, учитывающий все изменения в жизни народов, совершенно необходим в такого рода истории литературы. Данное исследование в известной мере стремится подготовить материал для создания теоретической истории русской литературы Х-XVII вв., основанной на учете одновременных явлений в других славянских странах, хотя построение такой теоретической истории и не входит в непосредственную задачу этой работы.
Отдельные главы разнотипны по построению. Первая и вторая главы касаются общих проблем построения истории литературы и особенностей исторического пути русской литературы ее древнейшего периода, поэтому в них
большое место занимает научная полемика. Глава третья, посвященная XVI в., сравнительно невелика - развитие в этот период заторможено и нарушено. Век этот создаёт стиль в значительной мере искусственный. Глава эта носит в большей мере описательный характер, чем предшествующие. Главы четвертая и пятая посвящены XVII веку. Этот век, который характеризуется множеством переходных явлений (переходных к новому времени). Он не поддается характеристике под знаком единого великого стиля. Барокко - это уже не стиль эпохи. Это один из стилей и одно из направлений в русском искусстве и литературе XVII в., однако направление барокко, может быть, самое важное на стадии перехода к литературе нового времени. Обращение к барокко заставило меня обсудить в самой краткой и предварительной форме характер развития стилей вообще Из других явлений XVII в. я беру только одно - развитие личностного начала в литературе,- явление чрезвычайно важное в связи с проблемой «заторможенного Возрождения» - основного ключа к пониманию особенностей историко-литературного процесса Древней Руси.
Неудачей эпохи Возрождения в русской литературе не были сняты самые проблемы Возрождения. Они должны были быть все равно решены и решались в русской литературе - медленнее, но упорнее, мучительнее и потому в более острой форме, длительнее, а потому разнообразнее и глубже. Проблема Возрождения оказалась актуальной для русской литературы на протяжении нескольких веков, а тема ценности человеческой личности и гуманизма - темой типично национальной и общественно ценной для всего ее сложного и многотрудного пути.

Выдающийся ученый современности, филолог, историк, философ культуры, заслуженно считается символом русской интеллигенции XX века.

Краткий очерк научной, педагогической и общественной деятельности Д. С. Лихачева.

Научная биография академика Дмитрия Сергеевича Лихачева началась еще в студенческие годы. Он занимался одновременно в двух секциях отделения языкознания и литературы факультета общественных наук Ленинградского государственного университета: романо-германской (по специальности английская литература) и славяно-русской. Участие Д. С. в "Некрасовском семинаре" одного из крупнейших исследователей творчества Н. А. Некрасова профессора В. Е. Евгеньева-Максимова послужило импульсом к углубленному изучению первоисточников, что определило весь его дальнейший путь в науке. Сам Дмитрий Сергеевич особо отмечает, что именно В. Е. Евгеньев-Максимов приучил его "не бояться рукописей", работать в архивах и рукописных собраниях. Так уже в 1924 - 1927 гг. он подготовил исследование о забытых текстах Некрасова: нашел около тридцати неизвестных ранее фельетонов, рецензий и статей, печатавшихся в ряде изданий 40-х. годов XIX в., и установил их принадлежность Некрасову. По не зависящим от молодого исследователя обстоятельствам эта работа не была опубликована.

В те же годы Д. С. изучал древнерусскую литературу в семинаре у профессора Д. И. Абрамовича. Под руководством последнего он написал свою дипломную работу (неофициальную) о малоизученных "Повестях о патриархе Никоне". Официальной дипломной работой Д. С. по романо-германской специальности было исследование "Шекспир в России в XVIII веке".

После окончания университета Д. С. Лихачеву не сразу удалось сосредоточить свои силы и знания на научной работе, лишь через 10 лет включился он в состав сотрудников Сектора древне-русской литературы Института русской литературы (Пушкинский Дом) Академии наук СССР. Однако близко с работой этого Сектора Д. С. соприкоснулся, редактируя его печатные издания в Ленинградском отделении Издательства Академии наук СССР.

В 1937 г. Сектор подготовил посмертное издание обширного труда академика А. А. Шахматова "Обозрение русских летописных сводов XIV - XVI вв". "Эта рукопись увлекла меня", - вспоминал Дмитрий Сергеевич, который в качестве редактора издательства должен был внимательно проверить ее готовность к набору. В результате у него возник интерес к другим работам А. А. Шахматова, а затем и к широкому кругу вопросов, связанных с историей древнерусского летописания. Именно с этой глубоко продуманной темой он войдет в среду "древников" - литературоведов (1938) . Исследования в этой области принесут ему ученую степень кандидата (1941), а затем - доктора филологических наук (1947).

Д. С. Лихачев подошел к летописи не только как историк, но и как литературовед. Он изучал рост и изменение самих способов летописания, их обусловленность своеобразием русского исторического процесса. В этом проявился характерный для всего творчества Д. С. глубокий интерес к проблеме художественного мастерства древнерусской литературы, причем стиль литературы и изобразительного искусства он рассматривает как проявление единства художественного сознания.

Первые работы Д. С. Лихачева посвящены старшему летописанию Новгорода. Этой теме посвящен цикл его работ 40-х годов, которые сразу привлекли читателей строгостью метода, свежестью и убедительной обоснованностью выводов.

Изучение Новгородских летописных сводов XII в. привело Д. С. к заключению, что особый стиль этого летописания и его общественная тенденция объясняется переворотом 1136 г., установлением "республиканского" политического строя в Новгороде. На основе самостоятельных разысканий в области новгородской литературы, живописи и зодчества XII - XVII вв. в их полном объеме Д. С. Лихачев опубликовал во втором томе "Истории русской литературы" (1945) ряд содержательных, вполне оригинальных статей. Они наглядно раскрыли некую общую закономерность в развитии средневековой новгородской культуры в разнообразных ее проявлениях. Итоги этих разысканий отражены также в его книге "Новгород Великий" (1945).

Эти работы позволили обнаружить еще одно ценное качество молодого ученого - уменье изложить свои научные наблюдения так, чтобы они заинтересовали широкие круги читателей - неспециалистов. Это внимание к читателю, стремление внушить ему интерес и уважение к прошлому нашей отчизны пронизывают все творчество Д. С. Лихачева, делают его научно-популярные книги лучшими образцами этого жанра.

Расширяя сферу своих наблюдений над историей летописания, Дмитрий Сергеевич пишет ряд статей, касающихся киевского летописания XI - XIII вв. Наконец, он ставит перед собой задачу построить систематическую историю летописания от его возникновения до XVII в. Так рождается его обширная докторская диссертация, которая, к сожалению, была опубликована в значительно сокращенном виде. Книга Д. С. Лихачева "Русские летописи и их культурно-историческое значение" (1947) стала ценным вкладом в науку, принципиально новые выводы ее приняты и литературоведами и историками.

Разысканиями Дмитрия Сергеевича окончательно снимаются всякие попытки объяснять происхождение русской летописи из византийских или западнославянских источников, в действительности лишь отразившихся в ней на определенном этапе ее развития. По-новому представляет он связь летописи ХI - XII вв. с народной поэзией и живым русским языком; в составе летописей XII - XIII вв. вскрывает особый жанр "повестей о феодальных преступлениях"; отмечает своеобразное возрождение в Северо-Восточной Руси политического и культурного наследия древне-русского государства после Куликовской победы; показывает взаимосвязь отдельных сфер русской культуры ХV - XVI вв. с исторической обстановкой того времени и с борьбой за построение централизованного Русского государства.

Углубленное изучение раннего этапа киевского летописания XI в., которое в начале XII в. привело к созданию классического памятника - "Повести временных лет", лежит в основе двухтомного труда Д. С. Лихачева, изданного в серии "Литературные памятники" (1950). Заново критически проверенный текст "Повести временных лет" был в этом труде бережно и точно переведен Д. С. Лихачевым (совместно с Б. А. Романовым) на современный литературный язык, с сохранением своеобразного строя речи.

Цикл работ Д. С. Лихачева, посвященных русскому летописанию, представляет ценность прежде всего тем, что они дали верное направление исследованиям художественных элементов летописания на разных этапах его развития; они окончательно утвердили за летописями почетное место среди литературных памятников исторического жанра. Кроме того, тщательное изучение особенностей летописного повествования позволило Д. С. разработать вопрос о пограничных с литературой формах творчества - о воинских и вечевых речах, о деловых формах письменности, о символике этикета, который возникает в быту, но существенно влияет на саму литературу.

Исследование истории русского летописания как истории смены художественных признаков повествования об исторических событиях и деятелях, смены, закономерно связанной с общеисторическим процессом и с развитием русской культуры во всех ее проявлениях, вовлекло в круг разысканий Д. С. смежные литературные памятники. В результате появилась в свет чрезвычайно свежая по наблюдениям статья "Галицкая литературная традиция в житии Александра Невского" (1947). На основе большого рукописного материала было создано образцово выполненное текстологическое исследование "Повести о Николе Заразском", продолженное в статьях 1961 и 1963 гг., посвященных одному из произведений этого цикла - "Повести о разорении Рязани Батыем".

С 1950 г. Д. С. Лихачеву принадлежит одно из ведущих мест среди исследователей "Слова о полку Игореве". Итоги нескольких лет работы над "Словом" нашли свое отражение в книге "Слово о полку Игореве", изданной в "юбилейном" для "Слова" 1950 г. в серии "Литературные памятники". Пересмотр ряда вопросов, связанных с первым изданием "Слова о полку Игореве", определил в этой новой книге сам способ издания текста, истолкования "темных" мест его, раскрытие ритмического строя "Слова", а также перевод текста на современный литературный язык, ставящий себе целью воспроизвести ритм подлинника.

Большая исследовательская работа над крупнейшими литературными памятниками XI - ХШ вв. легла в основу обобщающей статьи Д. С. Лихачева "Литература", дающей картину развития литературы этого периода. Она опубликована в коллективном труде "История культуры Древней Руси. Домонгольский период" (т. 2, 195I), получившем Государственную премию СССР.

В отличие от своих предшественников, Д. С. Лихачев с особой силой подчеркивает "историзм" литературы Киевской Руси, ее стремление чутко откликаться на все политические события и отражать изменения, происходящие в идеологии общества. Этот историзм автор признает основой самостоятельности и своеобразия литературы XI - XIII вв.

Опираясь на предшествующие свои исследования, ученый ярко характеризует состояние русского языка времени создания старших литературных памятников и приходит к выводу, что именно высокому уровню развития русского языка литература XI - XII вв. была обязана своим быстрым ростом.

Сжатые, но выразительные характеристики всех важнейших памятников, литературы до начала XIII в. включительно позволили Д. С. представить основные черты литературного процесса изученного периода.

Развернутую разработку все эти вопросы получили в его книге "Возникновение русской литературы" (1952). В этом исследовании впервые так широко ставится вопрос об исторических предпосылках самого возникновения литературы в обстановке раннефеодального древнерусского государства. Исследователь показывает внутренние потребности, определявшие зарождение и развитие литературы, вскрывает ее самостоятельность и высокий уровень изложения, обусловленный развитием устной поэзии. Определяя своеобразные черты литературы древнерусской народности, Д. С. справедливо оценивает тот вклад, какой внесли в ее развитие произведения византийской и болгарской литературы, усвоенные в южнославянских и русских переводах.

Материал литературы XI - ХIII вв. был еще раз интересно использован Д. С. Лихачевым для обобщающей концепции в принадлежащих ему обширных разделах коллективного труда "Русское народное поэтическое творчество" (1953) - "Народное поэтическое творчество времени расцвета древнерусского раннефеодального государства (Х - ХI вв.)" и "Народное поэтическое творчество в годы феодальной раздробленности Руси - до монголо-татарского нашествия (ХII - начало ХIII в.)".

В новом коллективном труде "История русской литературы" (1958) Дмитрий Сергеевич опубликовал более развернутый, чем в 1951 г., очерк истории литературы домонгольского периода и дал "Введение" и "Заключение" к разделу первого тома, посвященному литературе Х - XVII вв.

От анализа литературного мастерства отдельных писателей и целых групп произведений или определенных периодов истории литературы Д. С. Лихачев все ближе и ближе подходил к общей проблеме "художественного метода" древнерусской литературы в его историческом развитии.

В художественном методе древнерусских писателей Д. С. Лихачева прежде всего интересовали способы изображения человека - его характера и внутреннего мира. Цикл его работ на эту тему открывается статьей "Проблема характера в исторических произведениях начала XVII в." (1951). Исследование этой проблемы ученый начал, как видим, с конца - с периода, завершающего тот отрезок истории русской литературы, который, в целом, называют "древним", противопоставляя ему "новое" время. Однако уже в литературе XVII в. отчетливо намечается перелом, появление ряда новых признаков, которые получат полное развитие в XVIII в. Среди этих признаков Д. С. особо выделил и новое отношение к изображению человека, его внутреннего мира.

В 1958 г. Д. С. Лихачев выпустил в свет книгу "Человек в литературе Древней Руси". В этой книге "проблема характера" исследуется не только на материале исторических жанров: с конца XIV в. привлекается агиография; "новое" в разработке этой проблемы широко показано на различных видах демократической литературы XVII в. и в стиле "барокко". Исчерпать все литературные источники в одном исследовании автор, естественно, не мог, однако в пределах изученного материала он отразил историческое развитие таких основных понятий, как характер, тип, литературный вымысел. Он наглядно показал, какой трудный путь прошла русская литература, прежде чем обратилась к изображению внутреннего мира человека, его характера, т. е. к художественному обобщению, ведущему от идеализации к типизации.

Книга "Человек в литературе Древней Руси" - серьезный вклад не только в изучение истории древнерусской литературы. Положенный в ее основу метод научного исследования и те важные обобщения, которые она содержит, представляют огромный интерес и для искусствоведа, и для исследователя новой русской литературы, и для теоретика литературы и эстетики в широком смысле слова.

Исторический подход к изучению художественного мастерства литературы Древней Руси характеризует и постановку Д. С. Лихачевым других вопросов своеобразной поэтики XI - XVII вв.

Неуклонно следуя по пути изучения конкретных связей литературы как части культуры с исторической действительностью, Д. С. Лихачев с этой позиции исследует и своеобразие художественного мастерства древней русской литературы. Одной из характерных черт древнерусской поэтики давно были объявлены так называемые "постоянные формулы". Не отрицая их наличия, Д. С. предложил изучать эти формулы в связи с той "чрезвычайно сложной обрядностью - церковной и светской", какую выработал феодализм. Этому "этикету" соответствовали и постоянные формы словесного выражения, которые Д. С. условно предлагает называть "литературным этикетом".

Обобщением наблюдений Д. С. Лихачева над художественной спецификой древнерусской литературы явилась его статья "К изучению художественных методов русской литературы XI - XVII вв." (1964), и особенно книга "Поэтика древнерусской литературы" (1967), удостоенная Государственной премии СССР 1969 г. Монографию Д. С. Лихачева отличает широта диапазона рассматриваемых явлений и стройность композиции, позволяющая связать, казалось бы, самые далекие явления художественной жизни - от особенностей стилистической симметрии в памятниках переводной литературы Киевской Руси до проблем поэтики времени в творчестве Гончарова или Достоевского. Эта сложная композиция книги обусловлена постоянно развиваемой Д. С. Лихачевым концепцией единства русской литературы; принцип анализа явлений поэтики в их развитии определяет построение всех разделов монографии.

Д. С. Лихачева давно занимала идея создания теоретической истории древнерусской литературы, которая позволила бы всесторонне проанализировать ведущие тенденции и процессы литературного развития, рассмотреть литературу в ее теснейших связях с историей культуры, определить сложные взаимоотношения древнерусской литературы с другими средневековыми литературами и, наконец, выяснить основные пути литературного процесса. Если в своих работах 50-х годов Д. С. сосредоточился на изучении процесса возникновения древнерусской литературы и начального этапа ее развития, то в последующих исследованиях он обратился к узловым проблемам ее истории.

Его фундаментальный работа "Некоторые задачи изучения второго юнославянского влияния в России", представленная на IV Международном съезде славистов в 1958 г. и породившая обширную литературу в виде многочисленных рецензий и откликов в нашей стране и за рубежом, как нельзя лучше характеризует умение ученого охватить широчайший круг взаимосвязанных и взаимообусловленных явлений, найти и объяснить то общее, что вызвало их к жизни, увидеть различные аспекты реализации направления, которое охватило все сферы духовной жизни: литературу (репертуар, стилистические приемы), изобразительное искусство, мировоззрение, даже приемы письма.

Своеобразным итогом этих многолетних разысканий ученого явилась его книга "Развитие русской литературы Х - XVII вв. Эпохи и стили" (1973). В ней Д. С. вновь обращает внимание на явление "трансплантации" как на особую форму общения и взаимовлияния средневековых культур.

Принципиально важным представляется предложенное Д. С. Лихачевым решение проблемы Предвозрождения в древнерусской литературе. Д. С. анализирует гуманистические веяния, типичные для Византии и южных славян в этот период, подробно рассматривает второе южнославянское влияние, способствовавшее проникновению этих идей и настроений на русскую почву, и раскрывает специфику русского варианта Предвозрождения, для которого, в частности, было характерно обращение к "своей античности" - культуре Киевской Руси; в книге выясняются причины, препятствовавшие бурно протекавшему Предвозрождению перейти в "настоящее Возрождение".

С проблемой судеб русского Возрождения связан и вопрос о специфике русского барокко, поднятый Д. С. еще в статье "Семнадцатый век в русской литературе" (1969). В книге Д. С. подводит итог своим многолетним разысканиям в этой области.

Д. С. обращался и к изучению древнерусской "смеховой культуры". В книге ""Смеховой мир" Древней Руси" (1976), он впервые поставил и разработал проблему специфики смеховой культуры Древней Руси, рассмотрел роль смеха в общественной жизни того времени, что позволило ему по-новому осветить некоторые черты в поведении и литературном творчестве Ивана Грозного, в русской народной сатире XVII в., в произведениях протопопа Аввакума.

Большой интерес представляет концепция Д. С. Лихачева, согласно которой не было и не могло быть резкого разрыва между "новой древней" и новой русской литературой, ибо уже в течение всего XVII в. совершался переход от средневековой литературы к литературе нового времени, и последняя не родилась на пустом месте в процессе коренных перемен начала XVII в., а естественно завершила тот длительный многовековой процесс, который происходил в литературе Древней Руси с момента ее формирования. Этот вопрос особенно подробно был рассмотрен Д. С. в разделе "Пути к новой русской литературе" в книге "Художественное наследие Древней Руси и современность" (1971), написанной совместно с В.Д. Лихачевой.

Еще одна теоретическая проблема волновала Д. С. Лихачева и многократно привлекала его внимание - это проблема жанровой системы древнерусской литературы и шире - всех славянских литератур средневековья. Эта проблема была поставлена и разработана им в докладах на международных съездах славистов- "Система литературных жанров Древней Руси" (1963), "Древнеславянские литературы как система" (1968) и "Зарождение и развитие жанров древнерусской литературы" (1973). В них впервые была представлена во всей своей сложности панорама жанрового разнообразия, выявлена и исследована иерархия жанров, поставлена проблема тесной взаимообусловленности жанров и стилистических приемов в древних славянских литературах.

Перед историей литературы возникает особая задача: изучать не только отдельные жанры, но и те принципы, на которых осуществляются жанровые деления, изучать их историю и самую систему, призванную обслуживать определенные литературные и нелитературные потребности и обладающую некоей внутренней устойчивостью. Широкий план изучения системы жанров XI- XVII вв., развернутый Д. С., включает и выяснение взаимоотношений литературных жанров с фольклорными, связи, литературы с другими видами искусств, литературы и деловой письменности. Важное значение работ Д. С. заключается именно в том, что он четко сформулировал основные задачи исследования и своеобразие самого понятия "жанр" в применении к литературе Древней Руси.

Все теоретические работы Д. С. Лихачева стремятся направить изучение художественной системы литературы XI - XVII вв. на путь подлинного историзма, вывести его за пределы механического накопления фактов. Они призывают к сравнительному изучению литературных стилей разных периодов русского средневековья, к объяснению изменений в стилях, обусловленному новыми задачами литературы, возникавшими в новой исторической обстановке.

Но теоретические проблемы не могут решаться в отрыве от конкретных историко-литературных исследований и прежде всего от исследований отдельных литературных памятников. Диапазон памятников, которые исследовал сам Д. С. Лихачев, чрезвычайно широк - это летописи и "Слово о полку Игореве", "Моление Даниила Заточника" и "Поучение" Владимира Мономаха, сочинения Ивана Грозного и "Повесть о Горе-Злочастии", повесть "О взятии града Торжьку" и "История Иудейской войны" Иосифа Флавия, "Шестоднев" Ионна Экзарха и Изборник 1073 г. и т. д. Эти конкретные исследования привели Д. С. Лихачева к мысли о необходимости обобщить накопленный материал в области текстологии древнерусской литературы. В ряде статей он обсуждал конкретные вопросы текстологической практики, приемы издания документальных и литературных памятников, и наконец, выпустил в свет обширный труд "Текстология. На материале русской литературы Х - XVII вв." (1962). Этот труд Д. С. представляет собой первый в отечественной филологии опыт систематизации всех текстологических задач, стоящих перед исследователями русской литературы допетровского времени, и методики их решения.

Через всю книгу Д. С. проходит одна мысль: текстология вообще и, в частности, текстология медиевистов, - это не сумма более или менее удачных "приемов" изучения, это одна из ветвей филологической науки, имеющая свои задачи, требующая чрезвычайно широкого круга знаний для их решения. Она представляет собой необходимую стадию в изучении литературных памятников русского средневековья, минуя которую, мы не получим надежного материала для изображения литературного процесса того времени.

В вышедшее через двадцать лет второе издание "Текстологии" (1983) Д. С. Лихачев внес ряд существенных изменений и дополнений, что диктовалось появлением новых исследований, пересмотром некоторых точек зрения по вопросам, затронутым в первом издании книги. Д. С. поместил в книге и новые разделы, в частности, основательно рассмотрел вопрос об авторской воле в связи с проблемами публикации авторского текста.

Обращаясь ко многим историко-литературным и теоретическим проблемам, переходя от конкретных наблюдений над отдельными памятниками к обобщениям самого широкого характера, Д. С. Лихачев в течение десятилетий не оставлял темы, которой он посвятил десятки своих работ. Тема эта - "Слово о полку Игореве". В работах 50-х годов, о которых речь шла выше, Д. С. заложил основные направления своих будущих исследований. Одно из них связано с изучением поэтики "Слова" в сопоставлении с эстетической системой его времени. Впервые эта проблема нашла отражение в статье Д. С. ""Слово о полку Игореве" и особенности русской средневековой литературы" (1962), затем, в связи с размышлениями о жанре памятника, в статье ""Слово о полку Игореве" и процесс жанрообразования XI - ХШ вв." (1972) и наконец в обобщающей работе""Слово о полку Игореве" и эстетические представления его времени" (1976). Большинство этих работ с дополнениями и изменениями, внесенными автором, вошли в его книгу ""Слово о полку Игореве" и культура его времени" (1978).

Значительное место в научной биографии Д. С. занимают его работы, посвященные полемике со скептиками. До настоящего времени не утратила своего значения его работа "Изучение "Слова о полку Игореве" и вопрос о его подлинности" (1962). Большой вклад внес Д. С. Лихачев в создание шеститомного "Словаря-справочника "Слова о полку Игореве"" (1965 - 1984), активно участвуя в его редактировании и обсуждении, пополняя его статьи материалами собственных разысканий.

Д. С. Лихачев всегда стремился к тому, чтобы достижения научной мысли становились достоянием самых широких читательских кругов. Помимо популярных изданий "Слова о полку Игореве", Д. С. публикует книгу очерков о классических произведениях литературы Древней Руси - "Великое наследие" (1975). Он был инициатором и участником монументальной серии "Памятники литературы Древней Руси", выходившей с 1978 г. в издательстве "Художественная литература" и получившей в 1993 Государственную премию Российской Федерации. Стремление донести результаты научных разысканий последних десятилетий до высшей школы побудило Д. С. Лихачева предпринять издание курса "История русской литературы Х - XVII веков" (1980), в котором он выступает как автор введения и заключения и как редактор, приложивший немало усилий, чтобы этот вузовский учебник сочетал научность и методологическую цельность с доступностью изложения.

Д. С. Лихачев никогда не замыкался в изучении древнерусской литературы. В книге "Литература - реальность - литература" (1981) собраны его статьи по различным проблемам теории литературы, и в числе их - подборка интереснейших наблюдений над произведениями Пушкина, Некрасова, Гоголя, Достоевского, Лескова, Толстого, Блока, Ахматовой, Пастернака, которые Д. С. объединяет понятием "конкретного литературоведения".

Умение связать воедино различные сферы культуры и объяснить их исходя из общих эстетических концепций времени привело Д. С. к новой теме - поэтике садово-паркового искусства. В 1982 г. выходит его оригинальная по замыслу книга "Поэзия садов. К семантике садово-парковых стилей", основанная на материалах по истории садов и парков в России и Западной Европе от средневековья и до начала нашего века.

Д. С. Лихачев придавал огромное значение гуманитарным наукам, их общественному значению, их огромной роли в воспитании патриотизма. Д. С. выдвинул особое понятие - "экология культуры", поставил задачу бережного сохранения человеком среды, созданной "культурой его предков и им самим". Этой заботе об экологии культуры в значительной мере посвящен цикл его статей, вошедших в книгу "Заметки о русском" (1981). К этой же проблематике Д. С. неоднократно обращался в своих выступлениях по радио и телевидению; ряд его статей в газетах и журналах остро и нелицеприятно поднимал вопросы охраны памятников старины, их реставрации, уважительного отношения к истории отечественной культуры.

О необходимости знать и любить историю своей страны, ее культуру говорится во многих статьях Д. С., обращенных к молодежи. Этой теме посвящены в значительной своей части его книги "Земля родная" (1983) и "Письма о добром и прекрасном"; (1985), специально адресованные молодому поколению.

Науку и культурные ценности творят люди. Благодарная память о них не должна предаваться забвению. Д. С. создал целую серию очерков о своих старших товарищах - выдающихся ученых В. П. Адриановой-Перетц, В. М. Жирмунском, П. Н Беркове, И. П. Еремине, Н. И. Конраде, Н. К. Гудзии, Б. А. Романове и др. Это не только воспоминания мемуарного характера, это одновременно и очерки истории науки, это как бы небольшие гимны лучшим качествам ученых - их увлеченности, трудолюбию, эрудиции, таланту. Естественно примыкает к этим воспоминаниям об ученых подборка афоризмов и суждений, названных автором "Мысли о науке". Очерки и афоризмы Д. С. об ученых и науке вошли в книгу "Прошлое - будущему" (1985).

Огромен вклад Д. С. в различные области научного знания - литературоведение, историю искусства, историю культуры, методологию науки. Но многое сделал Д. С. для развития науки не только своими книгами и статьями. Значительна его преподавательская и научно-организационная деятельность. В 1946- 1953 гг. Дмитрий Сергеевич преподавал на историческом факультете Ленинградского государственного университета, где вел спецкурсы - "История русского летописания", "Палеография", "История культуры древней Руси" и спецсеминар по источниковедению.

Зримо проявился научно-организационный талант Д. С. Лихачева, когда в 1954 г. он возглавил Сектор древнерусской литературы ИРЛИ АН СССР. Инициативный, энергичный и требовательный руководитель, он умел претворять в жизнь большие научные замыслы. Под его началом Сектор (в 1986 г. переименованный в Отдел) прочно занимал место подлинного научного центра, который объединяет и направляет изучение литературы феодального периода (с XI по XVII в. включительно).

Научный авторитет Д. С. Лихачева был признан и зарубежными славистами. Большой резонанс имели выступления Д. С. на международных съездах славистов, на конференциях, в научных обществах и университетах ряда зарубежных стран. В 1985 г. он принимал участие в проводившемся в Венгрии Культурном форуме государств - участников Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ). Действительный член АН СССР с 1970 г. Д. С. избирается иностранным членом академий- Болгарской (1963), Венгерской (1973), Сербской (1971, Национальной академии Деи Линчеи (Италия, 1987), членом-корреспондентом Австрийской (1968), Британской (1976), Геттингенской (ФРГ, 1988) академий, почетным доктором университетов Бордо (1982), Будапешта (1985) Оксфорда (1967), Софии (1988), Цюриха (1983), Эдинбурга (1971), Университета имени Николая Коперника в Торуне (1964). Государственный Совет Народной Республики Болгарии дважды награждает Д. С. орденом Кирилла и Мефодия I степени (1963, 1977), международными премиями имени братьев Кирилла и Мефодия (1979) и имени Евфимия Тырновского (1981), а в 1986 г. Д. С. Лихачев был удостоен высшей награды НРБ - ордена Георгия Димитрова.

Многие книги и статьи Д. С., опубликованные в советских изданиях, переводились на болгарский, польский, немецкий, английский, французский и другие языки. Вышли на болгарском, чешском, сербскохорватском, венгерском, польском, румынском, немецком, английском, японском языках книги Д. С. Лихачева "Человек в литературе Древней Руси", "Культура Руси времени Андрея Рублева и Епифания Премудрого", "Текстология. Краткий очерк", "Развитие русской литературы Х - XVII веков. Эпохи и стили", "Поэтика древнерусской литературы", ""Смеховой мир" Древней Руси" (совместно с А. М. Панченко), "Художественное наследие Древней Руси и современность" (совместно с В. Д. Лихачевой), "Великое наследие", "Письма о добром и прекрасном", "Поэзия садов"; фототипически переизданы за границей его книги "Русские летописи и их культурно-историческое значение" (1966), "Культура Руси эпохи образования Русского национального государства. (Конец XIV - начало XVI в.)" (1967), "Национальное самосознание Древней Руси. Очерки из области русской литературы XI - XVII вв. " (1969)

Один из весьма важных участков научно-организационной деятельности Д. С. - его редакторская работа. Она не ограничивался изданиями Отдела древнерусской литературы: Д. С. был председателем редколлегии серии "Литературные памятники", редколлегии ежегодника "Памятники культуры. Новые открытия", членом редколлегии журнала "Известия АН СССР. Отделение литературы и языка", серии "Научно-популярная литература", издаваемой Академией наук СССР, членом редколлегии издания Ленинградского отделения Института истории СССР "Вспомогательные исторические дисциплины". Д. С. входил в состав редакционных советов и многих других изданий; он был также членом редколлегии "Краткой литературной энциклопедии". Д. С. принимал деятельное участие в жизни ряда учреждений и организаций. Он состоял членом Ленинградского научного центра АН СССР, председателем Пушкинской комиссии АН СССР, членом Ученого совета Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР, Ленинградского отделения Института истории АН СССР, членом бюро Научного совета по комплексной проблеме "История мировой культуры" АН СССР, Ученого совета Государственного Русского музея, Ученого совета Музея древнерусского искусства им. Андрея Рублева, членом Секции критики Союза писателей СССР.

В 1961 - 1962 гг. Д. С. Лихачев - депутат Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся VIII созыва. В 1987 г. Д. С. вновь был избран депутатом Ленинградского городского Совета народных депутатов. В 1966 г. за заслуги в развитии советской филологической науки и в связи с 60-летием со дня рождения Д. С. был награжден орденом Трудового Красного Знамени; в 1986 г. Дмитрию Сергеевичу за большие заслуги в развитии науки и культуры, подготовке научных кадров и в связи с 80-летием со дня рождения было присвоено звание Героя Социалистического Труда. В 1986 г. Д. С. был избран председателем правления Советского фонда культуры.

В последнее десятилетие жизни Д. С. Лихачева его общественная востребованность приобретает особую важность. Но одно дело, когда он по должности председателя Фонда культуры оказывается причастен к огромному многообразию идей и проектов ищущих финансовой поддержки представителей отечественной культуры, и совсем другое - когда он день за днем выдерживает натиск газетных, радио- и тележурналистов. От него ждут слов единственных и неповторимых. Которые будут понятны в их непредубежденности и интеллектуальной авторитетности. Общество доверяет его оценкам, но это уже стремительно расслаивающееся общество, пытающееся освободиться от догматики и официозной фразеологии прежних десятилетий. Оно настороженно и с долей недоверия воспринимает услышанное и прочитанное. Но Д. с. Лихачеву это общество верит, поскольку он не заискивает ни перед временем, ни перед обществом. Он в нем живет и он верит в непреходящую ценность и объединяющую силу отечественной и мировой культуры, он убежден и убеждает других в нравственной и духовной силе человека, его высоком предназначении творить добро и созидать прекрасное. Существенным оказывается даже то, как говорит и как пишет Д. С. Лихачев, его стиль общения с аудиторией. Культура речи, убедительность интонаций, великолепное чувство родного языка и логически строгое движение мысли делали читателей и слушателей сопричастными идеям, проблемам, тревогам Д. С. Лихачева в его размышлениях о исторической роли России, о судьбах мировой культуры.

Имя Д. С. Лихачева становится в эти годы достоянием международной общественности. Его труды по истории древнерусской литературы и культуры были, разумеется, известны славистам всего мира, переводились на иностранные языки, но возможности личного присутствия Д. С. Лихачева за границей были ограничены. Теперь он представительствует на многих международных встречах самого высокого уровня, и он - своего рода откровение для стран Западной Европы, для Америки и Японии, что в "загадочной" России есть, оказывается, люди, всему причастные, размышляющие о судьбах мира, сохранившие представление о вечных ценностях. К тому же это "хранительство" вовсе не ретроспективно, поскольку именно Д. С. Лихачев предлагает в 1995 г. мировому сообществу к обсуждению и утверждению "Декларацию прав культуры", в которой формулировались основные итоги его собственных размышлений на актуальные для существующего мира темы.

Продолжают каждый год выходить из печати новые книги Д. С. Лихачева. Это чаще всего работы обобщающего характера как, например, "Заметки и наблюдения: Из записных книжек разных лет" (1989), "О филологии" (1989), "Русское искусство от древности до авангарда" (1992), "Очерки по философии художественного творчества" (1996). Сводятся воедино, дополняются и уточняются научные изыскания по истории древнерусской литературы: "Историческая поэтика древнерусской литературы. Смех как мировоззрение" (1996), "Слово о полку Игореве и культура его времени. Работы последних лет" (1998). Значительное место принадлежит в эти годы размышлениям Д. С. Лихачева о прошлом и будущем России, воспоминаниям об учителях и современниках, автобиографическим записям: "Книга беспокойств" (1991), "Раздумья" (1991), "Воспоминания" (1995, переизд. 1997, 1999).

За выдающиеся достижения в области гуманитарных наук Президиум Российской Академии Наук награждает Д. С. Лихачева в 1993 г. Большой Золотой медалью имени М. В. Ломоносова, в том же году ему присвоено звание Первого почетного гражданина Санкт-Петербурга. В 1996 г. он награжден орденом "За заслуги перед Отечеством" второй степени, в 1997 г. Международный Литфонд присуждает ему премию "За честь и достоинство таланта". В 1998 г. за вклад в Развитие отечественной культуры Д. С. Лихачев становится первым кавалером учрежденного Российским правительством ордена апостола Андрея Первозванного "За веру и верность Отечеству", в том же году он награждается Международным серебряным памятным знаком "Ласточка мира" (Италия) за большой вклад в пропаганде идей мира и взаимодействия национальных культур. Общественный авторитет Д. С. Лихачева в эти годы велик и он пытается максимально использовать его для защиты библиотек, музейных ценностей, учреждений культуры от посягательств на их целостность и достоинство. У него еще много научных и творческих планов, но силы постепенно оставляют его. Дмитрий Сергеевич Лихачев скончался 30 сентября 1999 года в Санкт-Петербурге. Похоронен на кладбище в Комарово 4 октября.

В основу очерка положена статья В. П. Адриановой-Перетц и М. А. Салминой, опубликованная в книге: Д. С. Лихачев. 3-е изд. М.: Наука, 1989. С. 11-42. Сокращенная редакция и дополнения к статье сделаны В. П. Бударагиным.

Список основных изданий трудов академика Д.С. Лихачева. Страница

Русские летописи и их культурно-историческое значение. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1947. - 499 с. (Переизд. 1966, 1986).

В основе книги лежит докторская диссертация Д. С. Лихачева, защищенная им в 1947 году. Результатом его научной работы стало построение систематической истории летописания от возникновения до XVII в. "Цель книги, - писал Д.С. Лихачев, - дополнить генеалогию летописания общей историей самой работы летописцев, дать историю способов ведения летописания, приемов летописания - всегда различных в зависимости от условий, в которых велось летописание, дать историю летописания, как историю русской исторической и политической мысли".

Человек в литературе Древней Руси. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1958. - 186 с. (Переизд. 1970, 1987).

В этой книге Д.С.Лихачевым впервые была предпринята попытка проанализировать, каким видели человека в древнерусской литературе и каковы были художественные методы его изображения. Автор книги пришел к выводу, что в изображении человека было несколько стилей, которые последовательно сменяли друг друга, но иногда сосуществовали параллельно, охватывая разные жанры.

Текстология: На материале русской литературы Х - XVII вв. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1962. - 605 с. (Переизд. 1983, переизд. 2001: при участии А. А. Алексеева и А. Г. Боброва).

Как справедливо отметили В.П. Адрианова-Перетц и М. А. Салмина в "Кратком очерке научной, педагогической и общественной деятельности Д.С. Лихачева", эта книга ученого "представляет собой первый в отечественной филологии опыт систематизации всех текстологических задач, стоящих перед исследователями русской литературы допетровского времени, и методики их решения".

Текстология: Крат. очерк. - М.; Л.: Наука, 1964. - 102 с.

Эта книга представляет собой краткий очерк по вопросам текстологии, т.е. по вопросам изучения истории текста того или иного произведения, будь то исторический документ, или художественное сочинение. Основным тезисом для автора остается положение, что текстология - это самостоятельная филологическая наука, призванная сначала изучать текст, а потом его издавать.

Поэтика древнерусской литературы. - Л.: Наука, 1967. - 372 с. (Переизд. 1971, 1979, 1987).

Д.С.Лихачев впервые рассмотрел древнерусскую книжность как особую литературу, раскрыл эстетическую ценность памятников словесного искусства средневековой Руси. Он не просто выделил художественные особенности отдельных произведений или жанров (это наблюдалось в работах А.С.Орлова, В.П.Адриановой-Перетц, И.П.Еремина), но представил поэтику как целостную систему. Основываясь на огромном "реальном комментарии", ученый развенчал мифы об отъединенности и замкнутости древнерусской литературы, ее изолированности. Он отметил "чрезвычайно высокий европеизм" литературы Древней Руси; ее молодость и способность к развитию.

Художественное наследие Древней Руси и современность. - Л.: Наука, 1971. - 120 с. (Совм. с В. Д. Лихачевой).

Книга "Художественное наследие Древней Руси и современность" написана литературоведом (Д.С. Лихачевым) и искусствоведом (В.Д. Лихачевой, дочерью Д.С. Лихачева), что не случайно, ибо литературоведение и искусствоведение, как сказано в книге, - "это науки, борющиеся со смертью культуры, … они осуществляют связь времен, связь народов, укрепляют единство человечества". При этом глубокое усвоение художественного наследия прошлого, "приобщение его к современной культуре требуют глубокого же и всестороннего исследования". Авторы показали, что в результате открытий и исследований особенно XX столетия Древняя Русь предстала "не как неизменное и самоограниченное семивековое единство, а как разнообразное и постоянно изменяющееся явление".

Развитие русской литературы Х - XVII вв.: Эпохи и стили. - Л.: Наука, 1973.- 254 с. (Переизд. 1987, 1998).

Такие книги Д.С. Лихачева, как "Человек в литературе Древней Руси", "Культура Руси времени Андрея Рублева и Епифания Премудрого", "Поэтика древнерусской литературы", а также "Развитие русской литературы X-XVII веков. Эпохи и стили", посвященные исторической поэтике древнерусской литературы, это новое направление не только в отечественном, но и в мировом литературоведении.

Великое наследие: Классические произведения литературы Древней Руси. - М.: Современник, 1975. - 368 с. - (Любителям рос. словесности). (Переизд. 1980, 1987, 1997).

В книге "Великое наследие" Д.С. Лихачев дает характеристику памятников литературы Древней Руси, которые можно назвать классическими, т.е. произведениями, являющимися образцами древнерусской культуры, известными всему миру и которые должен знать каждый образованный человек.

"Смеховой мир" Древней Руси. - Л.: Наука, 1976. - 204 с. (Сер. "Из истории мировой культуры"). Совм. с А. М. Панченко. (Переизд. 1984: "Смех в Древней Руси - совм. с А. М. Панченко и Н. В. Понырко; переизд. 1997: "Историческая поэтика литературы. Смех как мировоззрение").

В данной книге авторы стремились охарактеризовать смех как систему, антимир в его цельности, мировоззрение смеха само по себе и при этом только одной культуры - культуры Древней Руси. Насущная потребность в появлении данного исследования вполне объяснима: "смеховой мир" Древней Руси не изучался. Как справедливо писали авторы книги, "не было сделано попыток определить его особенности - национальные и эпохальные".

"Слово о полку Игореве" и культура его времени. - Л.: Художественная лит., 1978. - 359 с. (Переизд. 1985).

Книга Д.С. Лихачева ""Слово о полку Игореве" и культура его времени" - монографическое исследование, подводящее итоги многолетней работы автора над изучением одного из самых значимых произведений древней русской литературы. Отдельные наблюдения ученого над текстом памятника, сделанные им открытия, изложенные в ряде работ, вышедших ранее, приобрели в данной монографии форму обобщения, возникшую на стыке самых разных методов и подходов в изучении произведения, что, в свою очередь, позволило Д.С. Лихачеву выстроить концепцию, описывающую как природу самого памятника, так и раскрывающую специфику эстетического строя всего русского средневековья.

Заметки о русском. - М.: Сов. Россия, 1981. - 71 с. (Писатель и время). (Переизд. 1984, 1987).

Очень много у нас пишется о наших корнях, корнях русской культуры, но очень мало делается для того, чтобы по-настоящему рассказать широкому читателю об этих корнях, а наши корни - это не только древняя русская литература и русский фольклор, но и вся соседствующая нам культура.

Литература - реальность - литература. - Л.: Сов. писатель, 1981.- 215 с. (Переизд. 1984, 1987).

Книга "Литература - реальность - литература" четко делится на две части, два раздела. Первый раздел посвящен частным объяснениям частных явлений литературы - тому, что автор называет "конкретным литературоведением". "Одна из задач книги, - пишет Д.С. Лихачев, - показать различные аспекты конкретного литературоведения, конкретного в анализе стиля, конкретного в интерпретации произведений, конкретного в комментировании отдельных мест. Объяснения отыскиваются в исторической действительности, в быте и обычаях, в реалиях города, даже в самой предшествующей литературе, взятой как некая реальность".

Поэзия садов: К семантике садово-парковых стилей. - Л.: Наука, 1982. - 341 с. (Переизд. 1991, 1998).

Популярность книги Д.С. Лихачева "Поэзия садов", выраженная не только в переизданиях этого труда ученого, но и в переводах его на другие языки (польский, итальянский, японский), объяснима. Д.С. Лихачев рассматривал сад как некоторую эстетическую систему, "систему содержательную, но содержательность которой требует своего совсем особого определения и изучения". Оправданность такого подхода к садово-парковой культуре заключается в том, что сад всегда выражает некоторую философию, эстетические представления о мире, отношение человека к природе.

Письма о добром и прекрасном. - М.: Дет. лит., 1985. - 207 с.(Переизд. 1988, 1989, 1990, 1994, 1999).

Книга Д.С. Лихачева "о добром и прекрасном", составленная в условной форме - 46 писем, обращена и адресована молодому поколению, она рассказывает о Родине, патриотизме, о величайших духовных ценностях человечества, о красоте поведения и окружающего мира.

Избранные работы: в 3 томах. - Л.: Худ. литература., 1987. Т. 1.- 656 с. Т. 2. - 656 с. Т. 3. - 656 с.

В трехтомнике Д.С. Лихачева собраны его основные книги и работы, посвященные не только древнерусской литературе, но и русской культуре в целом.

Заметки и наблюдения: Из записных книжек разных лет. - Л.: Сов. писатель, 1989. - 608 с.

В книгу Д.С. Лихачева вошли самые разнообразные заметки, воспоминания, мысли, наблюдения, извлеченные автором из своих записных книжек, а также интервью 80-х годов. Интересен жанр этой книги - это заметки: в воспоминаниях нет связок, рассуждения о литературе, архитектуре, культуре и науке в целом - отрывочны и не систематизированы - одним словом, "мелочи", может быть, не все ясно и не все закончено. Но в этом-то и заключается прелесть и дух этой книги - ее "спокойное течение", а вместе с тем глубина и мудрость. Читатель может и должен сам сделать выводы, сам поразмышлять.

Русское искусство от древности до авангарда. - М.: Искусство, 1992. - 408 с.

Вся книга "Русское искусство от древности до авангарда", все помещенные и отобранные автором для нее очерки пронизаны всеобъемлющей и всепоглощающей гордостью за русскую культуру, за созданные ею творения. Восхищение, поклонение и слова благодарности произнесены в этой книге человеком, который всю жизнь занимался изучением этой культуры, ее осмыслением и освещением, а потому ценить и оценивать ее он имеет право.

Воспоминания. - СПб.: Logos, 1995. - 519 с. (Переизд. 1997, 1999, 2001).

"Воспоминания" Д.С. Лихачева, возможно, выходят за рамки традиционного мемуарного жанра. Конечно, в них отражены вехи и события его собственной жизни, его личной судьбы: детские годы, учение в университете, студенческие научные кружки, арест, Соловки, строительство Беломоро-Балтийского канала, освобождение, тяжелые голодные дни блокады, работа в Издательстве Академии наук, Пушкинском Доме.

Очерки по философии художественного творчества / РАН. Ин-т рус. лит. - СПб.: Рус.-Балт. информац. центр БЛИЦ, 1996. - 159 с. (Переизд. 1999).

Книга "Очерки по философии художественного творчества" посвящена 90-летию академика Д.С. Лихачева. Это сборник некоторых, публиковавшихся ранее статей-размышлений Д.С. Лихачева о природе художественного творчества, но дополненных совершенно новыми главами и выстроенных в единую логическую цепочку.

Об интеллигенции: Сб. статей. (Приложение к альманаху "Канун", выпуск 2). - СПб., 1997. - 446 с.

В книгу собраны статьи, выступления, газетные публикации, интервью академика Д.С. Лихачева разных лет. Все они объединены одной темой - роль и значение интеллигенции в обществе. "О русской интеллигенции" и "Интеллигенция - интеллектуально независимая часть общества" - две статьи сборника, в которых изложены основные мысли автора по данной теме.

"Слово о полку Игореве" и культура его времени. Работы последних лет / Ред. Т. Шмакова. - СПб.: Logos, 1998. - 528 с.

Первое издание книги ""Слово о полку Игореве" и культура его времени" вышло в свет в 1978 г. Книга является монографическим исследованием, подводящим итоги многолетней работы автора над изучением одного из самых значимых произведений древней русской литературы.

Раздумья о России. - СПб.: Logos, 1999. - 666 с.

В этой книге, последней изданной при жизни Д. С. Лихачева, объединены работы, посвященные проблемам истории культуры России, ее месту в истории мировой цивилизации, мифам о ней, ее национальным особенностям и наиболее характерным чертам.

Редактирование и вступительные статьи к каждому тому в изданиях древнерусских памятников: "Изборник" (1969, 1986), "Памятники литературы Древней Руси (в 12-ти томах, 1978-1994), "Библиотека литературы Древней Руси" (в 20-ти томах; издание осуществляется с 1997; при жизни Д. С. Лихачева вышли 7 томов, к 2002 - 10 томов).

Д.С. Лихачевым было написано десять предисловий к изданию "Памятники литературы Древней Руси".

Русская культура. - М.: Искусство, 2000. - 438 с.

Эта книга - посмертное издание очерков Д.С.Лихачева, написанных им в разное время и по разным поводам, но неизменно содержащих независимый личный взгляд автора на проблемы русской культуры на протяжении ее тысячелетнего существования. Принцип рассмотрения культуры как целостной среды сочетается с утверждением принадлежности русской культуры - универсальной европейской культуре, полемизируя с представлениями о "евразийстве" Руси.

Высказывания

Ощущать себя в истории крайне важно. Этому ощущению в истории помогают памятники культуры и истории. Особую роль играет в этом ощущении исторический облик наших городов, исторический ландшафт, рядовые застройки целых районов.

Ощущению себя в истории помогает литература, искусство, традиции, обычаи.

Недаром дети так тянутся к старым обычаям, любят рассказы о старине. Это здоровый и крайне важный инстинкт.

Ощущать себя наследником прошлого значит осознавать свою ответственность перед будущим.

«Как мало из свершившегося было записано, как мало из записанного сохранено» (Гёте). Но есть еще одна ступень в отношении к прошлому: непонимание его, искажение, создание своего рода мифов, совершенно не соответствующих тому, что было. Даже исторические личности и исторические события полувековой давности превращены в своеобразные «мифологемы». И что интересно - об одном и том же событии или человеке существуют совершенно различные представления, каждое из которых складывается в цельный образ. Пример - образ Сталина (их больше чем два).

Мода очень часто бежит за чем-то серьезным, поверхностно отражает какие-то глубинные явления. Сейчас мода на историю: на исторические романы, на мемуары, на Ключевского, Соловьева и Карамзина. Интерес к истории (пусть часто неглубокий) - явление в основе своей очень важное, значительное и нужное для нашего времени. Интерес к истории связан с необходимостью (духовной необходимостью) искать свои корни, ощущать в нашем шатком мире стабильность, прочность, свое место и предназначение. И это же учит уважению к другим народам, другим культурам и одновременно самоуважению. История приучает ценить современность как результат тысячелетних усилий, подвигов, а иногда и мученичества наших предков. История показывает, сколько ошибок было совершено в прошлом «ради счастья подданных». Она воспитывает чувство ответственности перед будущим.

Поразительно, как могут ошибаться умнейшие люди. Это надо всегда иметь в виду, ссылаясь на «авторитеты». Владимир Сергеевич Соловьев всерьез писал в книге «Национальный вопрос в России» (СПб., 1888): «Что касается до современных писателей, то при самой доброжелательной оценке все-таки остается несомненным, что Европа никогда не будет читать их произведений» (с. 140). А ведь сейчас в общемировом плане русская литература наиболее читаемая! Далее: «Нужно выставить возрастающих талантов и гениев более значительных, нежели Пушкин, Гоголь или Толстой. Но наши новые литературные поколения, которые имели, однако, время проявить свои силы, не могли произвести ни одного писателя, приблизительно равного старым мастерам. То же самое должно сказать о музыке и об исторической живописи: Глинка и Иванов не имели преемников одинаковой с ними величины. Трудно, кажется, отрицать тот очевидный факт, что литература и искусство в России идут по нисходящей линии...» (с. 140 - 141). То же Соловьев говорит и о русском «научном творчестве». Предрассудок своего времени? Но сколько еще имеем мы предрассудков, унаследованных от XIX века и выращенных нами самими и о нас самих!

В той же книге Вл. Соловьева есть и такое место (с. 139, примечание): «Только в архитектуре и скульптуре нельзя указать ничего значительного, созданного русскими. Древние наши соборы строились иностранными зодчими; иностранцу же принадлежит единственный (курсив мой. - Д. Л.) высокохудожественный памятник, украшающий новую столицу России (статуя Петра Великого)».

О. Э. Мандельштам сказал о Ключевском: «Ключевский, добрый гений, домашний дух-покровитель русской культуры, с которым не страшны никакие бедствия, никакие испытания». Это - в заметке о Блоке «Барсучья пора». Это удивительно верно, но почему? Я думаю, что события, какими бы ужасными они ни были, освещаются и освящаются их включением в историю, в осмысленную историю, в историю-повествование, хорошо написанную. Вообще любая гуманитарная концепция, касается ли она истории, искусства, литературы, отдельного произведения или отдельного творца (писателя, скульптора, живописца, архитектора, композитора), делает жизнь «безопасной», оправдывает существование несчастий, сглаживает в них всю их «колючесть».

«Настоящее - это последний день прошлого». Для Древней Руси так оно и было: «переднее» (начало) и «заднее» (самое последнее во временном ряду). Мы позади, в «обозе» совершавшихся и совершающихся событий. Настоящее - результат, итог прошлого. Поэтому дурное прошлое никогда не может повести к хорошему настоящему, если... если мы не осознаем все ошибки прошлого. Устремляясь в будущее, мы сами станем прошлым. Никакие жертвы и разрушения во имя «прекрасного будущего» недействительны и аморальны.

Иду с кладбища в Комарове - дорога «не скажу куда» в сосновом лесу. Двое спилили сосну. Неумело пилят дальше - на баланы (по-соловецки - длинные бревна), чтобы можно было увезти сосну домой для топки.

- «Откуда дровишки?»

«Дачник» (полуответственный работник) мрачно отвечает (не останавливаясь, не задумываясь - буквально «с ходу»):

- «Из лесу, вестимо».

В этой сцене все: и сила русской поэзии (она въелась в сознание, служит языком), и пошлость, тяжесть, грусть нашей жизни. Ведь сцена повторяет Некрасова карикатурно. Там, у Некрасова, - мальчик, живой, нравственный, занятый нравственным делом. А здесь - браконьер, «нарушитель», полуответственный работник, дачник, непривычный к труду, занимающийся физическим трудом ради воровства.

На мальчике-то со временем Россия стоять будет. Он отцу помощник, а потом на могилу отца ходить будет, крестьянином будет, Европу накормит. Или солдатом станет.

А этот? Будущего нет. Настоящее - воровство, «дачный уют». Позади кладбища нет - он на «родные могилки» небось не ходит. Печку топит, и то - плохую, сложенную руками халтурщиков.

Р. Г. Скрынников в своей книге о Грозном приводит хорошую цитату из Энгельса, объясняющую настроения Грозного, его страх смерти. Скрынников пишет, что «эпоху террора» нельзя отождествлять с господством людей, внушающих ужас. «Напротив того (здесь начинается цитата из Энгельса), это господство людей, которые сами напуганы. Террор - это большей частью бесполезные жестокости, совершенные для собственного успокоения людьми, которые сами испытывают страх» (Письмо Ф. Энгельса Карлу Марксу от 4 сентября 1870 г. - К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 33, с. 45).

Хорошо сказано С. М. Соловьевым: «Прикрепление крестьян - это вопль отчаяния, испущенный государством, находящимся в безвыходном экономическом положении» (С. М. Соловьев. Публичные чтения о Петре Великом. М., 1984, с. 23). Хорошо сказано и дальше: «Прошедшее, настоящее и будущее принадлежит не тем, которые уходят, но тем, которые остаются, остаются на своей земле, при своих братьях, под своим народным знаменем» (с. 27).

«Россия, нищая Россия». И это совершенно верно. Но какое богатство в дворцах знати, императорской фамилии. Достаточно сравнить пригороды Петербурга с Шенбруннским дворцом Франца-Иосифа под Веной. А богатства монастырей, библиотек! И все-таки Россия - нищая, ибо богатство или нищета - это богатство или нищета народа, общего уровня жизни.

А вот неверное, избитое, набившее оскомину, несколько раз с бахвальством повторенное в докладах на общих собраниях Академии наук СССР ее президентом академиком Александровым утверждение: «Наша страна из страны почти сплошной неграмотности при царском правительстве...» Откуда взято это утверждение? Из старых статистических данных? Но тогда записывали в неграмотные всех старообрядцев, отказывавшихся читать книги гражданской печати. А эти «неграмотные» любили книгу, знали свои книги лучше, чем сборщики сведений - свои. И читали больше.

Наши представления об истории и о прошлом - это по большей части мифы. Один из мифов - «потемкинские деревни». А князь Потемкин населил Новороссию и строил Мариуполь, Николаев и многие другие города как раз там, где он якобы строил свои «деревни».

Тем не менее истина в этом мифе о «потемкинских деревнях» была: в России очень любили строить для «начальственного ока».

Для Запада и для нас характерно преувеличение специфичности русской истории. Искать специфичность следует, но только там, где она действительно может быть научно установлена. Все тычут нам в нос Грозным. Однако в то время когда у нас свирепствовал Грозный, герцог Альба кроваво расправлялся со своими врагами в Голландии, а в Париже была Варфоломеевская ночь.

Вл. Соловьев сказал, перефразируя Евангелие: «Люби все другие народы как свой собственный». Для развития культуры чрезвычайно важно сочувственное вживание в культуру других народов.

«Бытовая демократия» всегда была более сильна в России, чем на Западе. Несмотря на крепостное право! Помещики, особенно их дети, часто дружили с дворовыми. Были и няньки и дядьки из крестьян - Арины Родионовны, Савельичи. На этом фоне и Лев Толстой не был удивителен.

Англичанин Грахам в книге «Неизвестная Россия» писал: «Русские женщины всегда стоят перед Богом; благодаря им Россия сильна».

Рассказывают, что на невольничьих рынках Средиземноморья особенно ценились русские женщины в няньки. И ведь няни из крепостных так и остались у нас самыми сердечными и умными воспитательницами. Помимо Арины Родионовны см.: Шмелев, «Няня из Москвы»; кн. Евгений Трубецкой, «Воспоминания». София, 1921; кн. С. Волконский, «Последний день. Роман-хроника» и пр.

У всякого народа есть свои достоинства и свои недостатки. На свои надо обращать внимания больше, чем на чужие. Казалось бы, самая простая истина.

Человек, его личность - в центре изучения гуманитарных наук. Именно поэтому они и гуманитарные. Однако одна из главных гуманитарных наук - историческая наука - отошла от непосредственного изучения человека. История человека оказалась без человека...

Опасаясь преувеличения роли личности в истории, мы сделали наши исторические работы не только безличностными, но и безличными, а в результате малоинтересными. Читательский интерес к истории растет необычайно, растет и историческая литература, но встречи читателей с историками в целом не получается, ибо читателей, естественно, интересует в п рвую очередь человек и его история.

В результате огромная нужда в появлении нового направления в исторической науке - истории человеческой личности.

Образованность нельзя смешивать с интеллигентностью.

Образованность живет старым содержанием, интеллигентность - созданием нового и осознанием старого как нового.

Больше того... Лишите человека всех ею знаний, образованности, лишите его самой памяти, но если при всем этом он сохранит восприимчивость к интеллектуальным ценностям, любовь к приобретению знаний, интерес к истории, вкус в искусстве, уважение к культуре прошлого, навыки воспитанного человека, ответственность в решении нравственных вопросов и богатство и точность своего языка - разговорного и письменного - вот это и будет интеллигентность.

Люди, стоящие на низших уровнях социального и культурного развития, имеют такой же мозг, что и люди, окончившие Оксфорд или Кембридж. Но он «не загружен» полностью. Задача состоит в том, чтобы дать полную возможность культурного развития всем людям. Не оставлять у людей «незанятого» мозга. Ибо пороки, преступления таятся именно в этой части мозга. И потому еще, что смысл человеческого существования - в культурном творчестве всех.

Конечно, образованность нельзя смешивать с интеллигентностью, но для интеллигентности человека огромное значение имеет именно образованность. Чем интеллигентнее человек, тем больше его тяга к образованности? И вот тут обращает на себя внимание одна важная особенность образованности: чем больше знаний у человека, тем легче ему приобретать новые. Новые знания легко «укладываются» в запас старых, запоминаются, находят себе свое место.

Приведу первые пришедшие на память примеры. В двадцатые годы я был знаком с художницей Ксенией Половцевой. Меня поражали ее знакомства со многими известными людьми начала века. Я знал, что Половцсвы были богачами, но если бы я чуть больше был знаком с историей этой семьи, с феноменальной историей ее богатства, сколько интересного и важного я мог бы от нее узнать. У меня была бы готовая «упаковка», чтобы узнавать и запоминать.

Или пример того же времени. В 20-е годы у нас была библиотека редчайших книг, принадлежавших И. И. Ионову. Я об этом как-то писал. Сколько новых знаний о книгах я мог бы приобрести, если бы в те времена я знал о книгах хотя бы немного больше.

Чем больше знает человек, тем легче он приобретает новые знания.

Думают, что знания толкутся и круг знаний ограничен какими-то объемами памяти. Совсем напротив: чем больше знании у человека, тем легче приобретаются новые.

Способность к приобретению знаний - это тоже интеллигентность.

А кроме того, интеллигент - это человек «особой складки»: терпимый, легкий в интеллектуальной сфере общения, не подверженный предрассудкам, в том числе шовинистического характера.

Многие думают, что раз приобретенная интеллигентность затем остается на всю жизнь. Заблуждение! Огонек интеллигентности надо поддерживать. Читать, и читать с выбором: чтение -- главный, хотя и не единственный, воспитатель интеллигентности и главное ее «топливо». «Не угашайте духа!»

Нация, которая не ценит интеллигентности, обречена на гибель.

Каждый человек обязан (я подчеркиваю - обязан) заботиться о своем интеллектуальном развитии. Это его обязанность перед обществом, в котором он живет, и перед самим собой.

Основной (но, разумеется, не единственный) способ интеллектуального развития - чтение.

Чтение не должно быть случайным. Это огромный расход времени, а время - величайшая ценность, которую нельзя тратить на пустяки. Читать следует по программе, разумеется, не следуя ей жестко, отходя от нее там, где появляются дополнительные для читающего интересы. Однако при всех отступлениях от первоначальной программы необходимо составлять для себя новую, учитывающую появившиеся новые интересы.

Чтение, для того чтобы быть эффективным, должно интересовать читающего. Интерес к чтению вообще или по определенным отраслям культуры необходимо развивать в себе. Интерес может быть в значительной мере результатом самовоспитания.

Составлять для себя программы чтения нелегко, и это нужно делать, советуясь со знающими людьми, с существующими справочными пособиями разного типа.

Опасность чтения - это развитие (сознательное или бессознательное) в себе склонности к «диагональному» просмотру текстов или к различного вида скоростным методам чтения.

«Скоростное чтение» создает видимость знаний. Его можно допускать лишь в некоторых видах профессий, остерегаясь создания в себе привычки к скоростному чтению, оно ведет к заболеванию внимания.

Составитель известного словаря английского языка доктор Самюэль Джонсон утверждал: «Знание бывает двух видов. Мы либо знаем предмет сами, либо знаем, где можно найти о нем сведения». Это изречение имело в английском высшем образовании огромную роль, ибо было признано, что в жизни самое необходимое знание (при наличии хороших библиотек) - второе. Поэтому экзаменационные испытания в Англии проводятся часто в библиотеках с открытым доступом к книгам. Проверяется в письменном виде: 1) насколько хорошо учащийся умеет пользоваться литературой, справочниками, словарями; 2) насколько логично он рассуждает, доказывая свою мысль; 3) насколько хорошо он умеет излагать мысль письменно.

Все англичане умеют хорошо писать письма.

Слова блаженного Августина: «Единственным признаком благородства скоро станет знание литературы!» Сейчас - знание поэзии, во всяком случае.

Перестанет ли существовать книга? Не заменится ли она приборами, демонстрирующими или читающими текст?

Конечно, приборы (аппараты) очень нужны. Было бы прекрасно, если бы геолог мог захватить с собой сто, тысячу справочников в экспедицию в спичечной коробке или зимовщик взять с собой большую библиотеку просто для чтения.

Но заменить собой книгу полностью эти приборы не смогут, как не смог заменить кинематограф театр (а предсказывали), лошадь - автомобиль, живой цветок - искуснейшую подделку.

Книгу можно погладить, любить, возвратиться к прочитанному. Я люблю читать Пушкина, Лермонтова, Гоголя - в тех самых однотомниках, которые мне были подарены родителями в детстве, хоть текст в них и неточный. Стихотворения Блока в тех самых сборниках, которые издавались при его жизни, особые.

Аппарат (прибор) может быть чрезвычайно удобным, но все же книга - живая.

Самое мною любимое в книге - шрифт, которым она напечатана, наборный титул, четкая печать, любовно сделанный переплет.

Если книга не породила у вас ни одной самостоятельной мысли, значит, она напрасно прочитана (кроме справочников, но они не читаются подряд).

Будьте Колумбами - открывайте хорошие книги в океане незначительных.

Книги, по Карлу Попперу, это «третья реальность»; первая - объективно существующая, вторая - субъективная.

Некоторые мысли из Изборника 1076 года, предназначавшегося для князей.

«Егда тя оклеветають, разумей: егда есть чьто до тебе вь клевете той; аште ли несть, то мни окы дымъ расходяшту ся клевету».

«Иже слабо живеть, то того не приводи на съветъ».

«Сълнце да не заидеть в гневе вашемь».

«Глаголи к Богу много, а человекомъ мало».

«Лепо есть человеку осужену быти, неже осудити».

А вот мысль из великой книги «Четьи-Минеи»:

«Подобает бо кормнику {рулевому} с гребцами едину мысль имети, аще ли распрю начнуть имети в себе, то и погрязнет корабль».

Один помор сказал Ксении Петровне Гемп: «Над нами одно небо, а под нами одна земля». Иначе: мы все равны под небом и на земле.

Еще вспоминается мне изречение: «Благоразумие - лучшая часть доблести».

У Белинского где-то в письмах, помнится, есть такая мысль: мерзавцы всегда одерживают верх над порядочными людьми потому, что они обращаются с порядочными людьми, как с мерзавцами, а порядочные люди обращаются с мерзавцами, как с порядочными людьми.

Мицкевич где-то сказал: «Дьявол трус, он боится одиночества и всегда прячется в толпе». И еще: «Дьявол ищет темноты, и надо от него прятаться в свете».

Многие поговорки известны у нас в укороченном виде. Сперва все знали их в полном и потому понимали с начальных слов, а потом поговорка казалась понятной и без продолжения: поговорка - и все тут. Так, например: «Лиха беда начало...» Почему беда? А вот что сказал Петр, по преданию, когда первым в 1702 I году стал вбивать свайку в особенно бурной реке, переводя свои фрегаты из Белого моря в Онежское озеро: «Лиха беда первому оленю в гарь кинуться, остальные все там же будут». А вот другая поговорка: «Не выметай из избы сору», полный ее вид: «Не выметай из избы сору к чужому забору».

Длинный язык признак короткого ума.

Английская поговорка: «Людям, живущим в стеклянном доме, нельзя бросаться камнями».

Разрушенные церкви по берегам Волги «постепенно переходят в ведение природы». Кто-то сказал подобное о развалинах в Афинах.

Природа - поразительной одаренности художник. Стоит оставить ее без человеческого вмешательства на десяток лет, и она создает красивый пейзаж. Посаженные в «коробочном» городе деревья быстро его облагораживают.

Спросим себя - в каком же стиле работает этот «художник»? Классицизм? нет! Барокко? нет! Романтизм - это уже ближе. Ландшафтные романтические парки ближе всех к эстетическим устремлениям природы, а природа ближе всего к ландшафтным романтическим паркам.

В романтических парках естественнее всего может быть выражена природа разных стран, разных ландшафтных зон природы.

В поэзии для «открытия» природы больше всего сделал романтизм. Романтическая поэзия отчетливее всех других насыщена описаниями природы. Во всем этом многое говорит в пользу романтизма и в пользу его роли в истории литературы и живописи.

Для меня загадка в природе - это эстетическая согласованность цветов: например, цвет цветка и его листьев, цвета полевых цветов, растущих на одной поляне, цвет осенних листьев. На кленовом дереве - всегда разный, но согласованный. Если цвет - это колебания, ничего общего не имеющие с тем, что видит человеческий глаз, то как рассчитываются цвета цветов на их восприятие человеком?

Там, где природа предоставлена самой себе, краски ее всегда согласованы по оттенкам.

Природа - великий пейзажист.

Самые красивые деревья - старые маслины. Поразительные, двухтысячелетие маслины, полные здоровья, я видел в 1964 году в Приморской части Черногории около Будвы и Святого Стефана. В книге Осии в Библии: «...и будет красотою, как красота маслины», то есть выше нет. Маслина сама себя лечит. Она лечит образующиеся в ее стволе дупла, и стволы эти похожи на огромные косточки ее плодов.

Старые деревья служат предметом усиленного ухода и почитания в Прибалтике, на Кавказе, на Балканах...

В Черногории двухтысячелетние оливковые деревья - поразительные по красоте (около г. Будвы). В Болгарии распространяются изображения «одного старого дерева», растущего около местечка... забыл какого. Год его «рождения» - 16... Тоже забыл, - ясно помню, XVII века. А у нас в селе Коломенском деревья (дубы) имеют по 500 лет и не пользуются должным почитанием и вниманием. Гибнут. Может быть, это явление вообще типичное для нас, русских, когда старикам не уступают место в транспорте?

Какой контраст с Кавказом! Мы путешествовали в 87-м году по Волге на теплоходе, на котором было много пассажиров-грузин с детьми. Грузинский мальчик лет 13, которого все на теплоходе считали большим шалуном, на каждой пристани выходил одним из первых и помогал у трапа выйти нам с женой и другим пожилым людям!

Один канадец рассказывал мне, что у них старые деревья, именно старые, получают медали, и эти медали прикрепляются к ним. Есть деревья-рекордсмены: самые старые в своей местности, самые высокие, самые толстые в стволе. В Эстонии, Латвии все старые деревья на учете.

Коран: «Обязательно посади дерево, - даже если завтра придет конец света».

Отец (инженер) мне рассказывал. Когда строили в старое время кирпичную фабричную трубу, смотрели, самое главное, за тем, чтобы она была правильно, то есть абсолютно вертикально поставлена. И одним из признаков был следующий: труба должна была чуть-чуть колебаться на ветру. Это означало, что труба поставлена вертикально. Если труба была наклонена хоть немножко - она не колебалась, была совершенно неподвижна, и тогда надо было разбирать ее до основания и начинать все сначала.

Любая организация, чтобы быть прочной, должна быть эластичной, «чуть-чуть колебаться на ветру».

Удивительно правильная мысль: «Небольшой шаг для человека - большой шаг для человечества». Можно привести тысячи примеров тому: быть добрым одному человеку ничего не стоит, но стать добрым человечеству невероятно трудно. Исправить человечество нельзя, исправить себя просто. Накормить ребенка, перевести через улицу старика, уступить место в трамвае, хорошо работать, быть вежливым и обходительным... и т.д., и т.п. - все это просто для человека, но невероятно трудно для всех сразу. Вот почему нужно начинать с себя.